— Почему?

— Потому что у них был роман, — неожиданно заявила Айрис. — Миссис Кларк догадалась, что Роберт разделался с женой, чтобы стать свободным, и соврала полицейским, чтобы спасти его. Ты же точно не знаешь, был ли он голубым или нет. Вот, например, мать школьной подруги Олив так не считает. А эта миссис Кларк — женщина привлекательная?

— Сейчас уже нет, но когда-то производила приятное впечатление.

— Ну вот, видишь?

— А зачем Роберту понадобилось убивать Эмбер?

— Потому что она попалась под руку, — нашла объяснение Айрис. — Полагаю, что она проснулась, когда услышала шум и звуки борьбы, и решила спуститься вниз. И тогда Роберту ничего больше не оставалось, как убить и ее тоже. Потом он удрал куда-то, оставив Олив разбираться во всем самостоятельно.

Без особого желания Роз отправилась на свидание к Олив.

— Я не ожидала, что вы придете, особенно после… — Олив не стала доводить свою мысль до логического конца. — Ну, вы сами знаете. — И она скромно улыбнулась.

Они сидели в своей старой, привычной комнате. На этот раз охранники отсутствовали. Начальник тюрьмы, очевидно, оставила сомнения относительно враждебных намерений Олив в отношении журналистки. «Никогда не перестану удивляться тюремной системе», — подумала про себя Роз. Она полагала, что столкнется с трудностями, особенно если учитывать, что сегодня была среда, но обошлось без сложностей. Олив снова разрешили свидания. Роз подтолкнула к ней пачку сигарет.

— Кажется, вы снова стали «персоной грата», — заметила журналистка.

Олив вынула сигарету.

— У вас, как я вижу, тоже дела наладились?

Роз удивленно изогнула брови.

— Теперь, когда головные боли прошли, я чувствую себя значительно лучше. — Заметив, что это замечание вызывает у Олив душевные страдания, добавила: — Я просто решила вас немного подразнить, — дружелюбно произнесла она. — Но я знаю, что была виновата. Я должна была в первую очередь позвонить сюда. Значит, вам восстановили все привилегии?

— Да, все становится на свои места, как только я успокаиваюсь.

— Ну, и хорошо. — Роз включила магнитофон. — Я виделась с вашими соседями, Кларками.

Олив смотрела на журналистку через пламя спички, затем задумчиво подвела его к кончику сигареты.

— И что же?

— Оказывается, миссис Кларк говорила неправду, будто видела вашу сестру и мать в день убийств.

— Откуда вам это известно?

— Она сама мне сказала.

Олив воткнула сигарету между губ и набрала полные легкие дыма.

— Миссис Кларк страдает старческим слабоумием уже много лет, — отрезала она. — У нее какой-то пунктик насчет микробов. Она каждый день только и занималась тем, что скребла мебель порошком и пылесосила ковры. Люди, которые не были знакомы с ними, считали, что это домработница. Она всегда называла меня Мэри — это имя ее матери. Наверное, сейчас она уже совсем выжила из ума.

Роз в отчаянии покачала головой.

— Это действительно так, но я могу поклясться, что у нее наступило просветление в момент, когда призналась во лжи. Правда, она здорово боится своего мужа.

Казалось, эти слова удивили Олив.

— Никогда раньше она его не боялась. Даже наоборот, скорее, он немного страшился своей супруги. И как же он отреагировал на то, что она сказала полицейским неправду?

— Он был в гневе и тут же велел мне убираться подобру-поздорову. — Роз поморщилась. — У нас не заладился разговор с самого начала. Он почему-то подумал, что я имею отношение к социальному обеспечению и явилась шпионить за ним.

Олив посчитала это заявление забавным, из ее горла вырвались непонятные звуки, означавшие смех.

— Бедный мистер Кларк!

— Вы говорили, что отец его любил. А вы сами?

Она безразлично пожала плечами.

— Я недостаточно хорошо знала его, чтобы любить или не любить. Помнится, мне было жаль его, потому что ему много приходилось терпеть из-за супруги. Он даже на пенсию вышел раньше, чтобы присматривать за ней.

Роз некоторое время обдумывала этот ответ.

