– О как!

Отмахнувшись от него, Кеба продолжил:

– А оказалось, она все про Ольгу знала. И про тебя, между прочим. И молчала. Она предала меня, понимаешь?

Теперь паузу взял Леха. А у Кебы будто слова закончились: так много хотел рассказать другу, а не получалось.

– Ген, я так понимаю, что там все в тугой узел сплелось. Но подробностей ты не рассказываешь. Она знала, что Ольга – далеко не ангел. Так?

Кеба кивнул.

– И она беременна. Так?

– Так.

– И несмотря на беременность, ничего не сказала? Тогда я ничего не понимаю.

– Вот и я не понимаю.

– А может, ты ей до одного места? На хрен не нужен?

Этого Гена и боялся. Это и не давало покоя. Иначе… Что иначе – и сам не знал. Но был уверен – иначе все было бы по-другому.

– Может, и не нужен, – вынужденно согласился он. – А может, она так хотела меня наказать. Типа: не любишь меня – вот и женись на своей Оленьке, посмотрим, кому хуже будет. Но в том-то и дело, что люблю! Только понял поздно. Но ведь я сам решение принял! Сам отказался на Ольге жениться. Еще до того, как про фордыбобель ваш узнал.

– А она-то знает, что ты ее любишь, и что понял это до того, как все узнал?

– Откуда? Я ж с ней больше не виделся. Выяснил, что хотел, и сразу к Ольге. А потом…

Бубнов перебил:

– Про «потом» понятно. Но когда расставался с ней – дал знать, зачем к Ольге идешь?

Генка мотнул головой. Уж сколько раз корил себя: если б хоть намекнул тогда Маринке, что решил на ней жениться – она бы наверняка пришла. Или хотя бы позвонила. А так… Наверняка думает, что она ему не нужна. А он не уверен, нужен ли ей. Замкнутый круг.

Помолчали. Потом Леха задал вопрос, который Гена задавал себе с утра до вечера:

– А если бы она пришла – простил бы?

– Простил, – уверенно ответил Кеба. – Уже простил. Одного не прощу – что она не приходит. И не звонит.

– А ты?

– ?

– Ну, чего сам не позвонишь? Может, ей гордость не позволяет первой прийти.

– Я тоже гордый. Как я могу извиняться за то, что виновата она? Это ведь она меня предала. Она все знала, но молчала…

Снова повисла пауза. Бубнов прикурил и уставился на кончик сигареты. Пыхнул пару раз, раскуривая.

Кеба воздержался – ему бы стакан водки накатить. Сигарета в его случае – мертвому припарка.

Леха вдруг оживился:

– Слушай, а может, все не так? Смотри. Она тебя любит. Допустим.

Кеба набычился. Хотелось, чтобы это было не допущение, а утверждение. Но перебивать не стал.

– Любит, – поправился Леха, почувствовав, как насупился собеседник. – И вдруг узнает про Ольгу. Стоп. Ты с ней когда закрутил? До того, как на Ольге жениться собрался? Или после?

– После. Я ее до этого даже не видел. Ольга что-то говорила о ней, но я не обращал внимания.

– Это хорошо. Это очень хорошо. Выходит, она знала про вашу свадьбу, и чувствовала вину перед Ольгой. А потом Ольга ей рассказала про… Как ты говоришь? Фордыбобель? Она в шоке. Тебя любит. Но думает, что ты любишь Ольгу. Так?

– Я и сам так думал, – усмехнулся Кеба. – Идиот!

– Зато самокритичный, что немаловажно. Итак, она уверена, что ты любишь Ольгу. Она знает, что Ольга – та еще шалава. И хочет тебя предостеречь.

– Ага, аж спотыкается!

– Не перебивай. Хочет. Но как? Рассказать тебе? А ты поверишь? – Леха вопросительно уставился на друга. Переспросил: – Поверил бы? Ты считаешь Ольгу ангелом, а та, вторая…

– Маринка.

– … говорит, что Ольга – шалава. Твои действия?

Кеба задумался.

Леха подпрыгнул на скамейке:

– Вот! А я что говорю?! Все сходится. Ты бы ей не поверил. Ты бы и мне не поверил, если бы я попытался тебе что-то объяснить. Только когда эта корова сама проболталась – поверил. Вот и эта твоя…

– Маринка.

– Маринка. Значит, не дура: поняла, что не поверишь. Решишь, что она козни строит.

