Можно подумать, с Наташей у него сильно много сходства!

Про того, кому она многое позволяет, Лёшка больше никогда не говорил. Свел все к тому, что она солгала во имя благополучия его семьи. Ну и пусть, если ему так легче. Главное, что Наташа знала — во имя благополучия его семьи она сказала правду о том, что никогда его не любила. А во имя собственного спасения от Лешкиной назойливости солгала про того, кому слишком многое позволяет. Тот, которому она позволила все-все-все, появился несколько позже. Он и сейчас рядом. Заберет Поросенка из садика, и будет совсем-совсем рядом. Навсегда.

Его пальцы завели ее локон за ушко. Сердце забилось от предвкушения.

Мягко, но настойчиво Лёша прижал ее к себе. Она почувствовала его губы на щеке возле уха. Его прикосновение пронзило теплой волной.

Что ты делаешь, Лёшка? Нет, Лёша — Лёшкой ты был тогда, когда от твоих рук хотелось убежать. Теперь не хочется. Только не надо целоваться. Не надо. Ты снова все испортишь.

Он все же поцеловал ее. Наталья едва не отшатнулась в предвкушении боли. Но вместо боли по телу разлилось блаженство.

Вот это фокус! Ничего себе! Так ее уже давно никто не целовал.

Ах, Лёша! Если бы ты научился этому раньше — теперь все могло бы быть иначе…

Иначе… Все могло бы быть иначе…

Наталья проснулась с этой мыслью. Или не с нею, а от нее?

Мысль эта ее оглушила. Оглушила одновременно страхом и смятением. Страхом за мужа и дочь: как бы Наталья жила без них, как бы они без нее? Волнительной горячностью за то прекрасное, что могло бы с нею произойти, но не произошло из-за ее глупости и слепоты.

Неужели она была слепа? Почему не разглядела этого раньше? Ах, как глупа молодость! Сегодняшнюю бы Наташину мудрость, да той юной вертихвостке, которой она была много лет назад.

Почему все так? Почему ее вдруг перестал устраивать муж?

Да нет же, вовсе не перестал. Наталья любит его, как прежде. Да, любит! Мало ли, что во сне может примерещиться — что ж, на каждый сон внимание обращать? Ничего удивительного — она описывает Дружникова в романе, вот он ей и снится.

Глупости. Нужно собрать мысли в кучку, и дописывать роман. Чем скорее она с ним покончит — тем скорее ее перестанут мучить сны.

Мучить? Ну-ну. Если бы муж так мучил ее, да наяву… Ой, нет, хватит. Муж у нее замечательный. И отношения у них тоже замечательные. И человеческие, и… в общем, интимные. И хватит отвлекаться от дела. Труба зовет. И народ для разврата давно собрался. Пора. Пора.

Я даже не поняла, как, в какой миг оказалась на коленях Дружникова. Один рывок, и все переменилось. Переменилась не только моя поза, а все вокруг. Чувства, ощущения, восприятие мира. Мир, наверное, остался прежним, но казался другим. Потому что другим оказался тот, кто рядом.

Я не вырывалась. Разбираться в себе было лень. И вырываться лень. Наверное, из-за этого я и не вырывалась. Я ведь мечтала, чтобы меня пожалели. Вот и сбылась мечта.

Однако это можно было принять за что угодно, но не за жалость. А еще его, того, в чьих руках я оказалась, можно было принять за кого угодно, но не за Лёшку Дружникова.

Лёшка изменился. Не лицом, лицом он как раз остался прежний.

Он стал жестким. Как ему не хватало этого раньше! Раньше он был полным размазней и нюней. Сказала я ему "Уйди", он соплями умылся, но покорно ушел.

Теперь он поступил бы иначе. Нынешний Лёшка, теперь уже Алексей, Алёша, повернул бы ситуацию таким боком, каким никто бы не ожидал. И непременно сделал бы так, как нужно ему.

Я бы, конечно, обиделась. Но когда мужчина поступает как мужчина, а не безвольная баба, это вызывает как минимум уважение. Как максимум восхищение.

А если по-мужски поступил тот, от кого никто не ждал такого, это вдвойне, втройне достойно уважения и восхищения.

Еще минуту назад я была возмущена его признанием. Я-то думала, что он похитил меня только ради того, чтобы не позволить стать женой мелочного мужичонки, каким оказался Артём. Но этого можно было ожидать от прежнего Лёшки.

