– Как? – спросил Таэри слишком поспешно.

Худое лицо под рано поседевшими черными волосами повернулось к нему с улыбкой:

– Терпение, Таэри бар Сандре. Мне еще надо многое рассказать вам о беспечности, прежде чем я решу, объединять ли наши пути. Я говорю это с бесконечным уважением к покойному, который нас сюда привел, как это ни удивительно. Боюсь, что вам придется согласиться принять мое руководство, или мы вообще ничего не сможем сделать вместе.

– Члены семьи Скалвайя добровольно не подчинялись ничему и никому на протяжении всей письменной и устной истории, – произнес бархатным голосом этот хитрый вельможа. – Я не готов стать первым, кто на это пойдет.

– Вы бы предпочли, чтобы ваши планы, и ваша жизнь, и долгая славная история вашей семьи угасли, словно свечи в дни Поста, из-за простой небрежности ваших приготовлений?

– Вам следует объясниться, – ледяным тоном произнес Томассо.

– Я и собираюсь. Кто из вас выбрал для встречи ночь, когда одновременно восходят обе луны? – резко спросил Алессан, и его голос внезапно приобрел остроту клинка. – Почему не расставили стражу в арьергарде вдоль лесной дороги, чтобы предупредить вас, если приблизится кто-нибудь посторонний, как это сделал я? Почему здесь не оставили слуг днем для охраны домика? Вы имеете хотя бы какое-то представление о том, насколько вы пятеро были бы сейчас мертвы – с отрубленными кистями рук в глотках, – если бы я был не тем, кто я есть?

– Мой отец… Сандре… сказал, что Альберико не станет следить за нами, – с яростью, запинаясь, ответил Томассо. – Он был в этом совершенно уверен.

– И, вероятно, был абсолютно прав. Но вы не можете позволить себе такую роскошь, как пренебрежение мелочами. Ваш отец – сожалею, что приходится говорить это, – слишком долго пробыл наедине со своей навязчивой идеей. Он слишком зациклился на Альберико. Это проглядывает во всем, что вы делали в последние три дня. Как насчет любопытных бездельников или жадных до денег? Мелкий осведомитель мог решить последить за вами просто для того, чтобы посмотреть, что тут происходит. Просто для того, чтобы было о чем рассказать завтра в таверне. Вы или ваш отец хотя бы на секунду задумались об этом? Или о тех, кто мог узнать, куда вы планируете приехать, и оказаться здесь до вас?

Воцарилось враждебное молчание. Полено в малом камине обрушилось с громким треском и выбросило сноп искр. Херадо невольно подскочил.

– Интересно ли вам будет узнать, – продолжал человек, назвавшийся Алессаном, уже мягче, – что мои люди охраняют подходы к этому домику с момента вашего приезда? Или что с середины дня мой человек находился здесь и следил за слугами, которые готовили домик к вашему приезду, и за теми, кто мог прибыть за ними следом?

– Что? – вскричал Таэри. – Здесь? В нашем охотничьем домике?

– Для вашей и моей собственной безопасности, – ответил Алессан и допил второй бокал вина. Он взглянул вверх, в тень чердака над головой, где хранились запасные лежанки.

– Думаю, хватит, друг мой, – позвал он, повысив голос. – Ты заслужил бокал вина, так долго просидев в пыли с пересохшим горлом. Теперь можешь спуститься, Дэвин.

На самом деле это было очень легко.

Менико, в чьем кошельке после одного выступления звенело больше денег, чем он заработал за всю свою жизнь, великодушно уступил выступление у виноторговца Бернету ди Корте. Бернет, нуждавшийся в этой работе, остался доволен; виноторговец сперва рассердился, но быстро смягчился, узнав, какую плату, предварительно не оговоренную с ним, запросил бы с него Менико теперь, после произведенного утром фурора.

Поэтому Дэвину и остальным членам труппы предоставили свободу на оставшуюся часть дня и вечер. Менико выделил каждому премию – по пять астинов – и милостиво отпустил их вкусить разнообразных развлечений на Празднике. Он даже не стал читать свою обычную нотацию по поводу подстерегающих их опасностей.

