Решили Андрейкино произведение отнести в клубную стенгазету. Завклубом Зойка давно ко всем приставала, чтобы несли ей разные заметки, а то никто не несет, а ее за это ругают. Конечно, настоящая газета — почетнее, и народу больше прочтет, но, с другой стороны, кому интересно читать, кто Гришу не знает? А тут — зайдут люди в клуб, увидят новенький материальчик, прочтут, и начнется катавасия.
Алехе и Моське тоже хотелось пойти вместе с Андрейкой стихотворение опубликовывать. Но им заход в клуб был временно запрещен, так как в прошлый выходной они помогали Зойке заводить пластинки, да начали толкаться, кому первому, и кокнули две самые лучшие, а Зойка сказала, чтоб в клуб не являлись, покуда не представят точно такие же пластинки взамен. А где их взять, такие же, если они, может, только в Москве продаются, а больше нигде?
Алеха своим красивым и аккуратным почерком переписал басню на поздравительной открытке с букетиком незабудок в уголке, жалея, что не нашлось открытки с котом, и Андрейка пошел один.
Завклубом Зойка, как всегда разодетая и начепуренная, сидела на своем месте, вязала платок и слушала пластинки, запустив проигрыватель на полный звук.
Увидев Андрейку, она закричала:
— Журналы закрыты в шкафу! Так что не рассчитывай!
— Я и не рассчитываю… — смущенно сказал Андрейка. — Я по другому делу… Вот — произведение принес…
Зойка даже перестала вязать:
— Какое еще произведение?
— Стих…
— Сам, что ль, написал?
— А что? — обиделся Андрейка. — Не могу, что ль?
Зойка хихикнула:
— Вот так поэт, невольник чести! Ну-ка дай…
Шевеля губами, она прочитала басню и одобрила:
— Ничего… Немножко, конечно, бестолково, но сойдет… Это ты в кого целишь — в Гришку, что ль, теть Фросиного? Дом-то — синий?
Андрейка кивнул.
— Я сразу догадалась!.. А он и правда на кота похож! Это ты верно подметил. Стиль у тебя неплохой, хотя размер не выдержан…
— Длинновато?
И Андрейка сразу решил, что в крайнем случае можно укоротить за счет Моськиной добавки…
— В поэзии размер считается иначе, чем в обуви, например… — объяснила Зойка. — Там не в номерах дело, а в ударениях… Нас и культпросветшколе разным размерам учили! Вот могу сейчас сказать, какой тут размер… Кажется, ямб…
Она долго что-то шептала, размахивая в воздухе пальцем.
— Или не ямб?.. Пожалуй, амфибрахий…
Андрейка, с беспокойством следивший за ее рукой, осведомился:
— А это хорошо?
— Конечно! — убежденно ответила Зойка. — Пушкин часто писал амфибрахием!..
Андрейка еще больше загордился: нежданно-негаданно взял да прямо с первого разу и сочинил целый амфибрахий! Хотя Зойка сомневалась:
— Или не амфибрахий?.. Хорей, может…
Хорей Андрейке не понравился, и он попросил:
— Пускай будет амфибрахий, ладно?
— Да пускай… — согласилась покладистая Зойка. — А что же ты, поэт, фамилию не подписал?
— Да-а… — замялся Андрейка.
— Петровны боишься! — догадалась Зойка. — Это ты прав: змея еще та! Ладно. Только без подписи не полагается. Можно проставить псевдоним: другую какую-нибудь фамилию… Будешь как раньше селькоры были, маскировали себя от кулаков…
Андрейке делалось еще приятней: амфибрахий сочинил и псевдоним заимеет!
— Можно так — Обезьянников? — придумал он.
— Нельзя… — поморщилась Зойка. — Неблагозвучно. Вот недавно я читала роман про одного селькора, его потом кулаки убили, он писал под псевдонимом Красный Глаз… Значит, все видит и на карандаш.
Андрейка представил себя и свой глаз в виде светофора, недавно зачем-то установленного в райцентре, и это ему ужасно понравилось! Так и есть: заметил безобразие — на карандаш его. Только «красный» ни к чему, будто он кролик…
— А Соколиный Глаз можно?
Зойка подумала и сказала:
— Нельзя. Заимствовано.
Решили подписать коротко и устрашающе: Глаз.
Для пущего страха внизу амфибрахия Андрейка пририсовал широко открытый глаз, окруженный ресницами, будто сиянием.
