— Надо продать коня!

— Ишь чего удумал! — всполошилась мама и поискала глазами, чем бы меня огреть. — Да мы без коня что без рук. Пахать, сено возить, в горы за дровами поехать — всюду конь нужен.

Однако с конем пришлось-таки расстаться. Глотая слезы, мама умоляла покупателя не торговаться и закончить все побыстрее. Но тот так придирчиво разглядывал и ощупывал коня, словно намеревался показывать его на какой-нибудь выставке. С особенным наслаждением покупатель пересчитывал коню зубы, сгибал ноги в коленях, осматривал подковы и копыта, выворачивал веки. Прищурив один глаз, приглядывался к коню сперва вблизи, потом издалека, потом снова вблизи, в раздумье прохаживался по двору, возвращался, снова ощупывал коня и в конце концов решился. Взял коня за недоуздок и не спеша повел к воротам, наблюдая за каждым его шагом. Когда ворота захлопнулись, мама привалилась на них и зарыдала, а я уже несся сломя голову по селу. Ура! Я свободен! Больше уж мне не скажут: «Роме, запряги коня и отправляйся за дровами» или «Отведи коня на пастбище». Надоел он мне хуже горькой редьки. Сто раз мог отец продать нашего коня — и цыгане клянчили, и перекупщики приходили, только отец и слышать ничего не хотел. От себя кусок отрывал, лишь бы конь был сыт. А после того случая, когда конь ему жизнь спас, стал он отцу еще дороже.

В ту осень отец чуть не каждый день ездил за дровами. Еще и не рассветет толком, а он уж выводил коня, приторачивал к седлу топор и торбу с овсом и, не дожидаясь, когда мы проснемся, отправлялся в горы. К полудню отец возвращался. Но однажды конь пришел домой один. Недоброе предчувствие шевельнулось в наших душах. Смотрим мы на коня, а что делать — не знаем. Время шло, от отца ни слуху ни духу. Не иначе, несчастье с ним случилось, да только куда идти, где искать?

— Идите за конем, — надоумила нас бабушка. — Вперед его пустите, а сами сзади ступайте. Конь вас выведет.

Пустились мы с мамой на поиски. Конь впереди идет, мы — за ним. Миновали село, поднялись на гору, конь вправо — и мы вправо, конь влево — и мы туда же, конь остановится — и мы стоим как вкопанные. Следом за конем продирались мы сквозь заросли, переходили вброд ручьи, пока не привел он нас на поляну, где под буком лежал отец. У него была вывихнута и сильно болела нога. Мы помогли ему подняться, туго стянули ногу платком и с грехом пополам усадили на коня. Всю дорогу отец стонал и сокрушался:

— И как это меня угораздило на засохший сук наступить? Охо-хо, искры из глаз посыпались, как я с бука на землю грохнулся. Кричал, кричал, да разве кто в такой глухомани услышит? Подошел ко мне конь, обнюхал и давай головой тыкаться, поднять меня пытался. Куда там! Постоял он, послушал мои стоны да и пошел прочь. Уж я звал его, просил не бросать меня одного, а он и ухом не повел. Теперь-то мне ясно, куда он ходил. — Отец разглаживал коню гриву и все приговаривал: — Негоже с таким умным конем расставаться.

Когда мы отдавали коня в кооператив, отец никому не позволял к нему прикасаться, сам его кормил, сам на нем и работал. Раз взяли нашего коня на военные учения, так отец все учения при нем находился, следил, чтобы не повредили ему чего, чтобы не нагружали сверх меры…

Я скакал от радости по огородам, мама вытирала слезы, а бабушка спрашивала:

— Никак, вы коня продали? Признавайтесь, ироды вы этакие!

Что на это ответишь?

Не случись той истории с кражей, мне ни в жизнь не прочитать бы такую уйму книг. С того злополучного дня председатель общины постоянно стал мне давать книги.

Если я долго не появлялся, он сам шел ко мне и в обмен на прочитанную приносил новую книгу.