В его словах что-то было. По крайней мере, так могло быть. И в этом свете Маринка уже не выглядела дрянью. Скорее, растерянным влюбленным ребенком. Беременным, между прочим. От него беременным – теперь он это не то что знал, а чувствовал всей душой. Гена уже привык к мысли, что Маринка никакая не шлюха. В то, что она не дрянь, поверить оказалось еще легче. И радостней.

Решение пришло сразу. Идти к ней? Нет. Бежать. Лететь. Мчаться. И ему очень повезет, если она простит его тугодумие. Если бы не Леха, Генка бы так ничего и не понял.

Жизнь шла своим чередом. Скромная свадьба, волнения Кебы под окнами роддома остались позади. Начиналась обычная семейная жизнь.

В «педульку» Кеба уже не вернулся. Если менять жизнь – то круто. И то сказать: попробуй прокормить семью на преподавательскую зарплату. Однако от спорта далеко не ушел. Для старта дали ему полставки в Школе Олимпийского Резерва, а дальше выкручивайся, как умеешь. Он и крутился потихоньку: там секция вольной борьбы, тут самбо. Последнее время в моду вошли исконно русские боевые искусства – грех было не воспользоваться. Нельзя сказать, что деньги текли рекой. Первое время так и вовсе худо было. В общем, как у всех: то пусто, то более-менее густо.

Единственное, что серьезно омрачало семейную жизнь – это отношения Марины со свекровью. Вернее, их отсутствие. Не приняла Ирина Станиславовна невестку. И сыну не могла простить, что он ради этой вертихвостки бросил Оленьку. У Кебы так и не хватило духу рассказать старикам, что к чему. Язык не повернулся открыть правду. Те и по сей день считали, что свадьба с Оленькой расстроилась из-за Маринки: она, бесстыжая, подлегла под почти женатого мужика, да и подцепила его на старый, как мир, крючок. А от него ли беременна – поди узнай. Он-то, дурачок, поверил, а бабушка на внучку спокойно смотреть не может: всё чужие черты выискивает, чтоб невестку носом ткнуть: подкидыша принесла! А ведь Оленька такой хорошей женой Гене была бы!

Эта тема непременно поднималась вновь и вновь, стоило только старшим Кеба навестить сына. Тот дипломатично переводил разговор в другое русло, спуская на тормозах неприятные для всех воспоминания. Марина сначала относилась к этому с пониманием. Надеялась – пройдет время, и свекровь забудет так и не ставшую невесткой Оленьку. Прикипит душой к внучке – никого другого уже не захочет.

Однако время шло, Светка уже вовсю лопотала «Буся-бубуся», а бабушка по-прежнему смотрела в ее сторону с подчеркнутым подозрением. Марина не один раз поднимала перед мужем вопрос: сколько можно?! Но ничего не менялось: Гена берег нервы родителей.

Надо сказать, это был единственный повод для ссор в их семье. В остальном – тишь да гладь. Светка росла, уверенно передвигалась на «четырех точках» по небольшой их квартирке. В положенное природой время встала на ножки, засеменила, так и норовя упасть, но каким-то чудом удерживаясь в вертикальном положении. Марина разрывалась между всюду сующей любопытный нос дочерью, и хозяйством. Гена с утра до вечера пропадал то на одной, то на другой работе. Работа у мужика физическая, питаться нужно полноценно. И вообще, он большой, а большому много надо. Целыми днями она что-то парила-шкварила, затевала то блинчики, то пирожки. Раньше и не подозревала в себе тяги к кулинарии, не догадывалась об истинном своем призвании: зачем ей та школа, неужели кроме нее некому учить сопливую ребятню правильно писать слово «мировоззрение»? У Марины есть более важное занятие – доченьку растить да мужа обихаживать. Именно они для нее – весь мир. Вся вселенная без труда уместилась в маленькой однокомнатной квартирке.

Боль была невыносимой.

Кеба предал ее. Да что Кеба – ее предали все. Кеба, Маринка, Бубнов. Даже мать.

Когда разнеслась весть о женитьбе Кебы на этой сволочи, стало понятно, что к чему. Сначала-то Оля думала, что Генка ей так отомстил: дескать, ты дала моему другу, тогда я женюсь на твоей подруге. Однако когда у Маринки брюхо на нос полезло – отпали всякие сомнения: эти двое уже давно снюхались за Оленькиной спиной.