Маша Белкина вызывает меня, передаёт:

— Ноль-первый вызывает к себе!

Это к Лапшину. Что ещё он задумал, не знаю, но не добро — это ясно. Решаю подстраховаться докладом комдиву Ольховскому: доложил об исполнении его приказа о круговой обороне. Тот ответил коротко:

— Молодец, капитан!

За мной пришёл мой друг, миномётчик Николай Ананьев. Дал мне «водицы» из фляжки. Глотнув, я не почувствовал даже вкуса водки! Мы там, в воронках, сидели будто мыши, выплеснутые из кадушки, сухой оставалась только голова под каской! Синели пальцы на руках, губы, нос. Ноги потеряли чувствительность. Только ночью еще можно было попрыгать вокруг воронки, а мне, как командиру «круговой обороны», пробежаться меж убитых по другим воронкам.

С Лапшиным разговор был коротким, как выстрел:

— Почему вы не собрали с поля оружие? Это пахнет трибуналом!

— Как только освободим Новгород, если будем живы, то и соберём оружие там, за «земляным валом» высотой с четырехэтажный дом! — отпарировал я, не заботясь о своей карьере, ибо тогда решил: если выживу, то с окончанием войны прощусь с армией, в которой своими глазами видел засилье лизоблюдов и нечистоплотных карьеристов.

На этом наш разговор окончился. Что сделал батальон? Что там сейчас? Какие потери? — об этом Лапшин не задал ни одного вопроса.

Говорил мне постоянно Токарев: «Иди ко мне, брось Лапшина… Вы друг друга стрелять скоро будете!» Я отказался. Привык к своему батальону, не мог оставить ребят. А эти ребята все погибли под Новгородом. Из 450 человек в строю осталось 15…

В справке Центрального архива Министерства обороны РФ об этом сухо сообщается: «Войска 52-й армии со второй половины февраля 1943 года по 15 марта 1943 года готовились к операции по овладению Новгородом и междуречьем рек Волхов и Малый Волховец. Подготовительный период использовался для обучения войск, устройства дорог, подготовки тылов, разведки с целью уточнения группировки противника и для сосредоточения войск. 15.03.1943 года 52-я армия перешла в наступление с задачей форсировать реку Малый Волховец, уничтожить противостоящего противника и овладеть городом Новгородом… Войска армии встретили сильное огневое сопротивление противника… С 16 по 20 марта 1943 года включительно все попытки перейти в наступление успеха не имели. Приказом Волховского фронта на основании распоряжения Ставки ВГК наступление войск 52-й армии было прекращено…»

В полночь я сидел у друзей в шалаше (блиндажей не было). Вдруг со стороны обороны батальона донеслись частые автоматные очереди и редкие винтовочные выстрелы. Связь с Чирковым прервалась. Услышал крик: «Сукнев, там немцы напали на наших!» Тотчас мы завели грузовик, посадили в кузов 15 лейтенантов, только что прибывших из училища, вооружились 10 РПД и погнали к берегу Волховца.

Передвигаемся цепью с пулемётами, наготове, но впереди — мёртвая тишина. Или немцы заняли наши воронки, или прикончили наших и исчезли в своих окопах?! Последнее оказалось верным: на месте мы обнаружили последних убитых из нашего батальона…

Ещё несколько дней я пробыл на той «освобожденной земле», затем, передав «оборону» Жадану, отправился в резерв полка: 1-го и 3-го батальонов не существовало. Остался один, в сотню человек, у Гайчени. Из него свели 1-й батальон, который занял оборону, отойдя с затопленной вешней водой Волхова поймы на основную линию.

Мой штаб — Федор Шкарлат, адъютант Николай Лобанов, появившийся наконец замполит, майор Федор Калачев и ещё кто-то… Нас поселили в отдельном рубленом сарае рядом со штабом полка в лесу. Отсыпаемся. Оттаиваем. Отъедаемся. Пытаясь отойти от этого ада — лелявинского, за ним — штурмового.

Два других полка при том штурме Новгорода понесли незначительные потери. 299-й Токарева, захватив «плацдармик» под Синим Мостом на шоссе Новгород—Москва и оставив там две роты, рассредоточил полк по правобережью Малого Волховца. 305-я дивизия на Хутынь не поперла, а отстрелялась из окопов, подняв суматоху у противника. Там потерь не было!

