Дело идет к вечеру. Только что мне доставили отпечатанного «Мерлина». Собираюсь съездить в Брутон и поскорее отправить его Вам по почте. Очень хочется знать, что Вы по этому поводу думаете. Может, я с самого начала пошел по ложному пути? Мне как автору кажется, что все отлично, но я-то лицо заинтересованное, могу и ошибаться. Ведь те, кто писал до меня, тоже не дураки, почему же они не сделали то, что сейчас делаю я? Возможно, причина заключается в том, что предыдущие авторы привязывались к определенной эпохе. Им приходилось жертвовать универсальностью ради исторической достоверности. Так или иначе, Вы скоро все сами увидите. И повторюсь: мне кажется, что это хорошая проза. Между прочим, Элизабет, я отправляю экземпляр только Вам. У меня самого остаются оригинал рукописи и две копии. Если Чейз захочет, могу выслать ему тоже. Я знаю, текст еще сырой, многое предстоит доработать. Но это ведь только набросок.
Боюсь, служащие почтамта сойдут с ума, когда увидят, какой объем я собираюсь отправлять авиапочтой. Они и так считают нас экстравагантной парочкой, а теперь уж точно уверятся, что я чокнутый. Я один доставляю им больше хлопот, чем все население Брутона.
Ну, и ладно, была не была! Кстати, я сегодня здорово продвинулся с Тором и Пелинором.
Я вас всех очень люблю. Прошу прощения за свою нервозность. Но в конце концов Вы же понимаете — я так долго во всем этом варился. И это мой первый текст, к тому же еще такой ядреный — полагаю, это самая трудная из всех историй.
ЧЕЙЗУ
Сомерсет, 7 мая 1959 г.
Легкая разминка перед ежедневной работой. Вчера я закончил описание странствий Гавейна — вставную новеллу в истории Тора и Пелинора, сегодня приступлю к следующему эпизоду. К концу недели надеюсь дописать главу целиком.
Теперь, когда у меня есть моя наклонная доска, работать стало гораздо легче — не приходится склоняться над столом. Очень жду Вашего письма с оценкой рукописи, которую Вам послал. Пожалуйста, ответьте, как только представится возможность. Может, лучше было отправить Вам два экземпляра? У меня еще остается оригинал и три копии.
Сегодня воскресенье, и я только что закончил описание трех рыцарских странствий, начавшихся на свадьбе Артура. Завтра меня ждет «Смерть Мерлина», а на следующей неделе, если повезет, разделаюсь с Феей Морганой — это короткая история. У меня такое ощущение, будто я обнаружил в стандартных рыцарских историях нечто новое и ценное. И я верю, что впереди меня ждут новые открытия. Вот где пойдет настоящая работа!
Вот и снова наступил понедельник. Недели пролетают мимо, словно зайчики в тире. Неожиданно выясняется, что мы провели здесь уже два месяца. Можете себе представить? Я нет. Мне все кажется, будто мы только что приехали, и я еще не успел ничего сделать. Хотя умом я понимаю, что это неправда — сделано уже очень много. Мне так надоела эта тонкая папиросная бумага, на ней совершенно неудобно писать. Я привык к добротному фулскапу, пусть даже это будет белый британский фулскап.
В среду я получил очередную порцию перепечатанного текста, на днях отправлю его Вам. Правда, там будет больше Мэлори, чем Мерлина (я всегда чувствовал, что автор испытывал серьезные трудности с этим материалом). Сегодня планирую приступить к «Смерти Мерлина». Мрачная история о смехотворном поражении великого мага, перед которым преклонялись тысячи людей. Мне нужно еще обдумать, как ее излагать. Это не что иное, как лечение банановыми корками — великий уравнитель. Так или иначе, а придется начинать (ведь могут случиться и фальстарты).
ЧЕЙЗУ
Сомерсет, 11 мая 1959 г.
Суть дела в том, что мне решительно не хватает времени — я не успеваю выполнить за день то, что наметил. Вчера дописал «Смерть Мерлина» и «Пять королей», а сегодня продолжаю работать над «Феей Морганой». Мне нравится моя версия конца Мерлина. Получилась грустная житейская история — из тех, что постоянно происходят в жизни. Наверное, поэтому она и не устаревает. В среду отправлю ее вместе с «Женитьбой короля Артура» в перепечатку.
