Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он вытаскивает из-за пояса ракетный пистолет и крепко сжимает его в правой руке. А Голиков уже не ползет больше, он словно застыл на месте. Но Брагин знает, что ефрейтор сейчас укладывает поудобнее пакет взрывчатки и, нащупав косо срезанный конец огнепроводного шнура, не очень, наверное, послушными пальцами достает головастую спичку из коробки.

«Успел он приготовиться или не успел? Успел, наверное…»

Брагин решительно нажимает спусковой крючок пистолета. Струя зеленого огня с сердитым шипением вырывается из его широкого дула и взвивается в черное небо над дзотом. В ее призрачном свете Брагин видит, как, поджав под себя ноги, скорчился Голиков, приготовившись к прыжку.

Огонь нашей артиллерии прекращается почти мгновенно. Становится непривычно тихо. Но что же медлит Голиков? Разве он не успел еще приложить головку спички к сердцевине огнепроводного шнура и чиркнуть по ней спичечной коробкой? Дорога ведь каждая секунда… Неужели он в самом деле испугался?

Брагин знает, что бывает так: страх скует вдруг все мышцы, и нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но что же делать? Сейчас ведь снова оживет проклятый дзот, ослепленный и оглушенный на время нашей артиллерией.

А может быть, Голиков зажег уже бикфордов шнур и огненная струя бежит теперь по его пороховой сердцевине к капсюлю-детонатору? Сколько прошло уже времени: три или четыре секунды? Три или четыре сантиметра огнепроводного шнура успели, значит, уже сгореть? Пройдет еще шесть-семь секунд – и грохнет ведь взрыв…

Брагин делает резкое движение в сторону Голикова и действительно видит в темноте искорки огнепроводного шнура. Нужно сделать еще один скачок в сторону ефрейтора, вырвать у него из рук взрывчатку и бросить ее в сторону, дзота, пока еще не поздно…

Но Голиков сам вскакивает наконец и, торопливо пробежав несколько метров в сторону дзота, сильным взмахом правой руки бросает вперед пакет взрывчатки с горящим бикфордовым шнуром. Старший сержант не успевает даже заметить, попал он в амбразуру или не попал, как вдруг, сотрясая землю, гремит глухой взрыв! Бурый дым и багровое пламя вырываются почти из всех амбразур дзота. Взрывная волна больно ударяет в уши, обдает старшего сержанта запахом тола и каким-то удушливым смрадом.

Саперы, оглушенные взрывом, все еще лежат на земле, а пехотинцы с криком «ура» уже бегут мимо них к умолкшему и теперь уже бессильному дзоту, прозванному солдатами «проклятым». Из амбразур его все сильнее с каждой минутой валит дым, все ярче мелькает пламя.

Первым приходит в себя Брагин. Не поднимаясь с земли, он подползает к Голикову и осторожно шевелит его:

– Ты ранен, Вася?

– Да нет вроде, – отзывается ефрейтор. – Невредим. А дзотик-то дал-таки дуба.

– Похоже на то, – соглашается старший сержант. – Но чего же ты так медлил, Вася? Что стряслось с тобой такое?

– А ничего такого не стряслось, – спокойно отвечает Голиков. – Просто ни к чему было страховать меня тремя лишними сантиметрами бикфорда. Видел ведь я, что вы прибавили их мне «на всякий случай», когда делали зажигательную трубку для моей взрывчатки. Потому и пришлось переждать немного, пока шнур укоротился. Брось я ее тотчас же, немцы могли бы и воспользоваться тремя его лишними сантиметрами – успели бы, пожалуй, назад, на наши же головы выбросить.

– Ну, знаешь ли, это ведь было чертовским риском с твоей стороны! – строго замечает Брагин.

– А что же тут рискованного, – удивляется Голиков, – когда у меня все досконально, секунда в секунду было рассчитано? Для чего же тогда мы тренировались столько времени? И потом, – добавляет он, помолчав немного, – без риска ведь ни одного смелого дела не делается.