Мы же умылись кровью. Потери тяжелейшие и абсолютно неоправданные. И ничего, с Лапшина и Ольховского как с гусей вода!..

После войны уже я стоял на том валу — огромной стене. По ней на тройке можно ехать. Когда я рассказывал об этом штурме экскурсоводу, которая возила нас, ветеранов, по Новгороду в 1984 году, она заплакала — не знала о том, сколько здесь полегло…

В тот год в армии ввели погоны. Почти как царские! Я, сын красного партизана, надену белогвардейские погоны вместо шевронов на рукавах и капитанской «шпалы» (мечта моей юности)?! Из старшего офицера я перехожу в средние. Без шевронов не отличишь строевого командира от интенданта. В погонах все одинаковые. Это, я считаю, было не на пользу дисциплине в армии. Не пойдёт!

Тогда меня вызвал оперуполномоченный «Смерша» в полку Синицын и самолично спорол с меня шевроны, снял «шпалы» и вручил погоны капитана.

Итак, один оставшийся от полка 1-й батальон под командованием Григория Гайчени занял оборону аж в шесть километров — по правому берегу Волхова от Кирилловки до села Слутка. Кем заполнили прорехи в обороне, не знаю. Мне приказ: 5 мая явиться в штаб армии на сборы комбатов. Так я очутился под селом Большая Влоя возле Волховской ГЭС имени Ленина. Сборы планировались на десять суток.

Собрались комбаты, человек семьдесят со всего Волховского фронта. Молодые, прошедшие огонь и воду, даже более грамотные, чем кадровые. Самородки и самоучки. Парни что надо: выправка, осанка, молодцеватость и острый ум в глазах!

Руководил сборами первой партии генерал-майор Аргунов — невысокий, но громогласный и всевидящий. Руководителями занятий по тактике и теории были еще один генерал-майор и двое полковников.

На сборах нас неплохо обмундировали. Снимали мерку, и тут же в палатках швеи-мастера из блокадного Ленинграда шили на нас нововведенные кители и галифе. Выдали хромовые сапоги. Вместо фуражек — офицерские пилотки.

Снова строй. Тактика. Теория. Подъем-отбой! Как же это все очертело, мы и так были будто заведенные автоматы: ночью, бывало, вскакиваем и подаем команды… Я подружился с сослуживцами по бывшей 3-й танковой дивизии, майором Василием Платицыным, командиром танкового батальона 7-й танковой бригады. Это был мой ровесник. Развеселый человек, радушный и общительный. Наши койки в палатке на десятерых стояли рядом. И мы, когда все уже улеглись, еще долго разговаривали. Он мне многое рассказывал о войне в Финляндии, о боях там 3-й танковой дивизии…

Утром все в строй, а мы с ним в лес на природу. Кто помоложе, те пусть потопают на строевой. Это заметил Аргунов, но меня и себя спасал Платицын, известный в армии танкист.

Позднее, в январе 1944-го, Платицын отличился в боях в районе Новгорода, был удостоен звания Героя Советского Союза. После войны ушел в отставку по здоровью, лишился зрения, но не сломался, а окончил Московский государственный университет, аспирантуру, работал юристом.

…Как-то мы с Василием подошли к артиллеристам, которые располагались рядом за леском. Пушки 152-мм. Веселые солдаты решили разыграть меня: попросили найти предохранитель. На теле орудия слева нажимаю на кнопку, отвожу её вправо. Всё точно.

— Ну, пехота, молодца! — заржали крепкие парни.

— На сколько достаёте из этой игрушки? — спросил я.

— На двадцать три километра, а «по площади» — все двадцать пять!

— Снаряды есть?

— Сколько требуется!

— Ставим вопрос — всех вас на прямую наводку к нам! Хватит вам здесь «сачка давить». Мы, пехота, по горло в крови от артогня фрицев!

Смех погас… Вскоре так оно и произошло: орудия многих калибров были поставлены на прямую наводку.

Прибыл со своей бригадой музыкантов Леонид Утёсов! Мы его все знали по кино и слушали по радио. А тут вот он, собственной персоной! На сцене, под летней крышей полукругом, его музыканты и дочь Эдит. Скетчи, одесские шуточки, песни Эдит и её отца под музыку оркестра — это было незабываемое зрелище.