Вчера высадил в саду три дюжины ростков салата. Пока работал, обнаружил в траве цветущие кустики земляники — умилился, расчистил грядку, уничтожил сорняки. Я нахожу здесь много такого, чего раньше не замечал.
Моя орфография (которая, по правде сказать, всегда хромала) теперь носит явственный отпечаток Мэлори. Я ловлю себя на том, что пишу и выражаюсь, как он. Слово «баталия» мне нравится больше, чем обычная «битва» — кажется, будто первое звучит более воинственно, что ли (хотя, по сути, это одно и тоже).
Ах, какая здесь чудесная жизнь! Вчера я весь день провел за письменным столом, затем косил траву (по старинке, косой). В девять вечера, еще засветло, лег в постель и мгновенно заснул. А утром стоял и любовался, как туман клубится над лугом. Весна в этом году выдалась просто замечательная. Все сходятся на том, что такого давно уже не было. Правда, некоторые говорят, что впоследствии нам придется расплачиваться за сегодняшние пригожие деньки. Что ж, поживем — увидим.
Я стал таким домоседом, что сам себе удивляюсь. Меня раздражает все, что мешает устоявшемуся процессу работы. Я здорово в нее втянулся, и мне кажется, что, наконец-то, нашел верный тон.
На этом заканчиваю, пора начинать трудиться.
Постараюсь сегодня же отправить письмо.
ЭРО И ЧЕЙЗУ
Сомерсет, 13 мая 1959 г.
Наконец-то получил долгожданное письмо от вас. И что же? Ваши комментарии, Элизабет, и почти полное отсутствие комментариев от Чейза. И это все, что вы смогли сказать по поводу присланного материала! Мне надо держать себя в руках, чтобы не впасть в совершеннейший мрак. Сделать вид, будто я не уязвлен вашей реакцией, не могу — это было бы неправдой. Остается гадать: неужели расстояние в три тысячи миль так все изменило? Совершенно очевидно, что мне не удалось донести до вас свои идеи. Интересно, а каков бы был результат, если бы я находился поблизости? Наверное, естественно, что в такой ситуации мне хочется привести аргументы в свою защиту (или в защиту того, что я делаю). Прежде всего, позвольте сказать, что я все-таки профессионал. Именно поэтому я выдержу удар и не впаду в полную прострацию. Мне кажется, я понял, в чем тут дело. Вы ожидали увидеть одно, а получили нечто совершенно другое. Вполне закономерно, что вы смущены и разочарованы. И в этом есть моя вина — я никогда не объяснял вам, каков мой план. Еще раз хочу подчеркнуть: то, что я вам послал — это всего лишь первый, черновой вариант, нацеленный на то, чтобы апробировать мой метод и отшлифовать стиль. Там еще предстоит подчистить многочисленные ошибки и опечатки. Но не это главное. Мне, конечно же, следовало четко и ясно объяснить, в чем состоит моя задача на данный момент. Я вовсе не стремлюсь представить весь цикл с многочисленными ответвлениями; моя цель — максимально слиться с Мэлори, который писал свой роман в пятнадцатом веке. Долгие месяцы подготовки — исследований и изучения источников — потрачены не впустую: теперь я гораздо лучше понимаю Мэлори, вижу в нем то, чего прежде не замечал. Далее. Я не имел намерения пересказывать книгу на жаргоне двадцатого века — во всяком случае, не больше, чем это делал сам Мэлори на жаргоне пятнадцатого столетия. Люди тогда так не разговаривали! И коли уж на то пошло, то и как в пьесах Шекспира они тоже не разговаривали (если не считать, конечно, неотесанных мужланов). Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Вы, конечно же, читали книгу Т. X. Уайта «Король былого и грядущего». И вам она, конечно же, понравилась. Что и говорить, мастерски сработанная вещь. Все, что вы искали (и не нашли) в моем романе, там представлено в полном объеме. Но это не то, к чему я стремился в начале или стремлюсь сейчас.