Теперь, как выяснилось, Лёшка канул в вечность. А Алексей поступает так, как нужно ему, а не кому-то еще. И цели преследует собственные, даже если они идут в разрез с чужими желаниями. Нынешний Дружников не станет потакать кому бы то ни было. Вместо этого докажет, что его желания пойдут на пользу не только ему.

Оказывается, сволочизм иногда тоже достоин уважения.

Нет. Я не права. Сволочизм, он и в Африке сволочизм, и уважать его не за что. То, чем поразил меня новый Лёшка, правильнее назвать силой. Но об этом я подумаю потом, наедине с собой. Сейчас просто приятно чувствовать себя слабой женщиной в руках сильного мужчины.

Это не Лёшка. Не тот, не прежний. Я даже не предполагала, что человек может измениться так кардинально. Трудно поверить себе, но если все-таки поверить… Его руки… В общем, если сказать культурно, высоким литературным штилем, его руки по-настоящему взволновали меня. Его нынешние руки. И он нынешний. Как два разных человека. Он натворил мне столько гадостей сегодня, испортил свадьбу, а я расквасилась в его руках. Не просто расквасилась, не просто не могу противиться ему. Я не хочу ему противиться! Хочу, чтобы этот новый Дружников всегда был рядом. Хочу, чтобы он и только он защищал меня от всякой мрази наподобие Артёма. И кто теперь вспомнит, что еще утром я до потери пульса хотела замуж за Артёма. Нет его, и никогда не было. Он мне приснился. А если и не приснился, если был на самом деле — черт с ним. Потому что сейчас во всем мире есть только маленькая я, и большой, как вселенная, Дружников. Мой Дружников. Жаль, что я поняла это только теперь.

Ничего я не поняла! Напротив, совсем запуталась. И пусть. Ведь есть от чего потерять остатки разума. Эти руки… О, эти руки!..

Они вездесущи. Слишком громкое слово, но только так можно назвать Лёшкины руки. Его новые руки. Как они уверенны, напористы. А как умелы! Даже сквозь ткань свадебного платья, которое я до сих пор не удосужилась снять, я чувствовала волшебную силу, исходящую из его пальцев. Казалось, меня пронзают незримые лучи, от которых тело мое превращается в облако: невесомо-воздушное, податливое, чувствительное к каждому Лёшиному вздоху.

В какой-то миг захотелось большего. Лучей становилось недостаточно, плотный шелк платья замедлял их, ослаблял. Захотелось избавиться от этой жемчужно-прекрасной преграды. Алексей вновь прочитал мои мысли, он и впрямь стал телепатом. Не испрашивая разрешения, расстегнул молнию на спине, доходящую до… до того места, где кончается позвоночник. Палец его при этом вольно или невольно скользнул по коже, и я едва не взорвалась от этого прикосновения.

Если бы он вздумал поинтересоваться, можно ли снять с меня платье, он бы очень сильно меня разочаровал. Старый Лёшка наверняка сморозил бы такую глупость. Тот самый Лёшка-дурачок, чьи неотесанные руки неизменно будили во мне лишь негативные эмоции. Новому Дружникову хватило ума действовать самостоятельно и решительно, не дожидаясь моего одобрения.

С легким шорохом платье съехало с моих плеч, и на несколько секунд я оказалась обездвижена: руки от локтя до запястья все еще оставались в узких рукавах. Пока я освобождалась от пут, Алексей избавил меня от кружевного бюстгальтера. Я купила его специально к свадьбе. Рассчитывала, что снимать его с меня придется Артёму. Но так даже лучше. Артём не достоин этой чести. Она по плечу только Дружникову.

Когда я вновь могла двигать руками, сопротивляться было уже бессмысленно: моя обнаженная грудь к тому времени оказалась в безоговорочном владении Алексея. Осталось лишь зарыться носом в его жесткие волосы, и наслаждаться.

Он долго терзал мою грудь. Так долго, что я поняла: мечтал об этом многие годы. Пусть терзает. Тем более что в данном случае это слово употреблено скорее в переносном смысле. Опять некстати проснулся филолог: "терзают", это когда больно и неприятно, это то, что мог бы делать Лёшка из прошлого. Сегодняшний интуитивно чувствует, что мне должно понравиться. Значит, вспоминать о прежнем Дружникове больше не имеет смысла. Нынешний во всех смыслах лучше. Лучше настолько, что сравнение было бы неэтичным.