— Нет, — произнес он вслух в тишине зеленых зарослей. Что-то в этом было. Истинно королевская утонченная месть. Долг за долг, жизнь за жизнь. До сих пор его руки были пусты, но теперь в них появилось оружие.

В конце концов Хирел раздобыл с полдюжины подходящих веток. Миновал полдень, и тени удлинились. Он перетащил ветки туда, где лежал Сареван, снял штаны и, усевшись на нагретый солнцем песок, принялся мастерить носилки.

Сареван что-то пробормотал и судорожно дернулся. Хирел дотронулся до него. У Саревана был сильнейший жар, от пота он был такой мокрый, словно только что выкупался в озере. Он не смог проглотить воду, которую принес ему Хирел. Пока юноша, пыхтя, подтаскивал, приподнимал и переваливал его тело на самодельные носилки, он задыхался, кричал и слабо сопротивлялся.

Опоясавшись последними лоскутками, оставшимися от его одежды, Хирел устроился между перекладинами своих носилок и отправился в нелегкий путь вдоль берега озера. Низкие деревца и заросли кустарника создавали помехи, ямы разверзались перед ним, а поваленные деревья преграждали дорогу. Медленно, но неуклонно продвигался он все дальше от воды, углубляясь в дикий край без дорог и тропинок. Перекладины носилок разболтались и грозили отвалиться, подстилка из папоротников и лиственных веток истрепалась. Ноги Хирела покрылись синяками, а на руках появились волдыри и ссадины. К этим мучениям прибавилась жажда. Но он угрюмо продолжал двигаться дальше.

Вокруг него простирался суровый скалистый край. Из его груди вырвалось рыдание. Он слишком мал и слаб. Он не в состоянии исполнить долг, возложенный на него Сареваном.

Но он не может и бросить этого безумца, не может позволить ему умереть. Он не сделает этого теперь, после стольких страданий. Юноша снова вцепился дрожащими руками в перекладины носилок. Сареван что-то бормотал в бреду; изредка Хирел различал знакомые слова, но в основном до него доносились обрывки речи, которой он никогда прежде не слышал.

Склон стал круче. Хирелу пришлось преодолеть небольшой подъем, затем спуститься и снова начать подъем. Ему казалось, еще немного — и сердце лопнет у него в груди. Границы его зрения сузились до пределов ограниченного яркого круга, стоявшего прямо перед ним и тускневшего по мере того как садилось солнце.

Носилки застряли. Хирел потянул их. Они не двинулись с места. Слишком изнуренный даже для того, чтобы выругаться, он обернулся. На него уставились дикие зеленые глаза, вес мощного серого тела придавил носилки к земле.

— Юлан, — прошептал Хирел с таким облегчением, что не стал даже удивляться. — Юлан!

Кот тихонько ворчал, обнюхивая Саревана и касаясь его лба кончиком шершавого розового языка. Его ворчание становилось громче. Челюсти Юлана почти нежно сомкнулись вокруг запястья Саревана, и кот с крайней осторожностью потащил его с носилок. Хирел закричал: — Нет!

Юлан замер, словно не понимая. — Нет, Юлан. Он болен. Не трогай его.

Юлан изогнулся подобно щенку, вцепившемуся в свой поводок, и медленно попятился. Тело Саревана соскользнуло с носилок на опавшие листья. Хирел рванулся было к нему, но когти Юлана заставили его отползти назад. Кот изогнулся, перевернулся — и вот уже Сареван оказался лежащим лицом вниз на широкой серой спине, а в глазах зверя появилось повелительное выражение. Хирел с опаской подошел к нему, затем более уверенно положил руку на его ношу. И они продолжали путь.

Это, наверное, боги. Хирел готов был поверить в то, что боги действительно существуют.

Или демоны. Юлан и Хирел обошли глубокую трещину, прорезавшую землю и ставшую совсем незаметной в ночной темноте, и спустились по пологому склону. Когда земля под их ногами стала совсем ровной, в опасной близости раздался собачий лай. Хирел похолодел от ужаса. Кровь пульсировала в его шрамах. В глубине груди родился пронзительный вопль.

Из буйных зарослей вынырнул адский зверь: черная шкура, белые клыки, широко разинутая красная пасть. Вопль замер на губах у Хирела.

