Неожиданно на помощь Томассо пришел Скалвайя.

– Это несправедливо, милорд, – сказал он Ньеволе. – Если и можно признать истинность чего бы то ни было в этой комнате и в это время, так это ненависть Сандре и его страстное желание, выходящие за рамки старой вражды и соперничества. Его целью был Альберико.

Его голубые глаза долгое мгновение смотрели прямо в глаза Ньеволе, и в конце концов этот крупный мужчина кивнул. Скалвайя сменил позу в кресле, морщась от боли в ноге.

– Очень хорошо, – обратился он к Томассо. – Вы сообщили нам, почему мы здесь, и разъяснили цели вашего отца и ваши собственные. Со своей стороны сделаю признание. Признаюсь, в духе правдивости, внушаемом бдением у гроба покойника, что мое старое сердце не радует то, что мною правит грубый, злобный, властный мелкий вельможа из Барбадиора. Я с вами. Если у вас имеется план, буду рад его выслушать. Клянусь честью, что в этом я сохраню верность семье Сандрени.

Томассо вздрогнул, услышав эти древние слова.

– Ваша клятва и ваша честь – самые надежные гарантии, – ответил он совершенно искренне.

– Это правда, бар Сандре, – сказал Ньеволе и тяжело шагнул вперед от камина. – И смею утверждать, что слово представителя семьи Ньеволе никогда не ценилось меньше. Самое заветное желание моей души – увидеть этого барбадиора мертвым и разрубленным на куски; если Триаде будет угодно – моим собственным мечом. Я тоже с вами, клянусь честью.

– Такие жутко красивые слова! – раздался насмешливый голос под окном напротив двери.

Пять лиц – четыре бледных от шока и одно бородатое, залившееся краской, – резко повернулись на звук. Говоривший стоял снаружи у открытого окна, облокотясь на подоконник и подпирая подбородок ладонями. Он благожелательно разглядывал их, его лицо оставалось в тени оконной рамы.

– Никогда в жизни не видел, чтобы галантными фразами, даже из уст самых благородных лордов, можно было изгнать тирана. На Ладони или в других местах. – Одним экономным движением он подпрыгнул, перекинул ноги в комнату и удобно уселся на подоконнике. – С другой стороны, – прибавил он, – единодушие по поводу целей действительно служит отправной точкой, с этим я согласен.

– Вы – тот шестой, о котором говорил мой отец? – осторожно спросил Томассо.

Теперь, когда этот человек был на свету, он показался ему знакомым. Он был одет для леса, не для города, в серую одежду двух оттенков, на рубаху была накинута куртка из шкуры черной овцы, штаны были заправлены в поношенные сапоги для верховой езды. На гладком ремне висел кинжал без украшений.

– Я слышал, как вы об этом упомянули, – ответил незнакомец. – И надеюсь, это не так, потому что это повлекло бы за собой, мягко говоря, тревожные выводы. Дело в том, что я никогда в жизни не говорил с вашим отцом. Если он знал о моей деятельности и каким-то чудом ожидал, что я узнаю об этой встрече и приду сюда… что ж, я был бы польщен его доверием, но гораздо больше встревожен тем, что он так много обо мне знает. С другой стороны, – снова повторил он, – мы ведь говорим о Сандре д’Астибаре, и я здесь шестой, не так ли? – Он поклонился без сколько-нибудь заметной иронии в сторону гроба на козлах.

– Значит, вы также участвуете в заговоре против Альберико? – Глаза Ньеволе смотрели настороженно.

– Нет, – откровенно ответил сидящий на подоконнике человек. – Альберико ничего для меня не значит. Он только орудие. Клин, при помощи которого я открою мою собственную дверь.

– А что находится за этой дверью? – спросил Скалвайя из глубины своего кресла.

Но в этот момент Томассо вспомнил.

– Я вас знаю! – внезапно воскликнул он. – Я видел вас утром. Вы тот пастух из Тригии, который играл на свирели во время обряда отпевания!

Таэри щелкнул пальцами, когда узнавание пришло и к нему.

– Я играл на свирели, да, – невозмутимо ответил сидящий на подоконнике человек. – Но я не пастух и не из Тригии. Для моих целей нужно было играть эту роль и еще много ролей в течение многих лет. Томассо бар Сандре должен это оценить. – И он усмехнулся.

Томассо не ответил на его улыбку.