В таком виде Андрейкино произведение наклеили на последнем столбце газеты, поверх какой-то заметки, пожелтевшей от времени.
Андрейка вышел и опять зашел, чтобы проверить, бросается ли в глаза новая заметка каждому входящему в клуб. Хоть газета была повешена в неудачном месте — далеко от двери, блестящая открытка ярко выделялась среди пыльных; столбцов, так и приманивая прочесть, что там изложено.
После этого Андрейка уселся на лавку и начал дожидаться какого-нибудь читателя, чтобы посмотреть, как тот будет читать…
Скоро протарахтел мотоцикл, заглох у клуба, но вместо читателя зашел Зойкин жених — косматый Валера. Этот на амфибрахий даже не глянул, а первым делом молча взял автора за шиворот, вытащил на крыльцо и закрыл за ним дверь на крючок.
Андрейка ничуть не обиделся и некоторое время для шутки заглядывал во все окна, внезапно, как привидение, появляясь то в одном, то в другом. Наконец па крыльцо вышла Зойка и сказала, что если он сейчас не прекратит хулиганить, и не уйдет, то амфибрахий снимут…
Андрейка испугался и ушел.
Он солидно шествовал по родной улице, озирая все вокруг своим глазом, словно выискивая, нет ли где каких безобразий, чтоб моментально взять их на карандаш.
Вон дядя Коля Копейкнн опять идет в сельпо, желтый кот Тихон развалился на солнцепеке, Сенечкины куры купаются в пыли, бабушка Митревна прикорнула на крылечке, и никто не знает, что всем знакомый Андрейка теперь уже не Андрейка, а таинственный селькор Глаз, недавно запросто сочинивший один интересный амфибрахий, который висит под псевдонимом в клубе для всеобщего ознакомления.
Бессмысленные ребятишки под предводительством Моськиного брата Федора с визгом и хохотом стегали друг друга крапивой по ногам.
— Эй вы! — прикрикнул на них Андрейка.
Те оробели и начали пятиться.
— Амфибрахии знаете?
Брат Федор, глядя исподлобья, тихонько покачал головой.
— То-то! Не доросли еще, чтобы в амфибрахиях разбираться!.. — гордо сказал Андрейка и прошествовал дальше.
Ему захотелось сходить глянуть, как там проводит свою презренную жизнь вредитель природы и барахольщик Гриша, еще не знающий, что очутился под прицелом грозного Глаза и отныне навеки заклеймен позором, благодаря остроумному амфибрахию «Кот-обормот».
Гриша стоял на стремянке перед домом и кропотливо окрашивал оконные наличники серебряной краской.
Андрейка замедлил шаги и окинул его суровым неподкупным взглядом.
Гриша сверху тоже взглянул на Андрейку и с противной ухмылкой спросил:
— Ну, успокоился?
— Мне не нужно успокаиваться… — таинственно сказал Андрейка. — Я и так спокойный… Вот кое-кому придется скоро обеспокаиваться сильно…
— Это кому? Уж не мне ли?
— Да хоть и вам!
— Почему же? — Гриша спустился на одну ступеньку.
— Да уж так… — ответил Андрейка и, не удержавшись, зловещим голосом произнес: — Глаз!
— Какой глаз? — Гриша обоими своими жуликоватыми и бессовестными глазами внимательно всмотрелся в Андрейку.
— Да имеется такой… Скоро узнаете!
И Андрейка отправился дальше, загребая ногами, как положено ходить авторам произведений.
— Эй, пацан, как тебя… Андрей! Погоди, слышь, что ль? — позвал сзади Гриша, но Андрейка даже не оглянулся.
Алеха и Моська с нетерпением его дожидались. Андрейка рассказал им все в подробностях.
— А про мой конец Зойка ничего не отзывалась? — спросил Моська.
— Нет…
Алеха проявил слюнтяйство и бабью жалостливость:
— А если он застесняется и мусор уберет? Тогда придется стих взять… К чему их напрасно срамить?
— Еще чего придумал! То вешать, то снимать, да? — забеспокоился Андрейка. — Пускай висит! В настоящей газете ведь после не вырезают?
— Да не уберет он… — поддержал его Моська. — Хотя кто их знает… Между прочим, я ему сейчас намекнул маленько… Он идет мимо, а я спрашиваю: «Товарищ Барбосов к вам еще не приходил?» Он: «Какой?» Я говорю: «Да насчет вытаскивания за хвост… Скоро придет, ждите!» Он ошалел и исчез! Хе-хе-хе-хе-хе-ха!..