Он уже собрался идти дальше и вдруг застыл в своей нише, скрытой гобеленами. Торопливые шаги, звук задвигаемого засова, приглушенный смех, рассыпавшийся на два голоса: низкий мужской и нежный женский. Остальное было понятно — пара любовников пребывала в неземном блаженстве.
Сареван не знал, смеяться ему или громко вздыхать. Перед ним не было других дверей, кроме той, за которой скрывалась парочка, и чтобы выбраться, ему пришлось бы пройти мимо них. Ему не хотелось подслушивать и подсматривать за их возней. Они были слишком счастливы. Он заткнул уши и зажмурился. Перед его внутренним взором стоял улыбающийся Хирел, превратившийся в девушку, нежную и бесстыдную. Сареван поспешно начал читать первую из Молитв Наказания с ее девятью заклинаниями телесной боли.
Возня любовников закончилась раньше молитвы. Отняв руки от ушей, Сареван услышал лишь тишину. Он подождал, затаив дыхание. Ни малейшего движения. Ни единого слова. С величайшей осторожностью он отвел завесу в сторону.
У него захватило дух. Они все еще были там, в гнездышке из ковров. Голова женщины лежала на плече мужчины; его рука запуталась в ее волосах. Если бы она встала, то волосы упали бы до колен, заливая спину огненной волной, такой же яркой, как у самого Саревана.
Он отпрянул назад в свое убежище, зажав руками рот. Вот так любовники! Ситуация была пикантной: император и императрица Керувариона, женатые уже двадцать лет и назначающие друг другу тайные свидания, словно дети, и их сын, оказавшийся в ловушке и ставший невольным свидетелем их встречи. Узнай об этом Элиан, она пришла бы в ярость. Саревану хотелось все же надеяться, что в конце концов она рассмеялась бы.
Она что-то сонно и нежно пробормотала. Сареван, собравшийся было выйти из своего укрытия и обнаружить себя, замер.
— Здесь никого нет, — сказал Мирейн, — и у нас еще достаточно времени, прежде чем меня начнут искать. Я сказал им, что намерен прогуляться вместе с Бешеным. Элиан тихонько засмеялась.
— Тебя-то никто не осмелится побеспокоить. В этом я всегда завидовала тебе. Потому что в поисках меня они прочешут все коридоры.
— Ну и пусть. — Это прозвучало повелительно, но со скрытой улыбкой. — И куда же ты так торопишься?
— Ты не даешь мне времени объяснить. Ты горяч как мальчишка, а ведь тебе уже достаточно лет, чтобы образумиться.
— Бросьте, мадам. Разве седобородому старцу не дозволяется получить то удовольствие, на которое он еще способен? Элиан фыркнула.
— Даже если бы у тебя была борода, которой, к моей радости, у тебя пока нет, в ней не нашлось бы достаточно серебра, чтобы купить ночь в армейском обозе.
— Этим утром, — сказал Мирейн, — я обнаружил серебряную нить. — Где? — Здесь.
— Я не вижу… — Она осеклась, и вновь началась веселая возня, полная его смеха и ее притворного негодования. — Ах мошенник! Это же серебро из твоей мантии.
— Другого у меня нет. Я старею не слишком изысканно, любовь моя. Я все еще думаю, что молод. — Так и есть!
В ответ на ее неистовство Мирейн улыбнулся. — Еще никогда в тебе не было столько страсти. Чего не скажешь о твоей красоте. Элиан зарычала, и он рассмеялся.
— О тщеславие! В молодости ты ничего собой не представляла по сравнению с тем, кем стала в пору зрелости. Тогда мужчины вздыхали по тебе. А теперь в твоем присутствии они теряют сознание.
— Действительно, — пробормотала она. — Все эти идиоты лежат у моих ног в ослеплении. Хотя один или двое… если бы ты не был так бешено ревнив… — Да когда это я…
— А когда ты не ревновал? Один только Вадин у тебя вне подозрений: мир не знает другого мужчины, столь верного в браке и столь безупречного по отношению к названой сестре. Но стоит кому-то другому хотя бы краешком глаза взглянуть на меня, как ты начинаешь метать громы и молнии.
— Это было всего один раз, — сказал он, — и очень давно. К тому же у меня был повод. — Он помолчал и спросил вполголоса: — Элиан, ты жалеешь? Ты жалеешь о том, что сделала именно такой выбор и осталась со мной, а принц вернулся в Асаниан?