— Это здорово, — говорил председатель, — что ты так любишь читать. В детстве я тоже любил читать, но семья у нас была бедная, книг покупать было не на что. Даже выучиться как следует мне не довелось. Всю жизнь работал я писарем в общине, но с книгой не расставался. Улучу минутку — и за книгу. Ночью при коптилке да при свече читал, зрение напрочь загубил, оттого теперь и очки ношу, да только и они слабо помогают. Откроешь книгу, а буквы расплываются, строчки друг на друга наползают, какое уж тут чтение. Потому душа радуется, когда вижу, как дети к книге тянутся. И до слез обидно, что собственные мои сыновья не в меня пошли, читать им, видишь ли, скучно.

Благодаря председателю перечитал я великое множество полезных книг. Теперь мне известно, от чего, к примеру, погибают виноградные лозы и как их нужно лечить; знаю я и как производить осеннюю и весеннюю вспашку; как выращивать и защищать от вредителей сады, как уберечь от разных болезней скот, кур — от чумы, злаки — от грызунов, людей — от чесотки, от тифа и прочих напастей.

А сколько других занимательных и поучительных книг прошло через мои руки! Читая запоем, я не ленился выписывать из них то, что, как мне представлялось, могло пригодиться в будущем. Никакой особой системы я не придерживался, записывал для памяти в том порядке, в котором мне попадались книги.

Позже все эти разрозненные записи оказались чудесным образом связаны и обрели смысл…

Первой в моей тетради появилась вот какая запись:

Считаю и задумываюсь: сколько же ударов осталось сделать сердцу моего отца?

Из другой книги я узнал, что в незапамятные времена люди не знали денег. Они им были попросту не нужны, потому что каждый сам производил все необходимое. Когда одни племена стали заниматься скотоводством, а другие земледелием, между ними зародился обмен. Зерно, муку, лен, полотно и другие продукты земледелия обменивали на скот, шерсть, кожу, сыр и иные продукты скотоводства. За одного теленка, например, давали пять мер пшеницы, за глиняный горшок — ягненка, а за медный нож — трех ягнят.

Однако не всегда был возможен такой непосредственный обмен. У кого-то, скажем, был медный нож, но ему нужны были не три ягненка, а три глиняных горшка. В таких случаях прибегали к непрямому обмену: нож обменивали на ягнят, а затем уже ягнят — на горшки.

В далеком прошлом роль денег выполнял скот, служивший единицей обмена. Подобным примитивным образом еще и сегодня ведется торговля в некоторых неразвитых уголках мира. Эскимосам, например, деньгами служат рыболовные крючки, тибетцам плиточный чай, мексиканским индейцам какао-бобы, а в некоторых частях Африки раковины особого вида моллюсков — каури, слоновая кость и т. п. На острове Яп в Тихом океане до недавнего времени в качестве денежной единицы употреблялись овальные камешки с отверстием посередине, ценность камешка зависела от его величины.

Вот почему для более удобной оплаты люди придумали деньги, которые изготавливались вначале из меди и железа, а позднее — из серебра и золота. Такие деньги перевозить было гораздо легче, чем скот. Поначалу золото и серебро отвешивали на весах, поскольку скот продавали за определенное количество этих драгоценных металлов. Однако всюду возить за собой весы было несподручно, и золотые слитки стали заранее рубить на куски определенного веса, верность которого удостоверяла выбитая на каждом куске печать. Как правило, на печати были изображены правители, первыми начавшие чеканить деньги. Со временем свои деньги стали чеканить и другие видные люди, а также города. Впоследствии это стало привилегией государства.

Оказывается, первыми деньгами, имевшими хождение в нашей стране до переселения сюда славян, были древнегреческие обол и драхма, потом римские асе и денарий, от которого произошло название нашей денежной единицы динар. Динарами называются деньги также в Иране, Ираке, Кувейте, Алясире, Тунисе и на островах Бахрейн.