О целях Генриха Мореплавателя писал его современник хронист Г.Э. де Азурара, по словам которого, принцу, согласно его гороскопу, предстояло найти «сокрытые предметы»; кроме того, сам он как добрый христианин желал отвоевать гроб господень, а также желал знать, какие страны лежат за мысом Бохадар и не оттуда ли Марокко получает золото.[64] Упоминание о золоте избавляло хрониста от упрека в недомолвках относительно материальных целей колонизации. Отчеты капитанов, состоявших на службе у Генриха, показывают, что как раз материальные цели были для принца превыше всего. В этих отчетах было намного меньше сведений о дальних морях и о путях к гробу господню, чем о захвате рабов и о торговле португальскими товарами. Что касается марокканского золота, то оно интересовало Генриха Мореплавателя еще в молодости. Он участвовал в завоевании Сеуты, и вряд ли его обделили, когда на улицах города, усеянных трупами, победители сваливали в кучи награбленное добро, и каждый получал свою долю драгоценностей. Принц, конечно, знал, что его капитаны добывали таким же путем богатства, от которых, по его распоряжению, казна получала одну четверть.
Вначале капитаны Генриха Мореплавателя, по-видимому, больше грабили, чем торговали, потом — больше торговали, чем грабили. Но принц не разбогател на этих экспедициях. Западноафриканская экспансия дала Португалии сравнительно небольшие результаты, в частности по той причине, что золота на побережье было не так много. К тому же большая часть золота с невольничьими караванами направлялась из внутренних районов Африки не к атлантическому побережью, а в Сахару и далее — в Магриб и Египет. Таким образом, снабжались арабские рынки, где европейцы — каталонцы, генуэзцы, венецианцы — не играли главной роли. Для португальцев, если они желали обогатиться, по-прежнему оставался один путь: продвижение вдоль западноафриканских берегов, поиск выхода в Индийский океан.
Когда принц Генрих умер, западноафриканская экспансия замедлилась. Принц наделал много долгов, тратясь на экспедиции. Впредь, судя по всему, лиссабонский двор был намерен вкладывать средства лишь в те экспедиции, которые сулили реальные доходы. К тому же Афонсу V начал войну с Кастилией, претендуя на ее трон. На суше и на море он понес чувствительный урон, но внутреннее положение Кастилии не было устойчивым, и война закончилась мирным соглашением в Алькасовасе (1479), которое не дало кастильцам особых выгод. За ними были признаны Канарские острова, где они и без того давно утвердились. В обмен португальцы получали права на территории, которые лежали за Канарами к западу, востоку и югу. Португальская сфера влияния простиралась на юг от широты Иерро, крайнего, наиболее удаленного от Африки острова Канарской группы. Таким образом, при широкой трактовке соглашения в Алькасовасе будущие вест-индские приобретения Испании оказывались незаконны, а Португалия могла продолжать захваты в Западной Африке и на путях в Индию. Афонсу был исполнен решимости отбить охоту соперничать с ним у всех, кто плавал у западноафриканских берегов. В 1480 г. он распорядился заживо топить моряков с иностранных кораблей, захваченных в португальских водах.
При преемниках Афонсу экспедиции на юг вновь обрели горячих сторонников. Д. Кан первым достиг устья Конго (1484) и поставил там падран — гербовый столб. В следующем году он пошел еще дальше, не боясь, что Полярная звезда давно пропала за горизонтом и что в небе блистали неведомые созвездия. Мореплаватель дошел до мыса Кросс (его очередной падран нашли там через 400 лет). Таким образом, он проник в края, где жили готтентоты. В том же 1485 г. было решено создать на экваторе, на о. Сан-Томе, переселенческую колонию, как на Мадейре. Вначале туда отправили преступников, приговоренных к смерти, затем — когда стали изгонять евреев из Португалии — на остров прибыли еврейские дети, отобранные у их родителей.
