— Лезь наверх и ничего не бойся, понял? — сказал жрецу Нимрихиль. Не вникая в смысл предупреждения, Амети кивнул и начал взбираться по узкой и крутой винтообразной лестнице наверх, к свету. Но когда его голова поднялась над краем колодца, он не смог сдержать крика и едва не рухнул обратно во мрак: прямо ему в лицо немигающим взглядом уставился одетый в черное с красным солдат. Из угла рта у него стекала на каменный пол струйка крови.

— Я же тебе говорил: ничего не бойся, — раздался снизу гулкий голос Нимрихиля.

Стараясь держаться подальше от мертвеца, Амети вылез из колодца и на четвереньках добрался до стены. Привалившись к ней, Амети переводил дух, пока из колодца выбирались, не обращая никакого внимания на труп солдата, все остальные — мокрые, дрожащие, с трудом стоящие на ногах.

Последним вылез Нимрихиль. Посмотрев на своих спутников — все трое уже не могли говорить от холода и усталости — он расстегнул поясную сумку, с которой не расставался, и достал из нее маленькую фляжку из сверкающего металла — уж не из серебра ли, безразлично подумал Амети. Нумэнорец открутил пробку, отхлебнул сам и подал флягу Амети. Жрец понюхал: из фляги пахло невиданными цветами и пасекой. Он отпил, и медовый напиток теплой волной растекся по жилам, прогоняя дрожь, онемение и усталость. Амети ожидал, что его развезет на пустой желудок, но вино — если это было вино — лишь вернуло ему силы. В голове перестало шуметь. Жрец Змеи в полуобмороке пытался отпихнуть фляжку, но Нимрихиль, отставив вежливость, ухватил жреца Змеи за нос, а когда тот открыл рот, влил ему туда пол-фляжечки. Пока Арундэль допивал остатки, Амети смотрел, как толстяк приходит в себя.

— Давайте опустим щиты-заглушки, — тогда они точно до нас не доберутся, — предложил Амети.

— Э, Амети, я вижу, ты еще не в себе: как ты думаешь, что станет делать погоня, увидев, что река ни с того ни с сего обмелела? — сказал Альвион. — Тут есть какая-то дверь. Куда она ведет, почтеннейший?

— В преддверие святилища, — отвечал оклемавшийся жрец Змеи. — Оттуда можно подняться наверх, в Храм, а можно… Тс-с-с… Можно попасть в самое святилище, да! Только туда не надо ходить, это запрещено!

Нимрихиль уже подошел к двери и бесшумно приоткрыл ее. Заглянул внутрь, осмотрел, потом закрыл дверь обратно.

— Погляди-ка, toronya, — негромко обратился он к Арундэлю. Тот с трудом встал, подошел к двери, выглянул и тоже закрыл дверь обратно, словно оттуда могло что-то просочиться.

— Другого выхода нет, — словно напомнил Альвион. Арундэль что-то шепотом ему ответил. Следопыт кивнул, будто принял какое-то решение, и, обернувшись к жрецам, произнес:

— Вставайте и идите сюда. Только обязательно прихватите факел.

Толстячок начал подниматься, но, видимо, напиток Нимрихиля ударил ему в голову: он сделал резкое движение, чуть не упал и сильно толкнул лежавшего подле мертвеца. Труп перевалился через край колодца и с шумом плюхнулся в воду. Все вздрогнули.

— Не стоило этого делать, — тихо сказал Арундэль.

— Верно, теперь сток может забить, — согласился Нимрихиль.

Арундэль молча посмотрел на друга. Он снова сделался очень бледен, как тогда, в Храме Скарабея, когда на него навесили амулет с волчьей головой. Все же он вытащил из гнезда в стене факел и указал жрецам на дверь:

— Пойдемте. Только ни к чему не прикасайтесь.

