Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Значит, что? Ждать? – спросил Месяцев.

– Жить, – сказал священник.

Прошел год.

Всего один год, а сколько перемен.

Люля подолгу жила в Америке. Ее подруга Инна вышла замуж за американца, и они сляпали какое-то совместное предприятие. Не то пекарню, не то магазин. Месяцев не вникал.

У Люли оказалась бездна способностей, ей стало скучно сидеть возле погасшего Месяцева. Надоело. Мертвый сын мешал больше, чем живой. Однако она заботилась о муже. Купила финскую морозильную камеру на сорок килограммов и, уезжая за океан, полностью забивала ее продуктами: мясо, рыба, птица, грибы, мороженые овощи, фрукты и ягоды. Всё витамины. Этой морозилки хватало на несколько месяцев. Можно жить не выходя из дома. И даже небольшую гражданскую войну можно переждать с такой морозилкой.

Люля получала валютную зарплату. Если перевести в рубли, набирались миллионы. Ее финансовая кривая шла резко вверх. А у Месяцева наоборот – резко вниз.

Гюнтер прекратил заключать контракты, сказал, что в Европе кризис, никто не ходит на концерты.

Месяцев постепенно отошел от исполнительской деятельности. Пятьдесят лет – хороший возраст. Но он уже сказал свое слово и теперь мог только еще раз повторить то, что сказал. Выросли новые, тридцатилетние и шумно рассаживались на пиршестве жизни. У них был свой стол.

Месяцева все чаще приглашали в жюри. Он больше представительствовал, чем играл. Когда приходилось давать концерты, он вспахивал пальцами клавиатуру, но думал о своем. Шел как самолет на автопилоте. Программа задана, долетит и без твоего участия. И бывал рад, когда возвращался домой, в пустую квартиру.

Он научился жить один и привык к своему одиночеству. И даже полюбил его. Люди мешали.

Однажды среди бумаг нашел листок со стихами Алика.

«Пусть руки плетьми повисли и сердце полно печали»...

Месяцев не понимал в поэзии и не мог определить: что это? Бред сумасшедшего? Или выплеск таланта? Алик трудно рос, трудно становился. Надо было ему помочь. Удержать. Жена этого не умела. Она умела только любить. А Месяцев хотел только играть. Алик наркоманил. А Месяцев в это время сотрясался в оргазмах. И ничего не хотел видеть. Он только хотел, чтобы ему не мешали. И Алик шагнул в сторону. Он шагнул слишком широко и выломился из жизни.

Когда? Где? В какую секунду? На каком трижды проклятом месте была совершена роковая ошибка? Если бы можно было туда вернуться... Кукла из Ниццы стояла на книжной полке и смотрела перед собой стеклянными глазами.

Когда становилось невмоготу, Месяцев покупал коньяк и шел к Льву Борисовичу.

Лев Борисович в последнее время увлекся фотографией, и на его стенах висели храмы, церквушки, старики, собаки, деревья.

Пили коньяк. Все начинало медленно кружиться по кругу.

– Я сломан, Лева, – сознавался Месяцев. – У меня как будто перебита спина.

– Почему? – Лев Борисович поднимал брови.

– Меня покинул сын, талант и любовь.

– У меня никогда не было ни детей, ни таланта. И ничего – живу, – комментировал Лев Борисович.

– Если бы я не прятал его от Армии, если он пошел бы в Армию, то остался бы жив...

– Или да, или нет...

– В тот день он сказал: дай денег. Если бы я дал ему деньги, он пошел бы на день рождения. И все бы обошлось...

Дальше Лев Борисович знал: Месяцев расскажет о том, как он выгнал Алика, как Алик попятился и ударился плечом о косяк и как ему было больно.

– Сейчас уже не больно. – Лев Борисович покачал головой.

– Он сказал: «Уйду, уйду...» И ушел навсегда.

Месяцева жгли воспоминания. Он говорил, говорил, чтобы не так жгло. Облегчал душу. Но зато нагружал душу Льва Борисовича. Лев Борисович искренне сострадал другу, но в конце концов научился противостоять нагрузке. Он как бы слушал вполуха, но думал о своем. Уезжать ему в Израиль? Или нет?

