То же самое произошло и со вторым продавцом, и с третьим. Чаще всего их встречали со страхом. Иногда страх был приправлен ненавистью. И тогда спина Саревана судорожно напрягалась в ожидании брошенного камня или острого клинка.

Зха'дан довольно быстро потерял удовольствие от этой игры. Ночью, когда они разбили лагерь, он был угрюм и молчалив и заговорил лишь однажды:

— Никто прежде не испытывал ко мне ненависти. Это очень больно.

Хирел успокоил его своим обычным способом. Сареван лежал в сторонке и старался не прислушиваться к ним. В результате он стал различать издаваемые ими звуки еще более отчетливо. Шепоток. Короткие смешки. Прерывистое дыхание. Шорох тел, двигающихся в едином ритме, — древнейший танец мира.

Впервые за долгое время ожерелье жреца показалось ему невероятно тяжелым. Он снял его, слегка растянув, потому что стальная оболочка сделала его менее гибким. Ночной воздух холодил обнаженную шею. Сареван потер ее, нащупывая шрамы — круг огрубевшей кожи, образовавшийся от длительного соприкосновения с обручем. Горькая улыбка тронула уголки его губ. Ни один асанианец не догадается, что он не раб и никогда им не был. Вначале было намного хуже. Он не расставался с лечебным бальзамом, рана постоянно кровоточила и гноилась, а повязки не помогали. Они лишь усиливали страдание.

Он повертел в руках этот священный и жестокий предмет. Сейчас он был замаскирован под символ рабства. Сареван прижал его к груди. То был холодный любовник. Он не даровал утешения. И тем не менее в этом металлическом обруче заключалось душевное успокоение. Путь к нему был нелегким и долгим, и все же оно наступило. Сареван по-прежнему оставался жрецом Аварьяна. И ни убийство, ни измена не могли отнять у него это.

Преследователи потеряли их. Сареван понял это, когда боль окончательно отступила.

— Я долгое время чувствовал, как они наблюдают за нами, — сказал Зха'дан. — Думаю, они шли по следам сенелей, которых мы украли, а когда обман обнаружился, нас уже поминай как звали. Теперь я ничего не чувствую.

— Они будут ждать нас впереди, — сказал Хирел. — В Кундри'дже.

Эти слова прозвучали не слишком уныло. Золотой город был еще очень далеко, и они скакали быстрым галопом под чистым голубым небом. Его уже коснулось сияние ранней осени. Страна, расстилавшаяся под ним, была похожа и в то же время совсем не похожа на хорошо знакомый Саревану восток.

Теперь он признавал, что Хирел был прав, настаивая, чтобы они ехали по открытой дороге. В самом сердце Асаниана негде было спрятаться из-за отсутствия дикой природы. Перед путниками раскинулась равнина с разбросанными по ней укрепленными городами, соединенными между собой дорогами. Каждый город напоминал жемчужинку, попавшую в паутину полей. Ручьи плавно текли по прямым руслам, прокопанным руками людей, а не богов; деревья росли прямыми рядами, которые помогали ориентироваться и укрываться от ветра, или в живописном беспорядке покрывали охотничьи угодья дворян. И повсюду были божества, маленькие и великие, в честь которых возле каждого верстового столба, а порой и между ними воздвигались святилища.

Строго упорядоченная страна. Здесь невозможно было скакать по полям или отклониться от дороги и по более короткой, хоть и более узкой тропе добраться до Кундри'джа. Да и сама дорога имела свои законы и свою иерархию — от босоногого раба до принца в колеснице. Для воинов торжественной клятвы с их быстрыми сенелями предназначались широкие обочины дороги, но они не могли углубляться в поля или нестись по самой дороге. И даже им приходилось останавливаться, чтобы пропустить какую-нибудь важную персону, или замедлять галоп, приноравливаясь к людскому потоку, пересекающему город.

Чем ближе к столице, тем чаще им попадались караваны закованных в цепи рабов, еле передвигавших ноги с рынка на рынок. Хирел смотрел на них и не видел, как это было принято в Золотой империи, Зха'дан усвоил этот обычай довольно быстро: на его родине брали пленных и покупали слуг, хотя там никогда не было передвижных рынков рабов. Сареван, которого даже мысль об обращении с людьми как со скотом приводила в ужас, нашел спасение в одном из правил для принцев: то, чего нельзя изменить, приходится терпеть. Впервые с тех пор как разум его был искалечен, он радовался этому, потому что теперь не чувствовал отчаяния, разлившегося над головами этих скованных, уныло бредущих людей. Он просто мог отвернуться и заставить себя не думать об этом.