Интересно разобраться, где начинается этот миф или легенда. Его кельтская версия уходит корнями в древнюю Индию, а может быть, и в еще более отдаленные времена. Далее в ходе естественной миграции миф пошел гулять по земле: одна часть его оказалась в Греции; другая ушла в семитские земли; третья через Грузию, Россию и Германию попала в Скандинавию (где смешалась с местными преданиями); и, наконец, четвертая через Иберию и кельтскую Галлию просочилась в Британию, Ирландию и Шотландию, откуда уже распространилась по всему миру. Где нам следует остановиться на этом многовековом пути, что взять за точку отсчета? Я предпочел в качестве таковой взять Мэлори, лучшего из известных мне писателей. Да, я считаю, что он не только лучше французов и отдельных частей «Мабиногиона», но и ближе к нашему пониманию мифа. Готов признать: Уайт блестяще изложил легенду на диалектах современной Англии. Но я-то не ставил перед собой такой цели. Я хотел сохранить английский язык самой легенды, который стоит вне времени и вне пространства. Действующие лица данной легенды не являются людьми в общепринятом понимании, они — персонажи. Я настаиваю на этой точке зрения: Христос не обычная личность, он персонаж. И Будда для нас тоже не живой человек, а символ, застывший в экзотической позе. Если короля Артура из хроники Мэлори рассматривать с человеческой точки зрения, то придется с прискорбием констатировать, что он попросту дурак. А как персонаж легенды он принадлежит вечности. То же самое можно сказать и об Иисусе: как человек он ведет себя глупо. Ведь он в любой миг мог остановить запущенный маховик или же повернуть в нужную сторону и тем самым изменить собственную участь. Однако единственное воистину человеческое проявление его личности мы видим уже на кресте — когда Иисус, мучаясь от нестерпимой боли, произносит свое знаменитое «лама савахфани». Увы, быть глупцом — такова участь всякого героя. Взять к примеру нашего любимого шерифа из вестернов (чей образ блестяще воплощен на экране Гэри Купером) — вот уж кто несомненный дурак! Ибо как держался бы умный человек, попав в его ситуацию? Был тише воды, ниже травы. Однако почему-то во всех мифах ум (и даже мудрость) является неотъемлемой чертой злодеев и негодяев. Говорю это не для того, чтобы подразнить наших современников. Может, кто-то упрекнет меня в излишней самонадеянности, но я пытаюсь дать объективную картину мира — вместо того, чтобы принимать желаемое за действительное. В своей работе мне хотелось бы сохранить мировосприятие, присущее вечному мифу, а не опираться на сиюминутные чувства современных людей. И я могу объяснить, почему. Хотя человек — существо переменчивое (мы действительно наблюдаем, как наши знакомые меняются со временем), но я абсолютно убежден, что все эти изменения касаются лишь внешней, наносной оболочки. А в своих глубинных основополагающих, чувствах и побудительных мотивах человек остается неизменным. Другими словами, я собирался написать не бестселлер-однодневку, а книгу, рассчитанную на века. И мне, несомненно, следовало поставить вас о том в известность. Помимо этого, в мои намерения входило (и до сих пор входит) сопровождать каждую историю специальным эссе, содержащим — как бы это лучше назвать? — может, дополнения или комментарии? В этих заметках я планировал излагать свои наблюдения, размышления, возможно, даже характеристики персонажей. Но все они должны были идти отдельным текстом, не нарушая основную канву повествования. К примеру, у меня нет доказательств того, что Мерлин был друидом. И уж конечно сам Мэлори ничего такого не имел в виду, когда создавал свой персонаж. Следовательно, я не имею никакого права упоминать о подобном предположении на страницах романа. Я мог бы высказать свою догадку где-то в авторских заметках — если бы действительно верил в эту гипотезу (хотя лично я считаю, что образ Мерлина гораздо древнее друидизма). Дело в том, что подобный персонаж встречается практически в любом великом литературном цикле — будь то Библия, собрание древнегреческих мифов или же сказаний другого народа. Помню, Чейз как-то тонко подметил, что между сарацинами и саксами нет большой разницы. И те, и другие являются воплощением одной и той же беды — когда пришлые чужестранцы вторгаются на родную землю. Подобное неоднократно случалось на протяжении веков. Для Мэлори самыми яркими и близкими по времени завоевателями были сарацины, потому он их и упоминает в своей книге. С другой стороны, англосаксы для Мэлори (кельта по происхождению) успели уже стать привычным элементом, неотъемлемой частью его самого. И это при том, что — по ряду социальных причин — себя самого он рассматривал как потомка выходцев из Нормандии.
