Гротескным во всей этой истории было то, что честность Робеспьера не подлежала сомнению. Он был гораздо более честен, чем кто-либо из его сторонников. Его сжигала всепоглощающая страсть к установлению нового порядка человеческой жизни.

Все его благие замыслы воплощались в жизнь Комитетом общественного спасения — состоящим из двенадцати человек правительством с чрезвычайными полномочиями, которое к тому времени фактически заменило собой Конвент.

Масштаб затеянной этим правительством перестройки был огромен. Делались попытки равномерного распределения собственности. «Быть богатым, — заявил Сен-Жюст, — стыдно». Собственность богачей облагалась налогом или подлежала конфискации и распределению среди бедных. Каждому человеку было положено достойное жилище, средства для жизни, жена и дети. Каждый работающий должен был получать достойное жалование, но не более того.

Пытались отменить само понятие «прибыль» как основной мотив экономической деятельности человека со времени возникновения общества. В 1793 г. во Франции были приняты суровые законы против «получения прибыли»; в 1919 г. в Англии сочли необходимым принять аналогичные законы.

Якобинское правительство перекраивало — в красноречивых общих чертах — не только экономическую, но и социальную систему. Развод стал делом столь же легким, что и женитьба; было упразднено деление детей на законных и незаконнорожденных… Был введен новый календарь с новыми названиями месяцев, десятидневной неделей и т. п. — это давно отвергнуто и забыто. Однако простая и прозрачная десятичная система, сменившая неуклюжую денежную систему и запутанную систему мер и весов дореволюционной Франции, существует и поныне…

Ближе к лету 1794 г. у Робеспьера стали проявляться определенные признаки душевного расстройства. Он был глубоко озабочен своей религией. (Аресты и казни подозреваемых продолжались так же интенсивно, как и раньше. Каждый день по улицам Парижа грохотал террор, волоча свои телеги с приговоренными к смерти людьми.) Робеспьер заставил Конвент провозгласить, что Франция верит в Верховное Существо и что эта утешительная доктрина обеспечивает бессмертие души.

В июне он отмечал большое празднество — праздник Верховного Существа. Процессия шла до Марсова поля, и возглавлял ее он, пышно разодетый, с большим букетом цветов и колосьями пшеницы. Были торжественно сожжены чучела из воспламеняющегося материала, представлявшие собой Атеизм и Порок; затем с помощью хитроумного механизма, издававшего легкое поскрипывание, на их месте была водружена несгораемая статуя Мудрости. Потом были речи — Робеспьер произнес главную, — но не было никакого богослужения…

Затем Робеспьер возжелал устраниться от дел. Целый месяц он не появлялся в Конвенте.

Однажды в июле он появился там снова и произнес довольно странную речь, которая явно предвещала новые преследования. «Вглядываясь в те многочисленные пороки, которые смыл поток революции, — выкрикивал он, — я иногда дрожу от мысли о том, как бы меня не замарало соседство нечистых и злых людей… Я знаю, что объединенным тиранам мира легко подавить отдельную личность; но я также знаю, в чем долг человека, готового умереть в защиту человечества…»

А далее последовали смутные угрозы, которые могли касаться каждого.

Конвент выслушал его речь в полной тишине. Затем, когда кто-то предложил напечатать и размножить эту речь, он взорвался бурей негодования и отказался дать такое разрешение. Разозлившийся Робеспьер ушел в клуб к своим сторонникам и зачитал свою речь уже для них.

Та ночь была полна обсуждений, митингов и приготовлений к завтрашнему дню, а поутру Конвент выступил против Робеспьера. Некий Тальен угрожал ему кинжалом. Когда Робеспьер попытался выступить, то его заглушили криками, а председатель Конвента зазвонил в колокольчик, лишая его права голоса. «Председатель убийц! — вскричал Робеспьер. — Я требую предоставить мне слово!» Но ему отказали. У него пропал голос; он кашлял и шипел. «Его душит кровь Дантона!» — воскликнул кто-то.

