Однако девица уже упорхнула, прихватив с собою и свечу. Через несколько секунд она вернулась с деревянной плошкой, заполненной размоченным хлебом вперемешку с костями.
— Выглядит не слишком аппетитно, — признала девушка. — По правде сказать, мы своих собак лучше кормим… Но что поделаешь? Они мне дали это и велели отнести вам.
— Кто «они»?
— Королевы.
— Какие еще королевы?
Девушка поставила миску на пол прямо у ног сэра Ланселота. Свечку она пристроила туда же и принялась перечислять, загибая пальцы на освободившейся руке.
— Королева страны Гоор — это раз… Затем королева Островов, королева Северного Уэльса и… постойте, дайте сообразить, кто же еще — Гоор, Острова, Северный Уэльс… Ах, да! Еще королева Восточных Земель! Получается четверка королев, правильно?
— Да еще какая четверка! — воскликнул рыцарь. — Мне знакомы все эти женщины — колдуньи, чародейки, отвратительные дочери дьявола. Так, значит, это они меня сюда привезли?
— Ах, сэр, вы к ним несправедливы, — возразила девица. — Они такие красивые! А какие на них платья и драгоценности! Вы бы сами посмотрели на этих королев. Наверняка они бы вам понравились…
— Вы не ответили на мой вопрос, мадемуазель.
— Ну, да, сэр, это они вас привезли. И меня, кстати, тоже. Я уж рассказывала вам, что сидела в доме моего отца и чесала шерсть. А затем…
— Я догадываюсь, что произошло затем. Вы очнулись уже здесь, верно? Со мной приключилось то же самое: среди бела дня я заснул под яблоней, а проснулся уже здесь и глубокой ночью. И что им от меня нужно — этим злобным королевам?
— Простите, сэр, но я не знаю. Понимаете, я сама здесь совсем недавно и еще ни в чем не разбираюсь. Мне просто велели отнести вам ужин и снова запереть дверь. Но я осмотрюсь и, может быть, уже завтра утром смогу ответить на ваши вопросы. А сейчас простите, мне нужно идти. Меня предупреждали, чтобы я ни в какие разговоры не вступала и вообще не задерживалась — словно вы можете накинуться на меня и съесть.
— Хоть свечку оставьте! — попросил сэр Ланселот.
— К сожалению, не могу, сэр. Боюсь, без нее я отсюда не выберусь.
С этими словами девушка ушла, а рыцарь снова остался в полной темноте. Он на ощупь нашел миску и принялся обгладывать кости. Пока сэр Ланселот таким образом расправлялся со своим скудным ужином, мысли его беспокойно бились в поисках объяснения сложившейся ситуации. Он пытался понять, что двигало этими странными и пугающими созданиями, которые сделали его своим пленником.
Для страха у него были, по крайней мере, две причины. Прежде всего, он вообще плохо разбирался в женщинах. Всю свою жизнь Ланселот положил на то, чтобы стать идеальным рыцарем, и у него просто не оставалось времени на женский пол. Вот так и получилось, что, даже дожив до седых волос, сэр Ланселот оставался исключительно невежественным в этом вопросе. И, как каждый человек, он страшился того, чего не знал и не понимал. Кроме того, по складу своего характера сэр Ланселот был простым и прямодушным человеком. Всемирную славу он завоевал благодаря своему мечу, а не какой-то особой остроте ума. Демоны, черная магия и секретные заклинания — все это казалось Ланселоту жутким и пугающим. К тому же те немногие поражения, которые выпали на долю сэра Ланселота, случились благодаря колдовству. Да что говорить, ведь и в нынешнее бедственное положение он попал тоже через это темное искусство. Сидя в полном одиночестве, рыцарь чувствовал себя просто ужасно: он задыхался — ему не хватало воздуха; желудок его болезненно сжимался; а сердце то замирало, то начинало колотиться со страшной силой. Все эти неприятные симптомы для самого Ланселота не были новостью. Нечто подобное ему доводилось испытывать и прежде. Дело в том, что сэр Ланселот — подобно многим великим практикам — в глубине души был чувствительной и легко возбудимой натурой. Все, кто видел его холодное и безупречное мастерство на поле боя, наверняка считали Ланселота человеком со стальными нервами. Ни за что бы они не поверили, если б им сказали, что знаменитый сэр Ланселот — этот рыцарь без страха и упрека — ужасно, до дурноты нервничает перед началом поединка. Сам же Ланселот, содрогаясь и страдая у барьера, тем не менее внимательно наблюдал за противниками, отмечал каждое их движение, каждый мельчайший жест. Мозг его функционировал независимо от чувств и выполнял необходимую работу. Точно так же и сейчас, когда рыцарь ощущал себя на грани паники, его подсознание продолжало работать, исследуя и препарируя предполагаемых врагов. Ибо, хоть королевы и были дамами, но в данной ситуации они являлись врагами сэра Ланселота. А всякий враг должен иметь свои цели и средства их достижения. Именно это и служило предметом изучения рыцаря.
