— Хорошо вам критиковать, мадам, — произнес Ивейн с оттенком раздражения в голосе.

— Критиковать? Да я еще и не начинала тебя критиковать, мой мальчик. Пока я еще воркую, словно голубка. А если ты уже начинаешь раздражаться, то лучше мне сойти с твоего коня и отправиться восвояси.

— Да я ничего такого не хотел сказать, мадам…

— Вот и помолчи — до тех пор, пока не найдешь достойных возражений. Тебе придется избавиться не только от этих дурацких металлических плошек, которые ты таскаешь на себе (и которые более уместны на столе с фруктами), но и от той кучи мусора, что скопилась у тебя в мозгах, мой мальчик. Начинать учиться лучше с самого начала. Ты должен быть чистеньким, свеженьким — как младенец, которого только что вытащили за пятки из чрева матери. Так о чем я говорила? Ага, о доспехах. Слушай и запоминай, мой милый. Можешь даже повторять за мной вслух. Доспехи — это просто подстраховка для твоей точности, скорости и бойцовских навыков. Они должны быть как можно более легкими и обтекаемыми — чтобы направлять вражеский удар по касательной. Доспехи не предназначены для прямых ударов, они их просто не выдержат. Твой шлем должен иметь такую форму, чтобы чужой меч с него соскальзывал, понятно? А посмотри на свое забрало! Оно ведь закрывает тебе весь обзор. Как же ты сможешь сражаться, если ничего не видишь? Изогнутый, куполообразный шлем лучше, чем толстостенный горшок. Да будь он хоть чугунный, такой горшок все равно не спасет твою бедную голову. Один хороший лобовой удар булавой — и ты превратился в оглушенного кролика. Все, бой закончен! Ну и так далее… Нам еще предстоит обсудить латные рукавицы, воротник и седло рыцаря. Хотя нет, о седлах мы поговорим отдельно. А сейчас я изложу тебе свой свод правил, который ты должен будешь выучить — слово за словом, и чтобы каждое из этих слов огненными буквами запечатлелось у тебя в памяти. Это и есть мой закон! Итак, победа — цель любого сражения. А защита не дает шансов на победу. Далее, в схватке меч важнее щита, а твое умение важнее всего остального. Самое же главное, решающее оружие — твои мозги, все остальное лишь дополнение.

На мгновение дама умолкла, затем продолжила более мягким тоном:

— Я тебя утомила, не так ли? Однако это очень важно, сын мой. Если ты сумеешь усвоить хотя бы то, что я только что тебе изложила, то уже станешь непобедимым. Мало сыщется рыцарей, способных тебе противостоять… и ни одного, кто бы сумел тебя побить. Похоже, ночь надвигается. Давай-ка, двигай в тот лесок на склоне холма. Пока ты приведешь в порядок своего коня, я найду тебе что-нибудь пожевать.

Когда Ивейн, покончив с заботами о животном, вернулся к даме, та строго спросила:

— Ты вытер его насухо?

— Да, мадам.

— А чепрак повесил просушиться?

— Да, мадам.

— Вот и хорошо. Получи свой ужин.

И сунула ему кусок овсяного хлеба, твердого и безвкусного, как кусок черепицы. И пока юноша безропотно поглощал свой малоаппетитный ужин, леди Лайна принялась устраиваться на ночлег. Улегшись на землю, она тщательно укуталась в походный плащ.

— Ох уж эта ночная прохлада! — вздохнула дама. — От нее ноют все суставы. Что ни говори, а возраст дает себя знать. Видать, смерть моя не за горами. Да и ладно… Мир не вспомнит обо мне, зато я оставлю за своей спиной целую вереницу настоящих мужчин. Учебный плац в моем имении — это кузница превосходных рыцарей. А теперь, юный сэр, расскажите мне о своей матери. Какая она? О Фее Моргане ходит столько слухов.

— Ну, моя мать всегда была добра ко мне, — начал Ивейн. — Конечно, она не могла проводить со мною много времени — при ее-то положении и обязанностях. И тем не менее она была мне доброй и заботливой матерью. Если все идет нормально, и у нее хорошее настроение — о-о-о, тогда в мире не сыскать более щедрого и веселого человека! Слышали бы вы, как она поет — точно ангел небесный. А танцует! Она умеет так шутить, что все со смеху покатываются.

— А если Моргана в дурном настроении? Что тогда? — спросила леди Лайна.

