– Какой ужас! – выдохнула Каролина, заметно побледнев. – Прости меня, я даже предположить такое не могла. Отец Лаваля, так же, как твои и мои родители… Что ж, это не так уж и удивительно. Когда Робеспьер отправил на гильотину почти всех оставшихся во Франции дворян, он взялся за банкиров и торговцев.

– А вот сестру Армана погубил мой дядя, – едва слышно вымолвила Элиза. – Поэтому он и решился на этот отчаянный поступок – чтобы отомстить. И я чувствую себя в огромном долгу перед ним. Я просто обязана его спасти. Иначе не представляю, как буду жить дальше.

– Расскажи мне еще раз эту историю теперь уже от начала до конца, со всеми подробностями, – попросила Каролина. – Да, чуть не забыла важную деталь: как же все-таки случилось, что вас так быстро нашли? Ты говорила, что смогла выбросить на дорогу медальон с портретом матери. Его подобрали и передали виконту де Марни?

– Да. И я не перестаю проклинать себя за этот поступок. Но в тот момент я была уверена, что поступаю верно. Кстати, – Элиза усмехнулась, – я удивлена, что меня так быстро хватились.

Каролина со стоном опустилась на диван.

– Если бы я только могла предположить, что поступаю тебе во вред! Когда мы вернулись с вечеринки в клубе эмигрантов, в гостиной уже находился виконт де Марни. Он поджидал тебя, чтобы уговорить вернуться к мужу. Удивившись, что тебя нет дома, я начала расспрашивать слуг, и тут выяснилось, что ты уехала вместе с маркизом де Круа. Реакция виконта была ужасной. Он тотчас бросился в полицию и поднял всех на ноги. По вашему следу немедленно отправился отряд под руководством капитана Батлера. Но боюсь, что, если бы не твой медальон, поиски вряд ли бы закончились успешно. Полагаю, не обошлось и без предательства со стороны шпионов Бонапарта, ведущих двойную игру. Отыскать убежище контрабандистов на скалистом побережье Корнуолла – задача не из легких.

– Так или иначе, сейчас об этом уже поздно рассуждать, – подвела итог Элиза. – Утром я отправила записку Сазерленду и теперь с нетерпением жду ответа.

Усевшись на диван, подруги зашептались, заново обсуждая историю похищения. Но примерно полчаса спустя их разговор был прерван неожиданным визитом Пьера де Марни. Пройдя в гостиную без доклада, виконт остановился напротив Элизы, сверля ее раздраженным взглядом, и без обиняков начал:

– Странные слухи доходят до меня, дорогая племянница! Говорят, ты повсюду рассказываешь, как почтительно обращался с тобой Лаваль, и вовсю превозносишь его благородство. А мне казалось, что у тебя хватит ума помалкивать об этой постыдной истории. Но, видно, я ошибся. А может, – произнес де Марни, повысив голос, – все дело в том, что ты воспылала нежными чувствами к своему похитителю, начитавшись романтических книг? И не осознаешь, что, защищая этого мерзавца, пускаешь по ветру свою честь!

– Ты глубоко заблуждаешься, дядя, – сдержанно проговорила Элиза, поднимаясь ему навстречу. – Я хочу не распрощаться со своей честью, а вернуть ее своему девичьему имени!

Смертельно побледнев, виконт в гневе шагнул к племяннице, но, поймав предостерегающий взгляд мадемуазель де Моленкур, сдержался.

– Пожалуйста, Каро, оставь нас одних, – попросила Элиза. – Я смогу постоять за себя в случае необходимости.

Строго взглянув на Пьера де Марни, Каролина неспешно покинула гостиную.

– Так, так, – мрачно протянул виконт, оборачиваясь к племяннице. – Значит, безродный французский ублюдок уже успел заморочить тебе голову своими россказнями? Тысяча чертей, и как только я не узнал его на том балу у Сазерленда! Ведь я столько раз встречал его в Париже, когда он был еще сопливым мальчишкой. И, конечно, ты поверила, что я, благородный аристократ, соблазнил его сестру, дочку простого торговца! Да стал бы я пятнать свою честь из-за какой-то девки!

