Стол был завален грязной посудой, пустыми бутылками и остатками пиршества. Да и вся комната – как и та, первая – представляла собой широкое поле деятельности для щетки и тряпки. Самому Борьке с этим за неделю не управиться!

Александра вздохнула и начала перетаскивать посуду на кухню. Покончив с этим, она подвязала свое новое зеленое нарядное платье – то самое, что так понравилось Рэю – мачехиным передником и открыла краны с водой. Она мыла посуду, стараясь не очень шуметь, и все время держала ушки на макушке.

И все же тот звук, которого так ожидала и так боялась, Саша пропустила. А может, никакого звука и не было – он подкрался неслышно... Совершенно неожиданно сильные руки обхватили ее сзади, а в шею ткнулись горячие губы, заскользили вниз... Вскрикнув, девушка чуть не выронила фарфоровую тарелку из японского сервиза.

– Что я вижу, миледи! Картина, милая сердцу мужа...

– Борька, черт! Разве можно так пугать?!

– Пугать? А я думал, ты меня уже не боишься! Ну, привет, Шурик! С добрым утречком. Эй!.. Ты что это?!

Он отобрал у Александры тарелку и развернул лицом к себе, приподнял ее голову за подбородок.

– Борька! Не смотри на меня, слышишь? Пусти...

Вместо ответа он окинул ее с головы до ног таким взглядом, от которого девушка снова почувствовала себя раздетой. Потом его глаза вернулись обратно, и Борис впился в свою «жертву» таким душераздирающим поцелуем, какого Саша еще не помнила. За спиной у нее грохотал целый водопад, но напрасно Александра пыталась нащупать краны ослабевшей рукой...

Медленно, нехотя оторвавшись от нее, Борька втянул ноздрями воздух.

– Ага, моим мылом пахнешь! Это кстати...

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, Борис деловито подхватил девушку на руки и потащил вон из кухни. Она очень недолго сомневалась, куда он ее несет, и забарабанила кулаками по его голым плечам.

– Борька, не смей!!! Отпусти сейчас же! Я не хочу!

Он со смехом пощелкал языком.

– А сегодня ночью вы говорили совсем другое, миледи. И тогда, черт меня подери, вы были более убедительны!

– Врешь, нахал! Бабник... Говорю тебе, отпусти – или я сейчас же уйду!

Это звучало очень смешно, потому что она уже лежала на той самой двуспальной кровати, с которой встала час назад, и видела над собой огромные серые глаза. Они смотрели насмешливо и влюбленно. Но Борька, вопреки ее ожиданиям, не засмеялся. Напротив, он заговорил серьезно, как давно уже не говорил со своим «Шуриком».

– Никуда ты теперь не уйдешь, слышишь? Я тебя никуда не отпущу! Ты моя! Приговор окончательный, сопротивление бесполезно, и все такое. Я ж тебе еще в первый день сказал, что стану твоим ангелом-хранителем – помнишь?

– Хорошо же ты меня сохранил, ничего не скажешь!

– Так я же для себя тебя и сохранял, глупенькая! Я так давно ждал этого дня, вернее, этой ночи... И заруби на своем вздернутом носике: я так осторожно и постепенно тебя совращал совсем не для того, чтобы теперь отдать какому-то козлу, понимаешь? Я сам хочу сделать из тебя потрясную женщину, Шурик!

Жемчужников окинул Сашу быстрым самодовольным взглядом – словно оценивал первые результаты своего грандиозного плана.

– Это и есть мой главный подарок к вашему совершеннолетию, миледи. Когда-нибудь ты поймешь, что это настоящий королевский подарок! Надеюсь, это будет очень скоро. Ну, а теперь можешь злиться на меня сколько влезет, маленькая зеленоглазая фурия! Моя странная женщина...

Александра еще что-то выкрикивала и лепетала, но Борис, не обращая на нее больше никакого внимания, деловито приступил к подготовительному этапу. Нащупав узел передника, который первым попался на его пути, он неожиданно остановился и окинул девушку взглядом художника, замышляющего композицию будущей картины.

– А ты знаешь, фартучек мы, пожалуй, оставим. По-моему, это будет пикантно. Как думаешь?..