По трезвом размышлении Ланселот решил, что ненависть никак не могла являться их движущим мотивом. За что его ненавидеть? Он же ничем не навредил королевам. Таким образом, месть как цель похищения отпадала. Об ограблении тоже не могло идти речи. Ведь его похитительницы были богатыми и могущественными дамами, в то время как все имущество Ланселота составляли доспехи да рыцарская слава. Так что же тогда толкнуло их на похищение? Наверное, им что-то нужно от него, что-то, о чем сэр Ланселот пока не догадывался. Может, какая-то услуга или тайные сведения, которыми владел рыцарь? Увы, у него не было разумных предположений. Но мозг продолжал по привычке работать и анализировать печальное положение, в котором он оказался. Рыцарь полагал, что любые поступки человека должны иметь рациональное объяснение. Понятно, почему мужчина становится рыцарем, но что заставляет того же самого мужчину (или женщину) заниматься столь отталкивающим и порицаемым делом, как черная магия?
И снова Ланселот ощутил себя в тупике, но, не желая сдаваться, он напрягал и понукал ум в поисках ответа. И вот, пока он напряженно размышлял, в памяти всплыла картина из прошлого — яркая, сияющая, как окно в кафедральном соборе. Он увидел себя совсем юным, настырным пареньком — только тогда его звали не Ланселотом, а Галахадом, — который подвергается подлинному избиению на рыцарском ристалище. Раз за разом четырнадцатилетний соперник, гораздо крупнее и сильнее, сбрасывает Галахада из седла. И всякий раз он упрямо вздергивал подбородок, стискивал зубы и вновь скакал на противника. В очередной раз тупое копье угодило ему в грудь, и мальчик с криком полетел на землю. Из-за сильной боли в спине он не мог подняться, и могучий карлик, пузатый, словно бочонок, притащил его домой и сдал с рук на руки матери.
— Тот парнишка оказался слишком большим для него, — пояснил карлик, — он и по возрасту гораздо старше. Но ваш мальчик далеко пойдет. Поверьте, здесь его ничего не удержит.
Увы, удержало, да еще как! Галахад чуть ли не полгода провел в своей комнате, ибо не мог встать с постели. В падении он повредил спину, и каждое движение доставляло ему мучительную боль. По приказу матери его обкладывали мешками с песком, дабы обеспечить покой позвоночнику. И пока Галахад так лежал — распростертый, неподвижный, страдающий, — он раз за разом переживал свое поражение. Это стало его навязчивой идеей. Во сне и наяву он видел тупой наконечник копья, который неотвратимо приближается к нему и сбрасываете коня. Однако, вдоволь намучившись, мальчик наконец изыскал лекарство для уязвленной гордости. На теле у него, слева под мышкой, имелся маленький желвак. Он был столь крохотным, что никто другой не догадывался о его существовании. И вот его-то юный Галахад и использовал как орудие мщения. Пальцами правой руки он перекатывал эту штуковину под кожей и грезил наяву. Три поворота направо, пол-оборота в противоположном направлении — и в своих фантазиях мальчик превращался в могущественного великана. Он вырастал до небес и легко расправлялся с давешним противником. Однако этим его возможности не исчерпывались. Два поворота направо, два налево — и Галахад обретал способность летать. Подобно орлу, он парил в вышине и пикировал вниз по своему желанию. Иногда, участвуя в рыцарском турнире, он позволял себе покинуть седло и летел по воздуху — вперед, вперед! — и наконец обрушивался на ненавистного врага. Так или иначе, но победа всегда оставалась за Галахадом. А самое интересное начиналось, когда мальчик просто надавливал на свой желвак. Одно легкое движение, и он становился невидимым — мог идти, куда захочет, и делать, что на ум взбредет. В те долгие месяцы вынужденной неподвижности Галахад с головой ушел в грезы. Он с нетерпением дожидался, когда все уйдут и оставят его одного, дабы беспрепятственно предаваться мечтам. Как ни странно, но позже, когда здоровье и силы вернулись к нему, юноша начисто позабыл об этом эпизоде из детства. И лишь теперь, лежа в мрачной темнице, внезапно вспомнил. Вспомнил и словно прозрел: Ланселот понял, что движет людьми, практикующими черную магию.