– Жанна Лаваль не была девкой, – возразила Элиза, – так же, как и Арман не является безродным ублюдком. Его отец был почтенным торговцем, кстати, монархистом. А вот ты, – она повысила голос, – ты, знатный аристократ, так гордящийся своим высоким происхождением из герцогского рода де Марни из Оверни, поддерживал отношения с якобинцами, сторонниками Робеспьера! У меня нет оснований не верить Арману, потому что такие, как он, никогда не опустятся до лжи и клеветы!

Лицо виконта побледнело, а затем начало медленно заливаться краской. Пару минут он раздраженно мерил шагами комнату, потом, справившись с волнением, снова повернулся к племяннице. В его глазах больше не было гнева. В них читалась растерянность, еще больше убедившая девушку в справедливости обвинений Лаваля.

– Элиза, Элиза, – произнес виконт, сокрушенно покачивая головой, – дорогая моя, прошу тебя, одумайся! Кого ты защищаешь? Лаваль – бонапартист, приверженец этого корсиканского чудовища. Он сын какого-то торгаша, а мы с тобой – аристократы, а все аристократы должны поддерживать друг друга против чужаков.

– Тогда как ты объяснишь мне свою дружбу с некоторыми из этих самых чужаков? – Элиза с вызовом посмотрела на дядю.

Глубоко вздохнув, де Марни устало оперся ладонью о спинку кресла. Его плечи безвольно поникли, гордое, еще красивое лицо сразу как-то постарело и сжалось.

– Не стоит судить меня слишком строго, Элиза, – тихо проговорил он. – В те страшные годы ты была слишком мала, чтобы понимать всю опасность нашего положения в революционной Франции. Твои родители не проявили достаточной осторожности и поплатились за это собственными жизнями. Я же не хотел повторить их участь. А что касается Жанны Лаваль, – его взгляд стал хмурым и виноватым, – то в эту девушку я действительно был влюблен. И, видит бог, искренне хотел ей помочь. Но заступиться за ее отца означало подвергнуть опасности собственную жизнь. И я не рискнул этого сделать. Все, что я мог, – это предложить ей бежать вместе со мной в Англию. Но она отвергла мое предложение.

– Значит, ты признаешься, что обманул ее?

Виконт тяжело вздохнул, на мгновение, прикрыв глаза.

– Бессмысленно отрицать это, зная, что ты уже не поверишь мне. Но умоляю тебя, Элиза, не смотри на меня как на чудовище! Клянусь тебе, я до сих пор не перестаю казнить себя за этот низкий поступок. Хотя в то время я не осознавал, что поступаю дурно. Видишь ли, дорогая, в те годы мы, молодые французские дворяне, смотрели иначе на подобные вещи. Мы искренне считали, что нам все дозволено.

– И именно поэтому однажды чернь не выдержала и взбунтовалась! – Элиза взволнованно прошла к чайному столику и залпом осушила взятый с подноса стакан воды. – О, дядя, как все это ужасно! Но назад уже ничего не вернешь. Ты можешь сделать лишь одно. – Она твердо посмотрела виконту в глаза. – Обещай, что ничего не предпримешь, чтобы помешать мне вызволить майора Лаваля из английской тюрьмы.

– Дорогая, нет! Это невозможно, ты рискуешь погубить свою репутацию! Ты даже не представляешь, что будет, если об этом узнают в нашем эмигрантском кругу. Тебя все осудят.

– Ну и пусть, я этого не боюсь! – Элиза подошла к дядюшке и, вздохнув, почти беззвучно проговорила: – Мы просто обязаны помочь Арману, потому что Жанна Лаваль умерла вскоре после нашего бегства из Парижа.

Глухо застонав, де Марни опустился в кресло и закрыл ладонью глаза.

– Хорошо, – устало согласился он. – Поступай, как знаешь, и давай постараемся забыть об этой тяжелой истории. В любом случае, у меня сейчас появились более важные заботы, чем судьба этого сумасшедшего. Я собираюсь жениться на вдове маркиза Роквудского, богатенькой сорокалетней толстушке, которая давно сходит по мне с ума. И если бы ты не была так увлечена своими переживаниями за Лаваля, еще три дня назад обнаружила бы объявление о помолвке в «Таймс».

Поднявшись, виконт тронул племянницу за плечи и с чуть натянутой усмешкой проговорил:

– Что ж, пусть на этот раз победа останется за тобой, упрямая девчонка. Признаться, я и подумать не мог, что у тебя окажется такой несгибаемый характер. Хотя стоит ли удивляться? Ведь именно таким был мой покойный брат.