Но незаметно и бесшумно миновать рынок рабов ему не удалось.

Сареван не поинтересовался названием города. Он не хотел его знать. Город был крупным и прямо-таки кричал о своем процветании. Дорога пролегла сквозь него, отделяя жилую часть от рынка, так что путешественники имели возможность остановиться и поменять утомленного сенеля на свежего, утолить голод или жажду, купить оружие, одежду или драгоценности.

Или раба. По-видимому, здесь обреталось немало поставщиков подобного товара. Одни держали лавки со специальным знаком над дверью: позолоченные наручники или картинка особого рода. Другие ставили палатки, завешенные со всех четырех сторон или совершенно открытые. Тут и там стояли простые помосты, иногда снабженные навесами, откуда продавцы расхваливали свой товар перед толпой покупателей.

Трое путешественников гуськом ехали мимо рынка. В середине был Хирел. Даже под маской он выглядел как обычно: немного напряженный и надменный, он не соизволял обращать внимание на мир вокруг себя. Его кобыла двигалась очень медленно.

Она остановилась. Сареван блуждающим взглядом обвел рынок. Когда он оглянулся, то обнаружил, что седло на спине кобылы опустело.

Брегалан крутнулся на задних ногах и врезался грудью в неожиданно преградивший ему дорогу людской поток. Сареван пришел в ярость, но жеребец не мог двигаться быстрее. Какой-то грозный боевой конь с рогами в бронзовой оболочке осмелился толкнуть его, угрожающе фыркая. Брегалан всхрапнул и боднул его. Обидчик отскочил в сторону, и Брегалан занял освободившееся место.

Покинутая Хирелом кобыла начала волноваться. В том месте, где она стояла, дорога пересекалась с прямым узким переулком. Здесь толпились люди, сосредоточившие все свое внимание на высоком помосте с кучкой рабов — мальчиков, младшему из которых едва миновало девять лет, а старший казался ровесником Хирела. Они были обнажены, а их руки были связаны за спиной, так что они не могли прикрыть свой срам. Большинство из них были асанианцами с хрупкими янтарными телами, двое оказались бледнокожими зеленоглазыми островитянами, один — дикарь из северных племен, надменный и угрюмый, а также несколько обитателей пустыни, старавшихся держаться поближе друг к другу. Все без исключения были евнухами.

Саревану удалось быстро разыскать Хирела. Он был намного выше остальных, к тому же единственный носил черное одеяние олениай. Он стоял с краю толпы, застывший словно каменное изваяние. Сорванная маска была скомкана в кулаке. Лицо под запылившимся капюшоном казалось смертельно бледным.

Сареван проследил направление его взгляда. На помосте, чуть поодаль от остальных, стоял еще один асанианец. Другие рабы были скованы единой цепью за шеи и лодыжки. Этот же имел собственные оковы и собственного надсмотрщика, его обруч был позолоченным, и с него свисала табличка с какой-то надписью.

— Благородных кровей, — сказал Хирел. — Его продадут в последнюю очередь, и продавец будет торговаться до тех пор, пока цена не окажется достаточно высокой. Смотри, у него прекрасная кожа, волосы отливают чистым золотом, а в лице нет ни одного изъяна. Он в самом расцвете отрочества. Хотел бы я знать, почему его продают на открытом рынке. Для рабов такого качества это необычно. Наверно, его господин погряз в долгах.

Голос Хирела звучал слишком спокойно, широко раскрытые глаза стали совсем светлыми. Сареван сжал его жесткое, неподатливое плечо. — Хирел, это не ты.

— Всего три месяца назад это мог быть я… Сареван привлек его к себе. Хирел не сопротивлялся. Сареван дрожал, капельки пота проступили у него на лбу. Но он не мог отвести взгляд от этого мальчика, который был так похож на него самого, каким Сареван нашел его: отрок на пороге возмужания. Он перешагнул этот порог всего три месяца назад. А тот, кто стоял перед ним, не перешагнет его никогда.