— Почему? — требовательно спросила Севайин. — Почему ты делаешь все это? Он не торопился с ответом.

— Потому, что я сын моего отца, — сказал наконец он. — Я был рожден для того, чтобы покорить Золотую империю. Чтобы заставить мир поклоняться Аварьяну. Чтобы принести свет туда, где его никогда не было.

— И вторгнуться в страну, правитель которой предложил мир?

— Я подарил ему мир. Целых десять лет мира. Я ждал и наблюдал, как он укрепляет свои армии, подстрекает племена моих приграничных земель к бунту и позволяет своим работорговцам шнырять поблизости от моих границ. Он переманил гильдию магов в Кундри'дж. Он послал своих колдунов даже в Эндрос, и они принялись нашептывать простым людям, чтобы те вернулись к старым черным ритуалам и как можно больше убивали во имя давно и прочно забытых богов. — Но разве ты не делаешь то же самое во имя Аварьяна? Мирейн вздохнул и чуть крепче обнял ее за плечи. — По моему приказу не брали рабов и не приносили в жертву детей.

— Верно, но тем не менее города лежали в развалинах, а твои армии пресытились кровью их детей.

— Война всегда отвратительна, Саревадин. Но я приношу справедливость туда, где ее не знал никто, кроме князей. Этот край опустошен, и его народ ограблен тысячей богов, а я несу им свет одного, истинного бога.

Она повернулась к нему лицом и прижала к его груди дрожащие руки, еле сдерживая гнев. — Это случилось бы и без твоей войны. Неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь? Мы сделали это, отец. Пока вы, великие императоры, вызывали друг друга на поединок, угрожали друг другу и собирали ваши армии, мы с Хирелом заключили наш собственный мир.

— Я понимаю, — сказал он спокойно. — Я понимаю, что гильдия магов ухватилась за безрассудную и нелепую идею и воспользовалась ею, чтобы добиться собственной выгоды. — Севайин хотела было запротестовать, но он не дал ей говорить. — Я не против брака по любви. Я и сам так женился. Много лет назад я поклялся, что если бог дарует тебе такое же счастье, то я не стану препятствовать ему. Во мне нет неприязни к твоему избраннику. При других обстоятельствах я сам бы настоял, чтобы ты выбрала его. Но мы уже миновали черту, за которой остались логика и простота. Мы пересекли ее еще до того, как ты отдалась в руки магов. У Севайин перехватило горло. Она с трудом произнесла: — Ты не хочешь бескровного конца. Ты хочешь поставить ногу на грудь Зиад-Илариоса, хочешь увидеть, как будет умирать его народ. Потому что они молятся не тем богам. Потому что они считают, что твой отец — ложь и вымысел. Мирейн коснулся ее обруча. — Но ведь это и твой бог, Саревадин. Она отбросила его руку от себя, разорвав его чары. — Мой бог — это не твой бог. Мои видения не похожи на твои. Ты считаешь мою надежду наивной, словно я ребенок, желающий остановить смерть при помощи лаврового венка и песни. Но ребенок не я, а ты. Образ, по которому ты пытаешься создать мир, неверен, как неверна и вредна разрушительная деятельность черных колдунов. Ты слеп, потому что считаешь врагом единственного человека, который мог бы стать твоим союзником.

— Асанианская дружба — это дружба змеи: красота снаружи, яд внутри.

Севайин глубоко вздохнула, приказывая себе сохранять спокойствие и думать. Помнить, что люди умирали за слова менее обидные, чем те, которые она бросила ему в лицо и которые он воспринял с почти пугающим спокойствием.

— Отец, — сказала она, — давай предположим, что ты позволил нам осуществить наш замысел. Это не причинит тебе вреда. Если все получится, ты станешь основоположником великого мира. Если наш план провалится, ты скажешь, что мы, дети, убедили тебя с помощью магии и нашего юношеского безрассудства. И тогда ты сможешь возобновить войну. Ты знаешь, что победишь. На твоей стороне бог. — Это мне известно, — сказал он. — Но у тебя больше нет сына.

Мирейн отступил назад. В свете угасающего дня его лицо казалось высеченным из камня, а глаза как будто сошли с его портрета: обсидиановые зрачки, слоновая кость белков и черное дерево кожи.