— Ну, тогда лучше не показываться ей на глаза. Видите ли, у моей матери очень горячий нрав.

— Надеюсь, она не давала тебе особых советов, как вести себя на ристалище?

— Не понимаю, что вы имеете в виду, мадам.

— Не увиливайте, сэр! Я, конечно же, имею в виду магию. И вы отлично меня понимаете.

— Да что вы, мадам! Моя мать никогда не пользуется магией. И меня от этого остерегала.

— В самом деле? Ну хорошо, коли так.

Дама поудобнее устроилась на земле, заботливо подоткнув плащ под ноги.

— Вы, должно быть, часто встречались с Артуром, — сказала она. — Расскажите мне о короле. Каков он в повседневной жизни?

— Таков же, как и на троне, мадам. Да, собственно, он всегда король, всегда на троне. Лишь однажды…

— Что?

— Мне не хотелось бы об этом говорить.

— Что-то компрометирующее?

— Скорее загадочное. Потому что, понимаете, мадам… он же в первую очередь король!

— А вы увидели что-то человеческое, не присущее королю?

— Наверное, можно и так сказать. Как-то вечером мы все сидели в зале. Моя мать, миледи Моргана, как раз была в ударе, мы веселились и смеялись до упада. И тут к ней явился гонец. Мать вышла к нему, а когда вернулась, была чернее тучи. Я счел за благо потихоньку улизнуть и пойти на крепостную стену. Ночью там так хорошо: свежий ветер, яркие звезды над головой…

— Вы, наверное, часто там проводили время.

— Ну да, постоянно. А откуда вы знаете, мадам? Короче, в тот раз я услышал странные звуки — словно щенок скулит… или будто кому-то нестерпимо больно, и он старается зажать себе рот руками. Я осторожно подкрался и там, в тени старой башни, увидел короля… Он плакал, мадам, и действительно зажимал себе рот руками.

— И что же вы сделали? Заговорили с ним?

— Нет, миледи, не посмел. Я тихо удалился.

— Вот и правильно. Это лучшее, что вы могли сделать.

— Тот случай сильно удивил меня, мадам, и еще… Я почувствовал, что сердце мое разрывается от горя. Король не должен так рыдать, ведь он же король!

— Я понимаю тебя, мой мальчик. Никогда никому об этом не рассказывай, и я тоже буду молчать. Однако, если когда-нибудь тебе вздумается помечтать о королевской короне, вот тогда вспомни эту историю! А сейчас ложись спать, сынок. Нам рано вставать.

Как выяснилось, «рано» в понимании леди Лайны — это когда только начали бледнеть звезды на небосклоне. Юноша долго ворочался на сырой земле и едва лишь успел погрузиться в глубокий сон, как спутница растолкала его и швырнула на грудь кусок черствого хлеба.

— Вставай, — сказала она, — и читай свои молитвы.

Пока они собирались в путь, дама тихонько бормотала себе под нос:

— О Боже! Такое впечатление, будто за ночь все мои суставы проржавели. Нет, старость познается не по вечерней усталости, а вот по таким утренним мучениям — когда все кости болят и ноют.

Молодой Ивейн вполуха слушал ее жалобы, ему и собственных забот хватало. Сон никак не желал выпускать его из своих объятий: седлая коня, юноша то и дело спотыкался; замерзшие и онемевшие пальцы никак не могли справиться с обилием пряжек и завязок.

Они уже давно были в пути, когда наконец взошло солнце и первые рассветные лучи осветили проселочную дорогу у них под ногами и придорожные кусты.

Ближе к обеду путники перешли вброд неглубокую речку и очутились на широкой равнине, которая постепенно повышалась и переходила в поросшие утесником холмы. Холмы тянулись до самого горизонта — целая гористая страна, никак не желавшая расставаться с ночным мраком. Сэр Ивейн чувствовал себя не слишком уютно в этих краях. По пути им то и дело встречались отары овец, пасущиеся на склонах холмов. Заслышав стук копыт, эти флегматичные животные вскидывали голову и провожали всадников равнодушным взглядом, а затем вновь преспокойно возвращались к своему занятию. И всегда где-нибудь неподалеку на горном хребте можно было разглядеть темную фигуру пастуха. Он бдительно следил за своими подопечными, а рядом обычно крутилась лохматая овчарка, встречавшая незнакомцев угрожающим рычанием.