Отправившись на Мактан в полночь, капитан-генерал подошел туда до рассвета. На берег был выслан парламентер, предложивший Лапулапу смириться и уплатить дань, а не то европейцам придется показывать, «как разят наши копья». На это обращение было отвечено, что у островитян тоже есть копья и к тому же палицы. Правда, не хватает людей, но если испанцы подождут до утра, то к островитянам подойдут подкрепления. Предложение ждать до утра, скорее всего, было рассчитано на то, что Магеллан, услышав о мнимой малочисленности противника, поспешит высадить своих людей в темноте. На этот случай на берегу были подготовлены волчьи ямы. Но капитан-генерал, видимо, догадался, что его подбивают на необдуманные действия, а потому дождался утра, когда около 50 испанцев спрыгнули с лодок и направились к берегу.

Бой, завязавшийся немедленно, шел у кромки воды. По утверждению Пигафетты, более полутора тысяч островитян разделились на три группы, стремительно напав на европейцев. Стрельба из мушкетов и арбалетов, длившаяся полчаса, оказалась малодейственна. Пули и стрелы европейцев пробивали щиты, которыми прикрывались висайя, но теряли убойную силу и, самое большее, могли ранить. Воины Лапулапу, ободряя себя громкими криками, все время перемещались прыжками, не давали испанцам вести прицельную стрельбу. Поскольку на моряках были кирасы и каски, висайя целились главным образом в ноги противников, забрасывая их копьями, дротиками, камнями. По приказу капитан-генерала несколько моряков добрались до группы хижин, стоявших на берегу, и подожгли их, по-видимому, с целью отвлечь внимание висайя. Маневр ничего не дал, и давление на европейский отряд не ослабло.

Магеллан неоднократно отдавал приказ прекратить стрельбу, но его никто не слушал. Натолкнувшись на решительный отпор, моряки растерялись, контроль над ними был утрачен, их беспорядочная стрельба только истощала боеприпасы. Двое моряков, поджигавших хижины, были убиты. Получив ранение в ногу, капитан-генерал приказал постепенно отходить, но большинство моряков бросилось в бегство, спеша добраться до шлюпок. Беглецов прикрыла небольшая группа, человек шесть—восемь, которые продолжали сражаться рядом с Магелланом, стоя по колено в воде. Им пытались помочь воины Хумабона, тогда как моряки со шлюпок в свою очередь открыли было огонь из мортир. О точности их огня можно судить по тому, что ядрами были убиты четверо воинов Хумабона. По словам Пигафетты, Магеллан и сгрудившиеся вокруг него моряки сражались более часа. Ясно, что у тех, кто находился в шлюпках и не был ранен, имелось время поддержать капитан-генерала, и не только неумелой пальбой из мортир. Никакой помощи помимо этой пальбы не было оказано, моряки в шлюпках предпочли роль зрителей. Наверняка у Магеллана и тех, кто остался с ним, в течение часа иссякли боеприпасы, и бой они вели лишь холодным оружием. Но тогда почему Лапулапу с его полутора тысячами воинов так долго не мог справиться с горсткой европейцев? Скорее всего Пигафетта преувеличивал, и численность воинов висайя была на порядок меньше. Конечно, близ берега могли толпиться женщины и дети, ободрявшие бойцов, подносившие камни и т. д. Всех их Пигафетта, по-видимому, отнес к полутора тысячам неприятелей, у которых, по его же подсчету, погибли всего-навсего 15 человек против девяти европейцев, не считая раненых.

Небольшая группа моряков вокруг Магеллана таяла. С капитан-генерала дважды сбивали каску, затем ранили в руку, державшую шпагу. Висайя опознали руководителя экспедиции и целились только в него. От удара по ноге он упал плашмя лицом в воду, после чего оставалось лишь его добить. По словам одного из моряков, неаполитанца Никколау, капитан-генерала прикончили ударом копья в горло.[124]

Покуда Магеллан держался на ногах, он несколько раз оборачивался к шлюпкам, словно желая убедиться, что надежно прикрыл отступление. Он совершил просчет, отправившись на Мактан. Теперь, прикрыв отступление, он готов был уплатить за ошибку собственной жизнью. Может быть, он успел вспомнить своего португальского командира Алмейду, который также жестоко поплатился, напав на готтентотов. А может быть, на мгновение перед ним встала Малакка, Франсишку Серран, все, окруженные малайцами, когда он, Магеллан, бросился им на выручку и спас от верной гибели. Он был не из тех, кто стал бы отсиживаться в шлюпке, когда рядом товарищи попали в беду.