Едва минул полдень, но на каждом углу уже стояли прилавки с винами, а на оживленных площадях даже по нескольку штук. Все виноградники провинции Астибар и даже некоторые дальние – из Феррата и Сенцио – предлагали вина прошлых лет в качестве преамбулы к вину урожая этого года. Купцы, собирающиеся покупать оптом, пробовали вино придирчиво, а ранние кутежники пили без разбора.

Тут же бойко торговали разнообразными фруктами: инжир и дыни, огромные грозди винограда этого урожая были выставлены рядом с громадными кругами белых сыров из Тригии или кирпичами красных из Северного Чертандо. Ближе к базару шум становился оглушительным – там жители города и его дистрады покупали товары, привезенные заезжими торговцами. Знамена дворянских домов и крупных винодельческих поместий весело развевались на осеннем ветру над головой Дэвина, когда он целеустремленно шагал к самой модной, как ему только что сказали, кавнице в Астибаре.

У славы есть свои преимущества. Его узнали еще у порога, о его приходе взволнованно объявили, и через несколько мгновений он очутился у темной деревянной стойки «Паэлиона» с кружкой горячего кава, сдобренного фламбардионом, в руках. И, хвала Триаде, никто не задавал неловких вопросов насчет возраста.

За полчаса он узнал все, что хотел знать о Сандре д’Астибаре. Его вопросы казались совершенно естественными для тенора, который только что исполнял ритуальные песнопения на похоронах герцога. Дэвин узнал о долгом правлении Сандре, о его врагах, о горькой ссылке и о его достойном сожаления превращении в последние несколько лет в вечно пьяного охотника на мелкую дичь, в тень того человека, которым он некогда был.

В русле последней темы Дэвин спросил о том, где любил охотиться герцог. Ему объяснили. Сказали, где находился его любимый охотничий домик. Он перевел разговор на вино.

Это было легко. В тот час он был героем, а в «Паэлионе» любили героев на час. В конце концов его отпустили: он стал жаловаться на утомление, естественное для артиста после утренних подвигов. Задним числом до него теперь дошла значительность того факта, что за соседним столом сидел Алессан ди Тригия в компании художников и поэтов. Они смеялись над каким-то пари по поводу соболезнования в стихах, которое еще не прибыло из Кьяры. Они с Алессаном приветствовали друг друга вычурными, театральными актерскими поклонами, приведшими в восторг переполненный зал.

Вернувшись в гостиницу, Дэвин отбился от самых горячих поклонников, которые провожали его домой, и поднялся наверх один. Он нетерпеливо ждал в своей комнате час, чтобы удостовериться, что последний из них ушел. Переоделся в темно-коричневую тунику и штаны, надел шапку, чтобы спрятать волосы, и шерстяную рубаху в преддверии холодного вечера. Потом незамеченным пробрался сквозь бурлящую на улицах толпу к восточным городским воротам.

Из города Дэвин вышел вслед за несколькими пустыми повозками, товары с которых уже продали. Их гнали обратно в дистраду трезвые, осторожные крестьяне, предпочитавшие снова их загрузить и вернуться утром, а не гулять всю ночь и тратить то, что только что заработали.

Часть пути Дэвин проехал на попутной телеге, беседуя с возницей о налогах и низких ценах на овечью шерсть в этом году. В конце он спрыгнул, изобразив нетерпение молодости, и с милю пробежал по дороге на восток.

В одном месте он увидел с правой стороны храм Адаона и улыбнулся, узнав его. Как и было сказано, совсем рядом с храмом на воротах скромного деревенского дома красовалось изображение кораблика. Дом Ровиго, стоящий вдали от дороги среди кипарисов и олив, насколько Дэвин мог разглядеть, выглядел уютным и ухоженным.

Еще вчера, когда был другим человеком, он бы остановился. Но сегодня утром с ним что-то произошло в пыльных покоях дворца Сандрени. И он пошел дальше.

Через полмили он нашел то, что искал. Удостоверившись, что вокруг никого нет, Дэвин быстро свернул направо, на юг, и углубился в лес, прочь от основной дороги, ведущей к восточному побережью и городу Ардин.

В лесу было тихо и прохладно, ветки и пестрые листья заслоняли солнечный свет. Между деревьев вилась тропа, и Дэвин двинулся по ней к охотничьему домику Сандрени. С этого места он удвоил осторожность. На дороге он был просто путником в осенней сельской местности; здесь превратился в нарушителя границ частного владения, у него не было никаких причин сюда вторгаться.