За дверью обнаружилась комнатка шагов пять в ширину, шагов десять в длину. Войдя в нее — Арундэль споткнулся на пороге и тяжело ухватился за плечо Нимрихиля — все четверо замерли. Амети почувствовал, как бегут по его спине холодные мурашки изумления и необъяснимого испуга. При свете преддверие святилища казалось внутренностью волшебной каменной шкатулки, изготовленной руками искусного резчика по камню: черные стены искрились тысячами граней, выточенных в гладком лоснистом камне. Окон здесь, естественно, не было. Амети невольно подергал мокрый ворот своего жреческого одеяния, чтобы тот не стягивал горла. Из комнаты или в нее вели еще две двери: одна такая же, как та, через которую они прошли — обычная, деревянная, вторая — выточенная из цельного куска черного камня, украшенная позолоченным резным изображением змеи, глазами которой служили два изрядной величины рубина. По обеим сторонам этой двери стояли два ветвистых золотых светильника в человеческий рост. Больше здесь ничего не было, лишь на стене возле двери наверх горел недавно зажженный факел.

Присмотревшись, Амети разглядел, что единственным элементом орнамента были змеи: большие, маленькие, свивавшиеся в прихотливые узоры. Насколько представлял себе жрец Скарабея, каждое изображение здесь было полно смысла: петли змеи Полночи, кусающие свой хвост змеи-символы Зимней Поры, две переплетенные змеи — знак, запирающий врата Преисподних. Амети охватил невольный трепет: он стоял, даже не мысля прикоснуться ни к единому драгоценному камню, что, усыпав стены крипты, служили глазами змеям. Жрец Змеи пребывал в благоговении — Амети видел, как шевелятся в молитве его губы. Арундэль сделал несколько шагов и поднял свой факел к змее на двери святилища: казалось, ее глаза-рубины гневно блеснули:

— Tiro, — вполголоса подозвал он Нимрихиля. Тот подошел и негромко присвистнул: при свете поднесенного к двери факела обнаружилось, что змея крылата.

Толстячок встревожился:

— Не надо ходить в святилище! Послушайте меня, не делайте этого! Это запрещено!

Нумэнорцы переглянулись:

— Не бойся, не пойдем — туда нам ход закрыт, — сказал Нимрихиль и скользнул ко второй двери. Подкравшись к ней, сделал рукой знак всем остальным, чтобы они молчали. Послушал с минуту, еле слышно постучал согнутым пальцем по двери и мягкой кошачьей походкой вернулся к остальным:

— Дверь заперта снаружи. Около нее стоят на страже двое — жрец и солдат. Сейчас надо будет устроить небольшой шум, чтобы они открыли дверь, но не подняли тревоги, — шепотом произнес он. Что-то в выражении его неподвижного лица заставило Амети насторожиться:

— А почему бы тебе не дождаться, пока они сами не откроют дверь?

— Амети, нам здесь не место. И чем дальше, тем больше, — странным голосом, из которого испарилось все оживление, ответил Нимрихиль. Жрец сделал усилие и стряхнул с себя наваждение медового напитка:

— Почему? — спросил он, тоже невольно переходя на шепот.

— Разве ты не чуешь?

От этих слов нумэнорца со всех чувств Амети словно спала пелена: слепой ужас змеиной шкатулки удавкой стиснул ему горло. Рубины глаз вспыхнули как уголья адской жаровни. Покачнувшись, Амети ухватился за рукав нумэнорца:

— Ой, что это?

Но ответил ему не нумэнорец. Рядом с ними раздался голос, от которого оба они вздрогнули, как от удара, и шарахнулись, не размышляя, прочь, под защиту факела Арундэля. Слова исходили изо рта жреца Змеи, но равнодушный холод голоса не мог, казалось, принадлежать человеку — так вещают в дурманном сне припадочные на рыночной площади, и так же белеют в свете дня их закатившиеся глаза и текущая изо рта пена, пугая до дрожи и обмороков не только женщин и ребятишек, но и бесстрашных пустынных разбойников. Но во мраке тесной крипты, в неверном мерцании алых факелов все это было гораздо страшнее.

— гулко произнес чужой голос. Сквозь звон крови в ушах Амети услышал за дверью, ведущей наверх, движение и голоса. Амети слабо дернул Нимрихиля за рукав, который так и не выпустил из рук, нумэнорец повернул к жрецу голову, и тут при свете близкого факела Амети увидел, как расползается во всю радужку, словно клякса, бездонный зрачок, увидел свое в нем отражение, а в этом отражении — золотую змею на золотой цепочке. Змея извивалась, как червяк, насаженный на крючок, будто стремясь освободиться от колечка, на котором висела.