– Возможно, в таком случае вы сделаете нам одолжение и скажете, кто вы на самом деле. – Он произнес эти слова так вежливо, как того требовала ситуация. – Отец, может быть, вас знал, но мы не знаем.

– И боюсь, что пока не узнаете, – ответил тот. И после паузы прибавил: – Хотя скажу, что, если бы я поклялся честью своей собственной семьи, моя клятва имела бы такой вес, что затмила бы обе данные здесь сегодня.

Эти слова были сказаны как нечто само собой разумеющееся и от этого прозвучали еще большим вызовом.

Томассо поспешно сказал, предупреждая предсказуемую вспышку гнева Ньеволе:

– Но вы ведь дадите нам хоть какую-то информацию, даже если предпочитаете сохранить в тайне свое имя. Вы сказали, что Альберико для вас орудие. Орудие для чего, Алессан не-из-Тригии? – Он с удовольствием обнаружил, что запомнил имя, названное вчера Менико ди Ферратом. – Каковы ваши собственные цели? Что привело вас в этот охотничий домик?

Лицо незнакомца, худое и странно вытянутое, с резко выступающими скулами, застыло и стало похожим на маску. И в полной ожидания тишине он ответил:

– Мне нужен Брандин. Я жажду смерти Брандина из Играта больше, чем бессмертия для своей души по ту сторону последних врат Мориан.

Снова воцарилось молчание, прерываемое лишь потрескиванием осеннего огня в двух очагах. Томассо показалось, что в комнату вместе с этими словами проник зимний холод.

А после:

– Какие ужасно красивые слова! – лениво пробормотал Скалвайя, разрушив это настроение.

И Ньеволе, и Таэри расхохотались. Сам Скалвайя не улыбнулся.

Человек на подоконнике принял этот выпад с легким кивком головы.

– На эту тему я шуток не позволю, милорд. Если нам предстоит работать вместе, вам необходимо это запомнить.

– Вынужден заявить, что вы чересчур горды, молодой человек, – резко ответил Скалвайя. – Не следует забывать, с кем вы разговариваете.

Незнакомец явно проглотил готовые вырваться резкие слова.

– Гордость – это семейный недостаток, – наконец ответил он. – Боюсь, я тоже не избежал его. Но я действительно помню, кто вы такой. И члены семьи Сандре, и лорд Ньеволе. Именно поэтому я здесь. Я уже много лет назад задался целью следить за любыми проявлениями недовольства по всей Ладони. Иногда я его осторожно поощрял. Этот вечер примечателен тем, что я впервые пришел на подобную встречу лично.

– Но вы нам сказали, что для вас Альберико ничего не значит. – Томассо про себя выругал отца за то, что тот не подготовил его получше к появлению этого очень странного шестого участника встречи.

– Сам по себе – ничего, – поправил его тот. – Вы позволите? – Не дожидаясь ответа, он спрыгнул с подоконника и подошел к столу с вином.

– Пожалуйста, – с опозданием ответил Томассо.

Незнакомец щедро налил себе в бокал красного вина. Выпил его и налил еще. Только после этого он повернулся к остальным. Херадо смотрел на него огромными, широко раскрытыми глазами.

– Два факта, – кратко произнес человек по имени Алессан. – Запомните их, если вы всерьез хотите вернуть Ладони свободу. Первый: если вы выгоните Альберико, то не пройдет и трех месяцев, как на вас нападет Брандин. Второй: если изгнать или убить Брандина, через такое же время полуостровом будет править Альберико.

Он замолчал. Его глаза – серые, как теперь заметил Томассо, – с вызовом поочередно оглядели каждого из них. Все промолчали. Скалвайя теребил рукоять своей трости.

– Эти две вещи необходимо понимать, – продолжал незнакомец тем же тоном. – Ни я при достижении моих целей, ни вы при достижении ваших не можем себе позволить забыть о них. В них заключается основная истина положения дел на Ладони в наши дни. Двое колдунов из-за моря поддерживают собственное равновесие сил, и это единственное равновесие сил на полуострове в данный момент, пусть даже восемнадцать лет назад все было по-другому. Сегодня только мощь одного удерживает второго от применения магии, к которой они прибегали, покоряя нас. Значит, если мы собираемся их уничтожить, мы должны уничтожить их обоих – или заставить их уничтожить друг друга.