Затем ему предъявили обвинение и арестовали вместе с его основными сторонниками.

После этого ратуша, где все еще значительно преобладали якобинцы, выступила против Конвента, и Робеспьера с его сторонниками буквально вырвали из рук тех, кто их захватил. Затем последовала ночь собраний, шествий и контршествий. Наконец, около трех часов утра, отряды Конвента встретились с отрядами Коммуны на площади перед ратушей.

Анрио, командир якобинцев, после тяжелого дня лежал пьяный наверху; последовали переговоры, а потом, немного поколебавшись, солдаты Коммуны перешли на сторону правительства. Прозвучали патриотические возгласы, кто-то выглянул из окна ратуши. Робеспьер и его неудачливые соратники обнаружили, что их предали и что они — в западне.

Двое или трое из них выбросились из окна и страшно покалечились о находившиеся внизу перила, однако остались живы. Другие пытались покончить с собой. Робеспьера же, вероятнее всего, ранил выстрелом в челюсть жандарм. Когда его обнаружили, глаза на его бледном лице были неподвижны, а вся нижняя часть лица представляла собой кровавое месиво.

В агонии он прожил еще семнадцать часов. За это время он не проронил ни слова; его челюсть была грубо забинтована грязной тряпкой. Его и его соратников, а также искалеченные тела умирающих, тех, кто выбросился из окна, — всего двадцать два человека — привели и принесли к гильотине вместо тех, кого должны были казнить в этот день. Как утверждает Карлейль, глаза Робеспьера были почти все время закрыты, но он открыл их в тот момент, когда над ним поднялся огромный нож гильотины, и попытался вырваться. Говорят также, что он закричал, когда палач сорвал его повязки. А потом упал нож, быстрый и милосердный.

Террору пришел конец. Всего было осуждено и казнено около четырех тысяч человек.

После падения Робеспьера Республика осталась непоколебимой. Лишенная лидера — ибо его последователи были группой хитрых и заурядных людей — эта европейская республика продолжала бороться, вскоре потерпела крах, но снова воскресла. Так, умирая и воскресая, она продолжает борьбу, ей часто приходится тяжело, но она — непобедима.

И как раз в этом месте следует подробно рассказать читателю о реальных масштабах этой фазы террора, которая так пугающе действует на воображение и которую поэтому невероятно преувеличили по сравнению с другими фазами революции. С 1789 до конца 1791 г. Французская революция представляла собой упорядоченный процесс, и после лета 1794 г. Республика была хорошо организованным победоносным государством.

Террор был делом не всей страны, но городской черни, само существование и дикость которой были порождены плохим государственным управлением и социальной несправедливостью прежнего режима. И всплеск террора мог произойти только из-за постоянной предательской нелояльности роялистов, которая, вызвав ярость экстремистов, с одной стороны, лишила многих умеренных республиканцев всякого желания вмешиваться — с другой. А лучшие люди были заняты тем, что воевали с австрийцами и роялистами на границах Франции.

Нам следует помнить, что общее количество убитых во время террора достигло нескольких тысяч, и среди этих тысяч наверняка было большое число активных противников Республики, которых она, в соответствии со всеми стандартами того времени, должна была уничтожить. Среди них были такие предатели и вредители, как Филипп, герцог Орлеанский из Патс-Руаяля, проголосовавший за казнь Людовика XVI. Британские генералы сгубили больше человеческих жизней в первые дни так называемого наступления у Соммы в июле 1916 г., чем погибло за весь период Французской революции от ее начала и до конца.

Пока во Франции царил террор, в Британии и Америке было казнено намного больше людей за различные преступления против собственности, часто преступления вполне тривиальные, чем было приговорено к смертной казни Революционным трибуналом за измену государству. Конечно, это были простые люди, но они, по-своему, тоже жестоко пострадали. В 1789 г. в Массачусетсе была казнена через повешение девушка за то, что силой отобрала шляпку, туфли и пряжки у другой девушки, которую она встретила на улице.