Постепенно разлагалась дисциплина. Голодная армия рассредоточилась в поисках провианта, а затем вовсе распалась на шайки мародеров. Крестьяне, стремясь защитить себя, восстали против них, устраивали на них засады и убивали; огромная масса легкой кавалерии преследовала их, подобно скифам. Это отступление было одной из величайших трагедий в истории.
Наконец Наполеон со своим штабом и кучкой охранников и помощников снова появился в Германии, но уже без армии, а лишь в сопровождении беспорядочных и деморализованных толп. «Великая армия», отступлением которой командовал Мюрат, организованно дошла до Кенигсберга, но ее численность составляла теперь тысячу человек, а не шестьсот тысяч. Из Кенигсберга Мюрат отступил в Познань. Прусский контингент сдался русским; австрийцы ушли домой на юг. И повсюду рассеявшиеся беглецы — оборванные, истощенные и обмороженные — распространяли весть о катастрофе.
Магия Наполеона почти улетучилась. С крайней поспешностью он возвратился в Париж. На обломках своей мировой империи он объявил призыв новобранцев и начал формировать свежие армии. Против него выступила Австрия (1813 г.); вся Европа горела желанием восстать против этого фальшивого поборника свободы, который оказался обыкновенным узурпатором. Он предал новый порядок, а порядок старый, который он спас и возродил, теперь уничтожил его. Восстала Пруссия, а в Германии началась национально-освободительная война.
К его врагам присоединились шведы, а позже взбунтовалась Голландия. Мюрат сплотил около 14 000 французов вокруг своего дисциплинированного ядра, и это войско продолжило отступать через Германию. Это выглядело так, как будто человек вошел в клетку со львами, которых накормили усыпляющим снадобьем, и обнаружил, что действие этого снадобья уже прекращается. Наполеон, собрав новые силы, принял на себя обязанности главнокомандующего и выиграл весной крупное сражение под Дрезденом. Затем на некоторое время он, казалось, сломался интеллектуально и морально. Безудержная раздражительность сменялась состоянием пассивности. Он не сделал ничего или почти ничего для того, чтобы развить успех под Дрезденом.
В сентябре в окрестностях Лейпцига состоялась «Битва народов», после которой саксонцы, до этого оказывавшие ему поддержку, перешли на сторону союзников. Конец года стал свидетелем того, как французов загнали обратно во Францию. В 1814 г. кампания вошла в завершающий этап. Франция подверглась вторжению с востока и с юга. Шведы, немцы, австрийцы и русские пересекли Рейн; британцы и испанцы перешли через Пиренеи. И снова Наполеон сражался блестяще, но уже безрезультатно. Армии, двигавшиеся с востока, не столько победили, сколько протолкнулись мимо него, и в марте Париж пал. Немногим позже в Фонтенбло император отрекся от престола.
В Провансе, когда его увозили из страны, его жизни угрожала толпа роялистов.
Это был естественный и неизбежный конец карьеры Наполеона. Наконец он был побежден. И если бы в организации дел человеческих и правда была хоть какая-то мудрость и закономерность, то нам пришлось бы рассказывать о концентрации человеческих знаний и воли для решения задачи, реализацию которой прервала его карьера — задачи создания всемирной системы справедливости и свободы предпринимательства вместо обанкротившегося старого порядка.
Но ни о чем подобном нам рассказывать не придется. Знания и мудрость явно отсутствовали на большом совете стран коалиции. А присутствовал там расплывчатый гуманизм и мечтательное тщеславие царя Александра, потрясенные Габсбурги из Австрии, обозленные Гогенцоллерны из Пруссии, аристократические традиции Британии, все еще дрожавшей от страха перед революцией, на чьей совести был рабский труд детей на фабриках и украденное у простых людей право голоса.
Народы на этом Конгрессе представлены не были, там были одни лишь монархи и министры иностранных дел. Едва Конгресс успел собраться, как дипломаты принялись заключать тайные сделки и соглашения за спинами друг друга. После пышного церемониального визита правителей-союзников в Лондон ничто не могло сравниться с Венским конгрессом по помпезности и великолепию.