Поправка на доверие

Когда старший сержант Брагин и ефрейтор Голиков, заброшенные в тыл гитлеровских позиций самолетом, приземлились, левая нога Брагина неожиданно подвернулась на неровности кочковатой лужайки. И вот он лежал теперь с распухшей ногой в густом кустарнике на подстилке из веток. Голиков, как мог, сделал ему холодный компресс, намочив носовой платок в ключевой воде. Затем он туго перевязал индивидуальным пакетом сустав старшего сержанта.

«Нужно же случиться такому несчастью… – сокрушенно думал Брагин, осторожно ощупывая больную ногу. – Как же теперь Голиков выполнит без меня задание дивизионного инженера?»

От того места, до которого Брагину удалось добраться, оставалось пройти еще километра полтора-два, чтобы достичь оборонительных укреплений противника, которые саперам предстояло разведать. Боль в ноге старшего сержанта к этому времени стала настолько нестерпимой, что он уже не в состоянии был двигаться даже с помощью палки.

– Ну, вот что, – решительно заявил Голиков, – в таком виде ты теперь можешь все дело испортить. Ложись-ка лучше отдыхай, набирайся сил, а я уж один как-нибудь справлюсь.

Брагин не пытался возражать. Он хорошо понимал, что был теперь только обузой для Голикова. Они посоветовались и решили, что день переждут в лесном кустарнике, а вечером ефрейтор пойдет на разведку один. Сейчас по совету Брагина Голиков крепко спал, что он умел делать в любой обстановке, а старший сержант бодрствовал, посматривая вокруг и прислушиваясь к глухой артиллерийской канонаде, доносившейся с переднего края обороны противника. В лесу было тихо, только какая-то птичка щебетала на верхних ветвях дерева.

Успокоенный тишиной, старший сержант стал вспоминать события последних дней. Вспомнился ему вчерашний разговор старшего адъютанта батальона с командиром роты капитаном Кравченко. Брагин находился тогда в одной из комнат ротной канцелярии и наносил на свою карту обстановку, а капитан в это время делал что-то в соседнем помещении. Вошедший к нему адъютант, видимо, не знал, что Брагин может услышать их разговор, а Кравченко, очевидно, не находил нужным скрывать этого разговора от старшего сержанта.

А разговор был очень серьезным, и заметно было, что капитан Кравченко делает над собой усилия, чтобы не наговорить резкостей по адресу дивизионного инженера, приказание которого передал ему старший адъютант. Брагин удивился даже, что всегда такой спокойный и невозмутимый командир его может так возмущаться и негодовать.

– Положительно ничего не могу понять! – горячился Кравченко. – Как же тогда вообще можно посылать людей в разведку, если мы им в чем-то не доверяем? И откуда у него это недоверие? Он же совершенно не знает ни Брагина, ни Голикова… Он в нашей дивизии всего две недели. Как же можно при таком коротком знакомстве судить о людях?

– А он ничего лично не имеет ни против Брагина, ни против Голикова, – объяснил поведение дивизионного инженера старший адъютант. – Он исходит в этом вопросе из опыта своей работы в дивизии, из которой к нам прибыл. Там, оказывается, был у них случай, когда разведчики, познакомившись с аэрофотоснимками, возвратились из вражеского тыла с подтверждением их достоверности. А потом оказалось, что дешифровщики приняли случайные темные пятна и линии на фотоснимке за оборонительные сооружения…

– Выходит, что разведчики их были трусами! – возмущенно перебил адъютанта капитан Кравченко. – Они побоялись проникнуть в район предполагаемого оборонительного рубежа противника и, отсидевшись где-то в укромном местечке, выдали данные аэрофотосъемки за результат собственной разведки. Но ведь это же не только трусость, это дезориентация! За это им штрафного батальона мало!

– Согласен с вами, – ответил адъютант. – Я тоже полагаю, что людей, которым не очень доверяешь, вообще не следует посылать в разведку. Но должны и вы согласиться, что в предложении дивизионного инженера есть трезвый взгляд на вещи.

– В каком предложении? – сердито переспросил Кравченко.

– Да в том, чтобы не знакомить разведчиков с аэрофотоснимками. Ведь аэрофотоснимки вольно или невольно могут…

Но капитан, видимо, был так возмущен всем этим, что не дал даже договорить адъютанту.

– Так и вы, значит, не доверяете нашим разведчикам?! – удивленно воскликнул он.

8
{"b":"138116","o":1}