Капли начавшегося дождя мгновенно расчертили стекла машины длинными косыми штрихами. Несмотря на это, Ольга Геннадьевна Жемчужникова возвращалась в город в самом солнечном настроении. Уик-энд на заводской турбазе был как по нотам разыгран! С погодой им повезло просто расчудесно: никто не помнит, чтобы в апреле стояла такая теплынь. Они с Вадимом даже позагорали голышом в уединенном местечке пляжа; он сказал, что вряд ли кому-нибудь из сослуживцев взбредет на ум соваться сейчас к воде, да еще в такие заросли – и оказался прав.

– Гляди, лисичка-сестричка, как парит сегодня! Не иначе гроза будет: видишь тучки там, на юго-западе?

– Ты что, в апреле?!

– «Люблю грозу в конце апреля...» – продекламировал Вадим, переврав классика. – Элементарно, Ватсон. У нас в Закарпатье – обычное дело. Может, это я к вам привез такую моду!

И в самом деле: тучи, постепенно берущие в кольцо небосвод, до обеда безупречно голубой, выглядели все подозрительнее. Но они не омрачили воскресного отдыха: этой парочке, связанной затянувшимся служебным романом, и без того пора было собираться в обратный путь. Вадим непременно хотел поспеть на встречу с кандидатом в первые президенты России, которая должна была начаться в «Рубине» в пять. Ольга не разделяла этого энтузиазма: ее не волновала ни свобода, ни ее «глашатаи». А впрочем, в апреле девяносто первого ее вообще ничто не волновало – кроме того единственного дела, которое занимало все ее существо.

Нет, главный повод мажорному настроению Ольги Геннадьевны дала, конечно, не погода. Куда приятнее была долгожданная новость, которую сообщил ей Вадим: он наконец-то поговорил с женой насчет развода! Собственно, женщина, с которой он прожил больше двадцати лет, нажив двоих детей, давно перестала быть женой Вадиму Кривицкому. С тех самых пор, как полтора года назад в жизни сорокавосьмилетнего инженера-конструктора появилась Ольга, его рыжая «лисичка-сестричка» с раскосыми янтарными глазами. Но только в прошедшую пятницу – непосредственно перед этим самым давно запланированным уик-эндом – все было окончательно решено на семейном совете: разбитого не склеить, разводу быть. Дети, слава Богу, взрослые: дочка замужем, сын заканчивает институт. Квартира остается, конечно же, матери с детьми, машина и недостроенная дача – отцу.

Само собой, Ольга Геннадьевна обрадовалась бы еще больше, узнай она, что бывшее семейство ее избранника решило в добровольном порядке освободить в ее пользу и трехкомнатную заводскую квартиру. Но Ольга Жемчужникова, будущая Кривицкая, была не просто хищницей, а хищницей-реалисткой: она всегда знала, что возможно, а что – нет. И давно решила для себя, что жить они с Вадимом будут у нее на улице Комиссаржевской. Это единственный вариант. Вадим хоть и важная фигура на заводе – начальник КБ! – но вторую квартиру за три года работы не дадут и ему. Если, конечно, его высокопоставленный братец не похлопочет за «младшенького». Однако на это рассчитывать не приходится: этот чертов партократ, зануда-моралист, с самого начала горой встал на защиту «законного» брака. Как будто тот, который собирается заключить с Вадимом она, Ольга Жемчужникова, – незаконный! Ну ничего... Когда они поженятся, всесильному Герману Кривицкому волей-неволей придется обласкать новую невестку. Никуда не денется! Ведь он так любит своего братика Вадика, а Вадик любит ее, «лисичку-сестричку»...

Итак, Ольга понимала, что жить придется у нее. По крайней мере, на первых порах. Но тут нежданно возникло новое препятствие! Вадим Кривицкий, похоже, был таким же неисправимым идеалистом, как и Феликс, ее первый супруг.

– Постой, Олюшка, а как же твой «пасынок», Борис? Ведь ему двадцать шесть, он завтра сам жену в дом приведет, а тут мы с тобой... Нет, по-хорошему, тебе самой надо бы оттуда уйти, освободить парню дорогу! Ну подумай: кто ты ему теперь, после смерти его отца? Даже некрасиво как-то получается: живешь под одной крышей с молодым одиноким мужиком... Кстати: он к тебе не пристает, а?! – И Вадик с шутливой подозрительностью заглянул ей в глаза.