Митя нас удивлял. Он слушал ту же музыку, что и мы, но ходил на работу в галстуке, хотя этого в «Спрейтоне» не требовалось. В свободное от работы время он был полурэппером и играл в стритбол. Он даже знал кого-то из андеграунда — каких-то психов, по совместительству Чикатилиных знакомых. Митя только-только вышел из официального тинейджерского возраста — ему было двадцать лет, он писал диплом я собирался в этом году заканчивать институт, в который его иногда отпускали на лекции и зачёты. А в целом этот Митя олицетворял собой все то, что сегодня пропагандируется как образ продвинутого европеизированного клерка: нигде не зацикленный, не парящийся и ни в чём себе не отказывающий молодой человек с правом на хобби в нерабочее время.
— Ты при нём будь осторожен с психологом Дэвисом, — советовал я Чикатиле. Но Чик был уверен, что Митя из тех, кого не интересуют имена членов групп, музицирующих в их плеерах.
Мы включили Мите «Кояn» и пошли курить. Ввиду обеденного перерыва почти все очистили помещение — нам всегда нравились такие моменты, тогда мы могли подолгу смотреть заставки и говорить о наших делах на нормальной громкости.
В курилке Лиза просматривала только что вылезший из принтера каталог одной из многочисленных здешних торговых марок. Наверное, из-за этого каталога она прошляпила обед.
Текст писал я, а верстал всё это дело, естественно, Чикатило. Вообще-то у нас неплохо получалось справляться со служебными обязанностями. У меня было всё в порядке с грамотностью и стилем (хотя с этим самым рекламным стилем всё должно быть в порядке у каждого, кто хоть раз читал такой вот каталог), а у Чикатилы оказались неплохие дизайнерские способности. Рисовать он, конечно же, так и не научился, зато неплохо компоновал в электронном виде уже готовые рисунки, геометрию и фоновые заливки — а большего от него и не требовалось.
— Ну что, копирайтэр? И веб-дизайнэр? — обратилась к нам довольная Лиза. — Могу вас поздравить — с этим мы закончили. — Она постучала каталогом по подоконнику. На каталоге ещё не обсохла краска, и на грязно-белом фоне остались два или три штриха цвета гнилого апельсина. Это был убогий и неприятный цвет, но из всех предложенных Чикатилой руководство выбрало почему-то именно его.
— Это просто здорово, — согласился Чик. — Может, сбегать за чем-нибудь отметить?
Лиза задумалась. Она всегда задумывалась, когда ей предлагали выпить на рабочем месте, и обычно эти раздумья склонялись в пользу предлагаемого. Уже одно это характеризовало её положительно в этом зоопарке.
— В общем, можно, — сказала наконец Лиза и заговорщицки посмотрела на меня, хотя вовсе не от меня исходила эта инициатива. — Вот моя доля. Берите…
— Нет, нет, нет! Ты как всегда, — запротестовал Чикатило, протягивая ей обратно две из трёх бумажек с кучей ноликов. — Мы не такие, мы пьём «Арбатское» красное». Мы не будем покупать точно такое же по вкусу вино за четыреста тысяч. Ты же знаешь.
— Ээх, вы. Эстеты, блин. — Лиза посмотрела на нас с видом попранной добродетели. Но мы знали, что она давно уже смирилась с нашими вкусами — иначе ей бы пришлось либо вообще не пить посреди рабочего дня, либо делать это в одно лицо, как пьянчужке с трамвайной остановки.
— Не путай эстетов со снобами, Лиза.
— Какой же это снобизм — любить благородные вина?
— Тебе же понравилось «Арбатское» красное.
— Да, но…
— Никаких «но», Лиза. По вопросам работы мы соблюдаем субординацию, но вне службы есть вещи, которые решают мужчины. Именно мужчины, как говорил старик-педераст Жене.
— С вами спорить бесполезно, — махнула рукой Лиза. — Давайте, идите. Только, пожалуйста, не берите «Три семёрки»…
Мы затопали вниз по лестнице. Если бы нам приспичило купить «Три семёрки», она бы выпила их, как миленькая — мы оба это знали, как таблицу умножения. Я же говорю, Лиза была хорошей девчонкой. У неё напрочь отсутствовали все эти начальничьи комплексы — она запросто давала нам так вот собой руководить в не касающихся работы вопросах. Да и вообще — другие в её возрасте ходят по дому в бигудях и пьют только пиво, от которого нарастает жир.