Социальный аспект Конгресса был очень сильным: повсюду было много хорошеньких дам, звезд на униформах хватило бы на целую галактику, проводились бесконечные ужины и балы, остроумные речи и блестящий юмор лились широким потоком. Самой яркой фигурой на этом собрании был некий Талейран, один из соратников Наполеона, человек весьма талантливый. До революции он был духовным лицом, а после революции предложил насильственную конфискацию имений Церкви; теперь он способствовал возвращению Бурбонов.
Союзники растрачивали бесценное время в препирательствах, вызванных их все увеличивавшейся жадностью; во Францию возвратились Бурбоны. С ними пришли и все остальные эмигранты, исполненные желания мстить и восстанавливать прежний строй. На смену одному большому эгоисту, уже свергнутому, пришла толпа эгоистов более мелких. Новый король был братом Людовика XVI; он взял титул Людовика XVIII, как только узнал, что его маленький племянник (Людовик XVII) умер в Тампле. Он был неуклюж и склонен к подагре; может, он и не был злым человеком, но он был символом прежней системы; с его приходом над всеми появившимися во Франции нововведениями нависла угроза ликвидации. Это было не освобождение, а лишь новая форма тирании — тирании угрюмой и скучной вместо тирании деятель ной и блестящей.
Неужели у Франции не было иного будущего? Особую нетерпимость Бурбоны проявляли к ветеранам наполеоновской армии, а Франция тогда была полна возвратившимися военнопленными, над которыми теперь нависла опасность. Наполеон был изолирован в своей собственной утешительной империи на острове Эльба. Его все еще надлежало величать императором, за ним был сохранен определенный статус. На таком отношении к своему поверженному противнику настоял царь Александр — то ли из благородства, то ли из прихоти. Габсбурги отобрали у Наполеона императрицу — она охотно вернулась в Вену — и он никогда ее больше не видел.
Проведя на Эльбе двенадцать месяцев, Наполеон решил, что Франция уже устала от Бурбонов; он умудрился избежать встречи с британскими судами, патрулировавшими его остров, и снова появился во Франции в Канне, чтобы в последний раз сыграть в азартную игру с судьбой. Его продвижение к Парижу представляло собой триумфальное шествие; ему бросали под ноги белые кокарды Бурбонов. И на сто дней, те самые «Сто дней», он снова стал властелином Франции.
Его возвращение создало неловкую ситуацию для каждого честного француза. С одной стороны был этот предавший республику авантюрист, с другой — угрюмая туша восстановленной власти прежней династии. Союзники и слышать не хотели о каких-либо дальнейших экспериментах с республикой; вопрос стоял так: либо Бурбоны, либо Наполеон. Стоит ли удивляться тому, что Франция, в массе, поддержала Наполеона? К тому же он возвратился с обещаниями стать другим человеком: больше не будет деспотизма, он будет уважать конституционный порядок.
Он собрал армию, сделал несколько попыток заключить мир с союзниками; убедившись в безрезультатности этих попыток, он тут же нанес удар по британцам, голландцам и пруссакам в Бельгии, надеясь нанести им поражение до того, как на помощь им придут австрийцы и русские. И ему это почти удалось. Он разбил пруссаков под Линьи, но не до конца; а затем потерпел сокрушительное поражение под Ватерлоо (1815) от упорных британцев под командованием Веллингтона, когда пруссаки под командованием Блюхера ударили по его правому флангу на исходе дня. Битва при Ватерлоо окончилась разгромом; она лишила Наполеона какой-либо поддержки и какой-либо надежды. Франция снова отвернулась от него. Все, кто ранее присоединились к нему, теперь старались вовсю, подвергая его нападкам, скорее исправить свою ошибку. Временное правительство в Париже приказало ему покинуть страну и дало ему на то двадцать четыре часа.
Он попытался сбежать в Америку, однако порт Рошфор, куда он успел добраться, находился под наблюдением британской эскадры. Франция, уже лишившаяся иллюзий и так опасно для него ставшая роялистской, преследовала его с особым рвением. Он поднялся на борт британского фрегата «Беллерофон», требуя принять себя, как беженца, однако с ним обошлись как с пленником. Его увезли в Плимут, а из Плимута прямо на одинокий тропический остров Святой Елены.