Вторая экспедиция Кана установила, что побережье Нижней Гвинеи слабо заселено, а потому там трудно найти продовольствие для проходящих кораблей. К тому же продвижению вдоль побережья будут мешать встречные течения и пассаты, которые в южном полушарии дуют в северо-западном направлении. Опыт Кана учел Б. Диаш, ближайший предшественник Васко да Гамы, придворный, подружившийся с людьми науки, в том числе с немецким картографом М. Бехаймом. Экспедиция Диаша (1887–1888) имела две каравеллы и запасной корабль с припасами. К югу от экватора Диаш достиг, лавируя, тропика Козерога, а затем перегрузил на каравеллы припасы с запасного корабля. Этот корабль он оставил в одной из бухт (Ангра Пекена, как ее назвали в XVI в., ныне бухта Людериц), примерно в 500 милях от мыса Доброй Надежды. Диаш не стал вступать в длительную борьбу со встречным ветром, а предпочел от Ангра Пекены отправиться на юго-запад, в открытый океан. Его отнесло, по-видимому, более чем на 1000 миль в глубь Атлантики, и западный ветер подхватил каравеллы лишь на 40° ю.ш., южнее островов Тристан-да-Кунья.
Пользуясь переменой ветра, Диаш вначале взял курс на юго-восток, затем, не найдя земли, повернул на север. Он обогнул мыс Доброй Надежды, не видя его, и вышел в бухту Моссел, лежащую на 200 миль к востоку. Здесь моряки, отправившись за водой, подверглись нападению готтентотов, которые швыряли в них камни. Кончилось тем, что одного готтентота убили из арбалета, и экспедиция продолжила свой путь, следуя от бухты к бухте. Вскоре берег выровнялся, повернул на северо-восток; оказалось, что вдоль него, навстречу каравеллам, идет сильное теплое течение. Пройдя мыс Падроне, Диаш достиг устья Грейт-Фиш. Отсюда пришлось повернуть назад: припасы были на исходе, и команда настояла на прекращении рискованного плавания. Обследовав мыс Игольный и мыс Доброй Надежды, Диаш вернулся к западноафриканским берегам, а затем в Португалию.[65]
Это было во всех отношениях замечательное плавание, которое, однако, не было публично отмечено королем Жуаном II, предпочитавшим, чтобы об успехах португальцев в южных морях до поры до времени меньше знали соперники — кастильцы, генуэзцы и венецианцы. Путешествие не упоминалось некоторыми хронистами, в том числе Резенде, а Барруш его не датировал. Истинные даты путешествия известны лишь по маргинальной записи на одной из книг, принадлежавшей семье Колумба, а также по хронике Д. Пачеко, найденной в XIX в.
Диаш доказал, что можно обогнуть Африку и выйти в Индийский океан. Он дал в руки своим преемникам ключи к решению проблемы дальних путешествий на Восток, нашел кружной маршрут в Южной Атлантике, позволявший обойти зону неблагоприятных ветров. Он открыл течение Игольного мыса, продолжение Мозамбикского течения, которое мешало идти на север вдоль берегов Восточной Африки и Мадагаскара. Мозамбикского течения, по рассказам Марко Поло, боялись арабские моряки. Считалось, что оно могло унести их от Мадагаскара в неведомые южные воды, откуда никто не возвращался. «А далее на юг, к югу от этого острова да от острова Зангибора (Занзибара), к другим островам суда не Могут плыть; сильно тут морское течение на юг, и не вернуться назад судну, поэтому-то и не ходят туда». Кое-кто из арабских моряков, наверное, задумывался, слушая повесть о третьем путешествии Синдбада, унесенного мощным потоком в страну злобных мохнатых карликов.
С книгой Марко Поло Диаш, конечно, был знаком. В рукописях на разных языках она ходила по рукам до того, как появились ее печатные издания, в том числе латинское 1485 г. Могла ли «Книга Марко Поло» быть использована для путешествий Диаша и Васко да Гамы? Она, безусловно, принималась к сведению, но не более того. Бывалым морякам было трудно поверить всему, что писал Марко Поло. Им, людям трезвого ума, знавшим, что в описаниях путешествий встречается вымысел, предстояло все проверить самим. Если бы они полагались на Марко Поло, то почему бы было не довериться другим сочинениям о Востоке, с успехом распространявшимся в Европе? Равным образом, например, они могли бы поверить сочинению XIV в., автор которого именовал себя Дж. Мандевилем. Там шла речь о встречах с китайским императором, с мифическим пресвитером Иоанном — покровителем христиан Востока; рассказывалось об Индии и других странах, о птице феникс и людях без головы.