С одной стороны, туда переехали уже все родственники и на пенсию можно прожить безбедно. Овощи и фрукты круглый год. Апельсины стоят копейки. Вообще ничего не стоят. А с другой стороны, Израиль – провинция, как город Сухуми с пальмами. Все говорят только про деньги. И дует хамсин, какой-то мерзкий суховей. И вообще – он русский человек, хоть и еврей.

– А как ты думаешь? – спросил Месяцев. – Могла лавина придавить Алика?

Лев Борисович очнулся от своих мыслей.

Глаза у Месяцева были ждущие, острые, мученические. Надо было что-то ответить, но Лев Борисович не слышал вопроса. Отвлекся на свой хамсин.

– Что? – переспросил он.

Месяцев понял, что его не слышат. Он помолчал и сказал:

– Ничего. Так...

Аня родила мальчика.

Позвонила Ирина и сказала: если он хочет, то может прийти в родильный дом имени Крупской.

«При чем тут Крупская? – подумал Месяцев. – У нее никогда не было детей».

В родильный дом он пришел к назначенному часу.

Ирина, Лидия Георгиевна и Юра были уже на месте – в помещении, где выдают детей и мамаш. Они принесли все, что нужно для ребенка: конверт, одеяло, голубые ленты.

В руках у Месяцева были нарядные белые астры.

– Кто их понесет? – с раздражением спросила Ирина. – Руки же у всех заняты.

За стеной раздался плач новорожденного, низкий, квакающий, как клаксон.

– Это не наш, – категорически отвергла Ирина.

И сразу послышался другой плач – нежный, жалобный, умоляющий: иу... иу... иу...

– Вот это наш, – взволнованно узнала Ирина.

Она узнала родную кровь по звуку. По звучанию.

И в самом деле, вышла Аня в пуховом пальто, и рядом с ней оживленная нянечка с ребенком, завернутым в одеяло.

– Кто тут папаша? – бодро выяснила нянечка.

Юра выступил вперед, и ему вручили драгоценный груз.

Месяцев подошел к нянечке и дал ей денег.

– Как ты, Юра, держишь ребенка? – возмутилась Ирина. – Ты его уронишь.

Она забрала у Юры внука. Крепко прижала к своему телу.

Она никому не нужна. Она даже сама себе не нужна. Но этому существу, слабому, как древесная почка, она нужна. И эта надобность продлится долго. Дольше, чем ее жизнь.

Ирина пошла к выходу, проверяя ногами землю. Чтобы не оступиться. Не ошибиться. Но она знала, что не оступится и не ошибется.

Во дворе стали рассаживаться в машину. Юра – за рулем. Ирина с ребенком впереди. Аня и Лидия Георгиевна – сзади. Месяцев мог уместиться на заднем сиденье, хотя и с трудом.

– Ты зайдешь? – спросила Ирина.

Все ждали и смотрели на Месяцева. Он подошел и втиснулся в машину. Потому что они смотрели на него и ждали его.

Мой мастер

Однажды в начале лета я шла по березовой роще. В роще бегали и звенели дети, неподалеку размещался их детский сад.

Мальчик лет пяти сидел на корточках и проверял пальцы на ноге. Рядом валялся неполный кирпич.

Мальчик поднял на меня большие ошарашенные глаза и возмущенно сообщил:

– Кузюрин уронил мне на ногу кирпич!

– Больно? – посочувствовала я.

Мальчик прислушался к своим ощущениям и честно сообщил:

– Не очень больно. Но все-таки больно.

Мне не хотелось уходить от мальчика, оставлять в трудную минуту. Я спросила:

– Ты кузнечиков видел?

– Конечно, – удивился мальчик. – Их тут полно.

– Некоторых можно обучить играть на скрипочке.

– А зачем? – удивился мальчик.

Это был ребенок-реалист. Он не понимал, зачем кузнечику концертная деятельность, когда у него совершенно другие жизненные задачи. А я поняла, что любая сказка должна быть положена на реальность. Иначе это не сказка, а вранье.

С тех пор прошло много времени. Мальчик вырос, должно быть. А детский сад как стоял, так и стоит. Без ремонта. Я тоже продвинулась во времени и попала в другой его кусок. Я – такая же, а время вокруг меня другое.

Я живу не очень давно, но все-таки давно. Мои ровесники уже вышли в начальники и в знаменитости. Кому что удалось.

18
{"b":"138085","o":1}