— Я не могу стать прежней, отец. И не только потому, что эта попытка может убить меня. Я слишком горда. — Ты всегда была такой. — А чья в том вина?

— Моя, — сказал он, — потому что я дал тебе жизнь. — Он не улыбнулся. — Если моя смерть предрешена, Саревадин, то есть ли у тебя право мешать этому?

— У меня есть все права. — Севайин подняла белое сияние своей руки, отбрасывавшее золотые искорки на темное лицо Мирейна. — Вот почему я смогла пережить превращение. Я уже знала, что такое боль, и многие годы училась терпеть ее. Но мой сон о твоей смерти — это совсем другое. Умрешь не только ты, но и мама. Я видела, что она умрет первой. И хотя с тех пор прошли долгие годы, боль не утихала и не давала мне передышки. Она становилась все ужаснее. Поэтому я и выбрала путь, сулящий нам хотя бы крупицу надежды: возможность, что вы останетесь жить.

— И все же, — сказал Мирейн, — если я умру, это обеспечит тебе мир. А живой я буду лишь противостоять тебе.

— Нет, если я сумею убедить тебя принять мою сторону. — Зачем? Зачем продлевать агонию, если я могу стать повелителем мира к завтрашнему рассвету?

— Повелителем мира — может быть. Но Элиан Калириен умрет.

Он тряхнул своей надменной упрямой головой. — Ты не пророк, Дочь Солнца. — В этом я пророк, — сказала она.

Воцарилось молчание. Севайин устремила горящий взгляд на Брегалана, который, подняв голову, упивался ночным ветром. Ее отец казался едва различимой тенью. Спустя какое-то время Севайин сказала: — Завтра ты сможешь возобновить свою войну. Я не останусь здесь и не увижу этого.

— Конечно, не останешься. Беременной женщине не место на поле битвы.

— Дело даже не в доспехах. Ни одни не подойдут мне по размеру, а времени на изготовление подходящих нет. Но мне предстоит другая битва. Я должна вернуться назад в Сердце Мира и помешать магам, которые замыслили заговор против меня.

Она услышала, как отец судорожно вздохнул, но его голос был спокоен.

— Ты же знаешь, что не можешь сделать этого. — Если у меня будет достаточно силы, то смогу. Маги Асаниана захотят поддержать меня, чтобы сохранить жизнь своему императору. Некоторые из твоих магов могут решить то же самое. Им все равно нечего делать, ведь твои армии прекрасно справляются с войной.

— Совсем наоборот. Мои маги препятствуют асанианским колдунам и охраняют мою армию от нападения с тыла.

— В этом не будет необходимости, если установится перемирие и все мы объединимся против заговорщиков. — Свет и мрак вместе? — А почему бы и нет? — Ты не можешь сделать этого. — Я попытаюсь. — Не смей. Твой ребенок…

Севайин рассмеялась.

— Ах, какие вы все заботливые! И все же вряд ли кто-нибудь из вас знает, что может сделать магия с еще не родившимся ребенком.

— Нам это известно слишком хорошо. Сила разрушает растущую душу. Если телу повезет, оно тоже умрет.

— Человеческая душа. Человеческое тело. А как насчет рожденного в магии? Как насчет того, кто обладает Касаром? — Ты хочешь узнать ответ? Значит, ты более чем безумна. — Разве у меня есть выбор? Иначе они убьют тебя и маму вместе с тобой. А я по крайней мере могла бы дать тебе возможность встретить смерть в бою. Мирейн схватил ее. — Ты не сделаешь этого! — Ты меня не остановишь. — Вот как?

Она взглянула в его сверкающие глаза. — Я сделаю это, отец. Ты не можешь направить всю свою силу на меня и при этом держать в руках армию и продолжать войну против Зиад-Илариоса. Я отправила ему послание: если я не появлюсь к рассвету завтрашнего дня, он не станет придавать значения твоим словам, даже если это будут слова о мире, и обрушится на тебя, объединив все свои силы. А их у него больше, чем ты думаешь, отец. Его колдуны вовсе не ослабли, а еще меньше они боятся защиты твоих магов. Они благодарны за эту милость: она освобождает их от необходимости заботиться об охране, пока они будут открывать ворота. Ворота Миров, отец. И адские драконы — это меньшее из того, с чем тебе придется тогда столкнуться.