Счета, письма, рецепты, генеалогии, путевые заметки — вот такими были самые первые письменные документы. По мере распространения искусства письма и чтения у людей возникало странное желание — удивить далекого незнакомца, написав что-то необычное, поделившись какой-тайной, каким-то своим необычным суждением, просто нацарапав свое имя на видном месте, чтобы и много лет спустя, когда жизненный путь автора уже окажется пройденным, его имя все еще было на виду у потрясенного читателя. Даже в Шумере люди писали на стенах, и все то, что дошло до нас из древнего мира (его камни, строения), сплошь покрыто именами, а еще похвалой в адрес самых первых в мире заказчиков рекламы — правителей этого мира. Вероятно, половина надписей древнего мира была подобного рода (если к родословным царей и их деяниям мы также прибавим и эпитафии, которые во многих случаях составлялись еще при жизни покойного).

Еще долго тяга к подобному примитивному самоутверждению (как и стремление делать из знаний тайну) ограничивала возможности письменного слова. В то же время другое, подлинно массовое стремление рассказывать, все чаше обращалось к письменным формам. Только спустя многие века стали очевидными исключительные возможности письменности: способствовать широкому распространению точных знаний и передавать знания последующим поколениям.

В этом месте нашего повествования будет небезынтересным еще раз напомнить то, что мы знаем о жизни. Это поможет понять не только огромную ценность письменности в истории человека, но и ту роль, которую ей предстоит сыграть в будущем.

1) Жизнь поначалу представляла собой (не будем забывать) не связанную воедино последовательность индивидуальных сознаний, чередование рождений молодых существ и отмирание старых. У такого существа, как рептилия, мозг способен накапливать индивидуальный опыт, однако он не передается потомству, а отмирает вместе со смертью самого существа. Большинство его побудительных импульсов носит исключительно инстинктивный характер, а вся мозговая деятельность рептилии является результатом последовательности врожденных инстинктов.

2) Уже самые примитивные млекопитающие прибавили к инстинкту преемственность, передачу личного опыта с помощью подражания действиям матери. У некоторых высокоразвитых животных, таких, как кошки, собаки или обезьяны, существует даже своего рода воспитание. К примеру, кошка наказывает своих котят за неправильные действия. Также поступают и самки высших обезьян и бабуинов.

3) Первобытный человек прибавил к своим способностям передавать опыт еще смысловую жестикуляцию и речь. Начинается рисуночная и скульптурная, а также словесная традиция. Словесная традиция достигла своего наибольшего развития у сказителей-бардов. Во многом мы им обязаны развитием образности и гибкости современного языка.

4) С развитием письменности (из рисунков, которые первоначально служили для запоминания предметов и действий) преемственность человеческого опыта и знаний стала более полной и значительно более точной. Словесная традиция, которая до этого менялась от века к веку, закрепилась в письменных документах. Люди, разделенные многими днями пути, смогли теперь общаться. Мышление человека расширялось, к нему подключались и взаимодействовали с ним сотни людей, живших в разных местах и в разное время. Этот процесс становился все более полным и всеобъемлющим.

5) На протяжении многих сотен поколений широкие возможности письменности оставались неизвестными. Долгое время никто не представлял, что можно делать множество оттисков одного экземпляра книги. Люди знали единственный способ скопировать книгу — переписать ее. Это делало книги редкими и дорогими. Стремление превращать знания в тайну, в культ, не делиться этими знаниями с другими людьми всегда было сильно в умах людей. Только совсем недавно умение читать стало доступно значительной части человечества, и оно смогло прикоснуться к сокровищнице мысли, которая была накоплена в книгах.

Жизнь через человеческий разум начинает все больше и больше сознавать саму себя и свой мир. В этом мире, где до сих пор безраздельно правили невежество и забвение своего прошлою, появляются первые признаки интеллектуального роста. Словно бы тонкий луч света через приоткрытую дверь проник в темную комнату. И в комнате становится все светлее по мере того, как открывается дверь. Вот она, с первым оттиском печатного станка в Европе, начинает открываться все шире, и в комнату вливается ослепительный свет, свет знаний, который перестал быть привилегией избранного меньшинства.

Мы тоже видим этот свет, хотя и теперь еще комната полна мрачных теней. Дверь не открыта даже наполовину. Наши дни, наш мир сегодня — это только начало подлинного знания.

Говоря о том, что именно в Египте и Месопотамии земледельческие общины стали, как никогда прежде в истории, многолюдны, мы обращали внимание на одну из наиболее примечательных деталей всех новообразованных городов — на храм. Как правило, рядом размещался и царский дворец. Но именно храмовое сооружение доминировало над дворцом.

Храм был ядром, сердцевиной города, будь то финикийский, или только начавшие возникать греческие и римские города. Дворец в Кноссе, отличительной чертой которого было стремление к удобству и праздничности, включал в себя алтарное помещение. Но на Крите были и отдельные храмовые строения, независимые от дворцовых комплексов. По всему древнему цивилизованному миру мы обнаруживаем храмы. Где бы ни пустила корни древняя цивилизация — в Африке, Европе или Западной Азии, — там вырастали храмы.

Чем древнее цивилизация (как в Шумере или Египте), тем еще очевидней становится ее сосредоточенность вокруг храма. Когда мореплаватель Ганнон достиг, как он считал, западной оконечности Африки, он поставил там храм Геркулесу. Зарождение цивилизации и появление храмов происходило в истории одновременно. Их невозможно разделить; строительство города — это одновременно и возведение храма.

Центральной частью всех храмов был алтарь, а над ним, как правило, возвышалась огромная фигура, обычно изображавшая какое-то чудовищное существо, полуживотное-получеловека. Перед этим идолом непосредственно и приносились жертвы. Впрочем, в более поздних греческих и римских храмах эта фигура имела главным образом человеческий облик. Именно ее считали или божеством, или символом божества, которому поклонялись.

Значительную, порой весьма значительную, часть городского населения составляли жрецы или жрицы, а также храмовые слуги. Их всегда можно было отличить по особым одеждам, которые они носили. Жрецы не принадлежали ни к одному слою общества, а сами представляли собой новый слой. Это была особая каста, отдельный класс, пополнявшийся одаренными выходцами из простого люда.

Основной обязанностью сословия жрецов было служение храмовому божеству и принесение ему жертв. Эти ритуалы совершались не произвольно, а по особым дням, или в связи с определенными событиями. Жертвоприношение, которое приурочивалось к началу сева, было главным среди всех подобных ритуалов.

По мере развития скотоводства и земледелия человек все отчетливее понимал, как отличаются времена года, и примечал особенные дни в году. В храмах следили за чередованием таких дней и праздновали их наступление (сейчас те же функции выполняют часы и календарь на столе у современного человека). Но в храме не только совершали жертвоприношения и следили за календарем, хотя это было основной задачей жрецов. Именно в древних храмах жрецы стали отмечать смену владык и записывать текущие события, составлять первые хроники. Письменность тоже началась в храмах; долгое время они оставались центрами учености. Люди сходились туда не только на свои празднества. Каждый член общины непременно приходил в храм за помощью — первые жрецы были и врачевателями, и прорицателями.