Ее голос звучал еще тише, чем голос Мирейна. — Иногда я удивляюсь своему выбору, но еще ни разу не пожалела о нем. Ты — воплощение всех моих желаний. — И даже мой проклятый характер? Даже наши ссоры? — А чего стоила бы жизнь без доброй драки? — Возможно, пару раз он бы тебя и шлепнул. Он никогда не был таким пресным, каким казался.
— Он вовсе не был пресным! Он был очень мягким. В тебе этого качества нет, Мирейн. Ты проявлял нежность ко мне и к Саревану, когда он был маленьким, но мягкости в тебе не было никогда.
— Зиад-Илариос так же мягок, как спящий лев. Его сын гораздо больше похож на него, чем можно предположить, хотя мои глаза и разум подсказывают мне, что он не столь изнежен. Жизнь оставила шрамы на этом ребенке. Он получил свежие раны, но есть и старые, очень глубокие. Он будет сильным императором, если не сломается до того, как взойти на трон.
— Если бы ему суждено было сломаться, то это уже случилось бы. Ты знаешь, чего ему стоило доставить к нам Саревана?
— Я знаю, что это произошло не совсем по его воле, — сказал Мирейн.
— Ни он, ни другие даже не представляют себе, как мало зависело от его воли. На нем и на его отце лежит одно проклятие: они оба честны.
— Вряд ли можно назвать честным поступком то, что он принес в Эндрос Глаз Силы. — Он не знал, что делает.
— Неужели? Он скрыл его от нас. Он принес его Саревану, когда тот был страшно слаб, и чуть не погубил его.
— По незнанию, — настаивала Элиан. — Он ничего не знает о магии, но кое-что знает о доверии. Саревану он верит, хотя и неохотно. Эта вещь испугала его, и он принес ее единственному человеку, который, по его понятиям, знал, что с ней делать.
— Если я соглашусь с тобой, то примешь ли и ты мои доводы? Во всех его действиях крылся умысел. Может быть, и не его собственный. Но он нашел место черного жертвоприношения (заметь, асанианского черного жертвоприношения) у самых стен моего города и пронес в самое сердце моего дворца то, что там добыл.
— Ловушки внутри ловушек, — медленно произнесла Элиан. — Хитро закручено. Это слишком очевидно. Словно кто-то пытается, обдуманно и в открытую, настроить тебя против Золотой империи.
— Неужели для этого нужны такие сложности? Асаниан вооружается по всем фронтам. И это дело рук Гильдии Магов. — А разве Юлан тут ни при чем? Ведь это он вложил Глаз в руку мальчика.
— О, прошу тебя, — сказал Мирейн с оттенком нетерпения. — Ты и сама в состоянии найти этому разумное объяснение. Юлан почувствовал зло; к нашему сыну он испытывает удивительную привязанность. И он доверил Хирелу распорядиться насторожившим его предметом.
— Мне кажется, ты недооцениваешь Юлана. Если когда-то он и был простым животным, то теперь перестал им быть. Он сделал свой шаг в магию. — И чья в том вина?
— Во-первых, Вадина, который охотился на королеву диких кошек и принес сюда ее детеныша. Во-вторых, твоя и моя, потому что мы надолго потеряли из виду нашего собственного детеныша. В-третьих, самого Саревана, который нашел дорогу к клетке, при помощи магии сломал замок и дал клятву побратима дикому коту. Разве мы могли подумать, что в пять лет у него хватит сил для этого и что он отдаст свое сердце самому опасному из хищников мира?
— Что сделано, то сделано, — сказал Мирейн. — К тому же я не думаю, что это принесло вред. Зверь не единожды спасал мальчику жизнь. Он не может участвовать в заговоре. Но вот в том, что Асаниан объявил войну, сделав это в своем обычном утонченном и коварном стиле, — в этом я уверен. Они выбрали мишенью моего сына. И они заплатят. — Его голос зазвучал глуше. — Все они, до последнего человека, заплатят за это.
— А вдруг кто-то хотел добиться именно этого? Ведь любой знает, что единственная твоя слабость — принц Саревадин.
— Он мой сын. И он — единственное, что у меня есть. — Мирейн… — начала Элиан.
Он остановил ее поцелуем, который, судя по звуку, длился очень долго и закончился весьма неохотно. Когда Мирейн вновь заговорил, его голос был тихим и печальным.