— Но он ведь еще работал в то время, когда были совершены убийства?

— Он вел какие-то бухгалтерские дела, но в основном сидел при этом дома. Кажется, он занимался частными налоговыми декларациями. — Она стряхнула пепел с сигареты на пол. — Один раз миссис Кларк чуть не подожгла гостиную. С тех пор он боялся надолго оставлять ее одну. Она была очень требовательной и властной женщиной, но моя мать говорила, что таким образом она старается привязать его к своему фартуку.

— И это было правдой, как вы полагаете?

— Думаю, что да. — Она поставила сигарету на фильтр, что было ее привычкой, и вынула из пачки следующую. — Моя мать, как правило, в таких вещах не ошибалась.

— У них были дети?

Олив отрицательно покачала головой.

— Не думаю. Во всяком случае, я их не видела. — Она вытянула губы трубочкой. — Он сам у нее был, как дитя. Иногда было очень забавно наблюдать за ним. Мистер Кларк бегал по двору, суетился, выполнял приказы жены, и постоянно извинялся, если что-то у него получалось не совсем так, как ей хотелось. Эмбер называла его мокрым цыпленком, такой у него всегда был жалкий вид. — Олив засмеялась. — Я даже забыла об этом, только что почему-то припомнилось. Тогда это прозвище ему очень подходило. А как он выглядит сейчас?

Роз подумала о том, что, когда он с силой схватил ее за руку, то вряд ли походил на цыпленка.

— Я не заметила, чтобы он был мокрый, — улыбнулась она. — Но жалкий — точно.

Олив принялась изучать собеседницу любопытным пронзительным взглядом.

— Почему вы вернулись ко мне? — тихо поинтересовалась она. — В понедельник, похоже, вы не собирались делать этого.

— Почему вы так решили?

— Я поняла по выражению вашего лица. Вы посчитали меня виновной.

— Да.

Олив кивнула.

— Я очень расстроилась. Я раньше не понимала, что это означает, когда кто-то тебе верит. Политики называют это фактором хорошего самочувствия. — Роз заметила, что на белесых ресницах выступили капельки слез. — Человек постепенно привыкает к тому, что его считают настоящим чудовищем. Иногда даже мне начинает в это вериться. — Она положила между грудей свою громадную непропорциональную ладонь. — Когда вы ушли, я подумала, что у меня разорвется сердце. Глупо, правда? — Теперь слезы заполнили ее глаза. — Я не помню, чтобы меня что-то расстраивало так сильно.

Роз подождала, но Олив замолчала.

— Меня здорово поддержала сестра Бриджит, — наконец, заговорила журналистка.

Какой-то радостный свет, подобно восстающему пламени свечи, вдруг озарил лицо огромной женщины.

— Сестра Бриджит? — эхом откликнулась она. — Она ведь тоже считает, что это сделала не я, да? Я не знала. Мне казалось, что она приходит сюда только из христианского долга.

«Ну и пусть, — пришло в голову Роз, — ничего страшного в моей лжи нет».

— Конечно, она тоже считает, что ты невиновна. Иначе, зачем ей понадобилось так на меня действовать? — Она увидела, что в этот момент с Олив произошли какие-то перемены, и ее лицо стало по-своему привлекательным. Тогда Роз подумала: «Теперь мне обратного хода нет. Самое главное — больше никогда не спрашивать, виновна она или нет, иначе у нее действительно не выдержит сердце».

— Я этого не делала, — произнесла Олив, словно читая мысли журналистки.

Роз подалась вперед.

— Тогда кто же?

— Сейчас я уже сама этого не знаю. Одно время мне казалось, что это была я. — Она поставила второй окурок рядом с первым и наблюдала, как он затухает. — Тогда все казалось по-другому, — пробормотала она, думая о чем-то далеком.

— И кто же это был, как вы считаете? — еще раз спросила Роз через некоторое время. — Тот, кого вы любили?

Но Олив отрицательно мотнула головой.

— Я не выносила, когда надо мной смеялись. Куда проще, когда тебя боятся. По крайней мере, в этом случае ты чувствуешь, что тебя по-своему уважают. — Она взглянула на Роз. — Мне здесь хорошо, и я счастлива. Вы это можете понять?