Юлан поднял голову и зарычал. Пес остановился, словно его ударили. Остальная свора, выскочившая из чащи, в замешательстве завертелась на месте. Появившиеся следом охотники разогнали собак. Это были живописные дикари, увешанные медными побрякушками, разукрашенные разноцветными узорами и перьями, наряженные в расшитые кожаные одеяния. Кожа их была такой же темной, как у Саревана, с коричневым или бронзовым оттенком; их волосы и бороды были заплетены. Бронза сверкала на седлах, уздечках и рогах их жеребцов, а черного гиганта на черном боевом сенеле украшали золотые пластины, цепи и обручи.

Образовав тесный круг, всадники остановились и уставились на кота и принцев. Хирел выпятил подбородок и хрипло выкрикнул, стараясь перекрыть топот и ржание тяжеловесных сенелей:

— Назад, я сказал. Назад! Или вы хотите убить своего принца?

Ропот пробежал по группе всадников. Украшенный золотом вождь долго всматривался в лицо человека, лежащего на спине кота. Внезапно он спрыгнул с седла, схватил безвольно свисавшую руку Саревана и повернул ее, обнажив Касар. У дикарей захватило дух. Великан произнес длинную страстную речь. Все слушали, переводя глаза с него на Саревана. Вождь взглянул на Хирела.

— Мы друзья, — сказал он на языке торговцев с гортанным варварским акцентом. — Мы поклоняемся Аварьяну. Он повелел нам найти вас.

Хирел колебался, с напряжением ожидая подвоха или предательства. Великан смотрел на него, не отводя глаз. Хирел едва заметно пожал плечами. А почему бы и нет, учитывая все остальное? Почему бы и не существовать дикому племени, которое подчиняется повелениям бога? Вождь с легкостью поднял Саревана, словно тот был ребенком, и с таким изяществом прыгнул в седло, что у Хирела отвисла челюсть. Однако, когда широко улыбающийся дикарь направил своего жеребца к самому Хирелу, протягивая ему руку, юноша вскочил на спину Юлана. Варвар расхохотался и умчался прочь.

Эти люди, называвшие себя зхил'ари, что означало «народ белого жеребца», безусловно, были дикарями. Их палатки образовывали неровный круг рядом с жемчужиной озера. Дерзкие полуобнаженные женщины встретили вернувшихся охотников яростным и громким пением, похожим на завывание волков. К ним присоединились собаки и дети, а оставшиеся в лагере мужчины поддержали песню своими низкими голосами. К этому адскому шуму примешивалось ржание жеребцов. Саревана куда-то унесли. Хирел последовал было за ним, но дорогу ему преградила группа дикарей, лица которых казались зловещими в отсветах пламени костра. Эти люди были так высоки, что даже некоторые дети превосходили Хирела в росте. Сареван, коего он считал великаном, здесь мог бы сойти за подростка. Но Хирел снова выпятил подбородок и возвысил голос: — Дайте мне пройти!

Они могли не понять его слов, но его тон был очевиден. Сверкнули белые зубы. Кто-то рассмеялся, снисходительно и добродушно, словно при виде смышленого ребенка или животного. Хирел двинулся вперед.

Они охотно отступили, хотя кое-кто и сделал попытку прикоснуться пальцами к волосам Хирела или дотронуться до его спины. По его телу пробежали мурашки, но юноша не дрогнул. Он вспомнил о Сареване в Шон'ае, и это придало ему сил. Он направился туда, куда унесли жреца. Жеребец вождя щипал траву возле сооруженной из крашеных шкур палатки, ничем не отличавшейся от остальных. Хирел приподнял полог и шагнул внутрь, как будто в иной мир.

После яркого пламени костра мрак ослепил его. Воздух был насыщен песнопениями и казался густым и плотным из-за какого-то сладкого и сильно пахнущего дыма. Голова у Хирела закружилась, но, как ни странно, в мозгу все прояснилось.

Мало-помалу его глаза привыкли к темноте. Он увидел волосы Саревана, похожие на поток жидкого огня, увидел вождя, разукрашенного бронзой и золотом, тень Юлана возле дальней стены. И самой последней он увидел женщину. Она была старая: ее грудь иссохла и обвисла, живот раздулся, а ноги стали тонкими как палки. Пела именно она, и ее голос оказался на удивление нежным. Женщина подкидывала дрова в крошечный очаг, наполнявший палатку сладким дымом и освещавший ее слабым мерцанием пламени. При появлении Хирела она не прервала своего занятия, хотя вождь бросил на него взгляд.