Спасшиеся участники набега без помех вернулись в Себу. Ввиду гибели Магеллана экипажами трех кораблей были избраны два руководителя экспедиции — Д. Барбоза и Ж. Серран. Раджа Хумабон с согласия моряков известил Лапулапу, что он может требовать любой выкуп за выдачу тела Магеллана и других убитых европейцев. В ответ было сообщено, что тело Магеллана не будет выдано ни при каких условиях, что оно останется на Мактане «на память».

Трудно сказать, что сделали жители Мактана с останками мореплавателя. Участники экспедиции и историки XVI в. ничего об этом не говорили. Об обычаях, исчезнувших после крещения висайя в конце XVI в., не так много сведений. Косвенно о них можно судить по заметкам европейцев касательно соседних племен Минданао, Лусона и других островов. На Минданао у убитых врагов съедали сердце с соком лимона и апельсина. Неизвестно, можно ли было отнести висайя тех времен к «охотникам за черепами». К ним долгое время принадлежали калинга — жители глубинных районов Лусона. Часть калинга делали из основания черепа убитых неприятелей ручки, на которых подвешивали гонг. У других племен отрезанные головы передавались местному сторожу, чтобы они помогали охранять селение от теней усопших и от здравствующих недругов.

За гибелью Магеллана последовали дальнейшие беды экспедиции. Через четыре дня после боя на Мактане экспедиции был нанесен новый удар, стоивший потери более 20 (по другим сведениям, более 30) человек, в том числе несколько маэстрес, Серрана, Барбозы и других. Почти все рассказы об этом событии сводятся к тому, что 1 мая 1521 г. раджа Хумабон якобы заманил европейцев под предлогом угощения в город, где на них напали его воины. Раджа, если верить рассказам, собирался захватить европейские корабли с их грузом. Доказать это, правда, было нельзя, в частности, потому что ни о каких действиях против кораблей, ни о какой концентрации сил против них не было речи. Что касается угощения в городе, то тут все выглядело правдоподобно, так как экспедиция постоянно кормилась за счет Себу и окрестных селений.

Двое историков XVI в., испанец А. де Эррера-и-Тордесильяс и португалец Ж. де Барруш, писали, что Хумабону приходилось выбирать между союзом с европейцами и настроенными против них соотечественниками, в том числе собственной знатью, прочими вождями висайя, включая Лапулапу. Историки повторяли слова Элькано (в его показаниях после возвращения в Европу) и Пигафетты о том, что раджу подбил на нападение Энрике, раб Магеллана. Словно оправдывая Энрике, Пигафетта добавлял, что испанцы заставляли его работать на берегу, несмотря на рану, полученную на Мактане. В тот день, продолжал Пигафетта, до столкновения с висайя на корабли с берега вернулись двое моряков и сказали, что подозревают что-то неладное. Их подозрения были вызваны только тем, что висайя отозвали в сторону испанского священника (на него смотрели как на целителя), отделили его от общей группы моряков. Едва вернувшиеся с берега успели это сообщить, как со стороны города на кораблях услышали крики и причитания. Затем появились висайя, тащившие связанного и окровавленного Серрана. Он стал кричать, что все погибли, кроме переводчика Энрике, что его, Серрана, отпустят только за выкуп, который он просит немедленно уплатить.

Если висайя не убили Энрике, то это еще не значило, что он был в сговоре с Хумабоном, что раджа организовал нападение на испанцев. И почему надо было принимать на веру крики Серрана о том, что всех убили? Испанский историк XVI в. Ф.Л. де Гомара рисал, что все европейцы остались живы. Судя по всему, он передавал слухи, ходившие на Филиппинах и на соседних островах после гибели Магеллана. В достоверности этих слухов можно усомниться, но тогда почему нужно принимать на веру то, что писал Пигафетта о гибели всех своих товарищей, пропавших без вести, возможно убитых, а возможно и плененных.