Это был какой-то странный год. Мы тогда ещё не знали, что начался глобальный переход Кульковых на новые рельсы и что мошенничество теперь постепенно начнёт узакониваться, принимая всё более и более сложные формы. Мы просто ощущали какой-то странный дисбаланс, что ли. Блин, нам было не место в таких микрокосмах с их чистенькими Джорджами, большими зарплатами и тридцатилетними начальницами, с которыми интересно пить на работе «Арбатское» красное. Мы чувствовали себя лишними — очень многие в то время начинали чувствовать себя лишними, но нам это было невдомёк, мы плевать хотели на товарищей по несчастью. Нас волновало только это «что-то не так», которое гадким плющом-паразитом обвивалось вокруг нас и непрошено вплеталось в сознание.
Мы были далеки от того, чтобы обвинять в этой смене природного комплекса правительство, силовые структуры и так далее — это удел стариков, стоящих в Сбербанке в очереди на оплату коммунальных услуг. Если мы в чём-то и видели корень происходящего с нами зла — так это в глобальных законах развития человечества. Чикатило ведь всегда мыслил глобально, и после нескольких лет общения с ним я тоже на это подсел. Всякие Максы говорили, что мы созданы для того, чтобы нарушать законы — может, это и было так, но закон закону рознь. Попробуй-ка поспорь с этими самыми Глобальными Законами Развития Человечества. Это опасно для здоровья — такие споры могут закончиться тем, что тебя выкинет за борт этого долбаного Ноева ковчега и вынесет на берег, как глупую серебристую рыбину. Как престарелого хиппи с Гоголевского бульвара, ямайского дедушку-укурка или Оззи Осборна с его шаркающей походкой и толстыми дегенератами-детьми — у этого много ипостасей, не меньше, чем чешуек у той самой рыбины.
Конечно, тогда мы этого не понимали, во всяком случае, я не понимал. Я просто смотрел на Чикатилу, от которого откусили ещё какой-то незначительный кусок пирога, и в мой мозг сами собой лезли глупые глюки. В этих глюках Чик беспомощным Ихтиандром валялся на песке, бил хвостом и шевелил жабрами.
…В стекляшке напротив офиса змеилась очередь — там всегда образовывались очереди во время обеденного перерыва: это был единственный магазин в окруте, и все окрестные клерки в промежутке с часу до трёх сбегались именно туда. Они дышали друг другу в затылки, перекидывались глупыми фразами про налоги, новые законы и биржевых маклеров. Потом они доставали из кожаных кошельков (которые специально забивали изнутри всякой шнягой типа визиток и карточек от видеопроката, чтобы создать иллюзию благополучия) денежные знаки и оплачивали какую-нибудь позавчерашнюю булку, супчик «Кап оф Рамен» или сникерс. Алкоголь в это время суток покупали только мы — если не считать каких-то промасленных кузьмичей с близлежащей стройки, которые вклинивались в эту очередь аляповатыми и неестественно кричащими волосками в супе. Ложками дёгтя в стаканах с фаст-фудом.
Мы взяли две «Арбатского» и вышли вон. Сначала молча дымили, а потом Чикатило вдруг ни с того ни с сего сказал, что пару дней назад случайно встретил в центре Оленьку.
— Ну, и как она?
— Нормально. — Чикатило прикурил новую сигарету от предыдущей, и я сказал себе: «ого». — Говорит, что до сих пор не дала Максу. Он, кстати, спрашивает про нас. Говорит, что мы — самые интересные персонажи, с которыми ему приходилось общаться за последнее время.
— Сама она, блядь, персонаж. Второстепенный.
— Оленька говорит, что ей не хватает общения с нами.
Я не знал, что сказать в ответ, и промолчал. «Иногда лучше молчать, чем говорить» — сейчас есть такой слоган, который придумал какой-нибудь замороченный копирайтер. Типа меня образца девяносто шестого года, только более ушлый и успешный.
— Она врёт, — констатировал после паузы Чикатило.
— Почему ты так думаешь?
Чик волком посмотрел в сторону проезжающего мимо трамвая. Там была конечная остановка, трамваи постоянно кучковались, звенели и скрипели тормозными башмаками. Они были похожи на динозавров.
