Глаза у девушки вспыхнули, на щеках выступил румянец. Она осторожно взяла голову собирателя, аккуратно переложила её на землю и вскочила на ноги. Росту в ней оказалось немало, так что мне с моими ста восьмьюдесятью сантиметрами пришлось смотреть снизу вверх.

— Как ты смеешь говорить мне о нём! — воскликнула она. Голос её оказался мелодичным, с еле заметной хрипотой, так, как будто у девушки было простужено горло. — Как смеешь ты говорить о том, кто предал собственный народ!

— Прости, — поспешно сказал я, вскидывая руки в просительном жесте. — Клянусь, я ничего не знаю о том пастухе, кроме того, что он пасёт белых зверей! Я увидел тебя с таким же животным и решил, что ты…

— Животным! — вскричала девушка с затаённой болью. — Знаешь ли ты, что это… животное по разуму не уступает любому пришлому мудрецу?

— Прости меня, — повторил я. — Я не знаю ни тебя, ни твоего мира.

— Это не животное! — продолжала девушка, совершенно меня не слушая. — Эйи умны, Эйи преданны, Эйи…

— И я не знаю, как сюда попал, — возвысил я голос. — Если я невольно обидел тебя, прости. Я блуждаю здесь с самого утра, я потерял двоих мальчишек, и не знаю, вернусь ли я домой к дочери. Я чужой здесь. И мне нелегко.

Видимо, последние слова я произнёс особенно громко, потому что собиратель открыл глаза и встал на свои кривые лапы. Он долго смотрел на меня, подрагивая кончиками ушей, потом подошел и ткнулся носом в моё колено. Медленно, очень медленно зверь поднял голову и внимательно посмотрел мне в лицо. Его взгляд заставил меня поёжиться, уж слишком осознанным он был.

— Я Тайя, — неожиданно сказала девушка. — А он Тари.

Услышав своё имя, белый зверь мотнул крупной головой и издал гортанный звук. Пасть его при этом была закрыта, уши всё ещё вздрагивали.

— Он твой? — спросил я, стараясь выражать свои мысли как можно более лаконичнее, чтобы невзначай не обидеть свою новую знакомку.

— Тари свой собственный, — с некоторой гордостью сказала Тайя. — Я присматриваю за ним.

— Хорошо, — кивнул я. — А тот юноша…

— Агхни! Агхдахнаи! — хрипло крикнула девушка. — Прислужник дрэев! Он губин собирателей, как слепых котят!

— То есть пасёт, — поправил её я. — Но разве ты сама делаешь не то же самое?

Мои слова привели девушку в бешенство. Она подскочила ко мне с явным намерением выцарапать глаза, и только тонкий писк Тари остановил её. Тайя шумно вдохнула и заговорила так быстро, что я с трудом разбирал слова:

— Я бы лучше позволила убить себя и тем самым уничтожить мою бессмертную душу, чем добровольно стала бы мучить собирателей! Тари не глупая скотина, он живое и мыслящее существо. Я общаюсь с ним как с равным себе, как с ребёнком, который нуждается в моей опеке! Тори выносила Нанарин, моя сестра и достойная дочь нашего народа.

— Нарин? — с изумлением воскликнул я. — Я знаю её! Я видел её несколько лет назад. Я был с ней на мельнице, я…

— Так это был ты? — не меньше меня удивилась Тайя. — Смотритель сказал, что к Критхэ её отвёл какой-то пришлый человек. Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу тебя. Ты спас Нарин от насильственной смерти и за это я вечно буду тебя благодарить. Но ты приходил тогда и вернулся снова. Зачем?

Я ничего не ответил. Слишком многое мне надо было обдумать. Для начала я для себя отметил, что таких совпадений не бывает, и если я встретился с сестрой Нарин, значит в этом был какой-то смысл. Чья-то воля, знать бы ещё только, добрая или злая. Ещё у меня было предположение, что мир, в который я попал, гораздо меньше нашего и его можно исходить из конца в конец за считанные дни. В таком случае вероятность случайного совпадения возрастала в разы. Хотя, конечно, о случайных встречах нельзя судить с точки зрений простой вероятности. Сколько раз бывало, что я несколько раз на дню встречал одного и того же человека в пятимиллионном Питере. И в то же время я мог неделями ловить проклятого мастера по дверным замкам, живущего в одном подъезде со мной. Его звали Антон Филиппович и он был необходим мне как воздух. Дело в том, что работники, которые устанавливали мне новую дверь, умудрились не совсем ровно совместить запорную планку и засов, так что ключ проворачивался в замке с ощутимым трудом. Вызывать их ещё раз мне не хотелось, а соседи порекомендовали мне мастера-золотые руки Антон Филипповича. Вот этого самого мастера я и вылавливал чуть ли не три недели подряд, потому что его телефон мне не дали, а дома его постоянно не оказывалось.

Я так задумался об Антон Филипповиче, что совсем позабыл о Тайе и Тари, которые смотрели на меня с любопытством. Но размышления о дверном мастере привели меня к интересной мысли, а именно, почему я уже второй раз попадаю туда, куда по логике вещей вход должен быть закрыт. Вот ведь как интересно устроен человеческий разум, порой идеи рождаются в нём от, казалось бы, совершенно посторонних факторов. В самом деле, как связан дверной мастер со входом в приграничный мир? Быть может, у меня мелькнула мысль, что в это место тоже существует особый вход, дверь, запираемая на ключ? А если так, то кто дал мне ключи? Или я воспользовался какой-то тайной лазейкой? Но сколько я не рассуждал над этим вопросом, мне ничего не приходило в голову. Я посмотрел на умную морду Тари и кивнул ему:

— Я назвал тебя зверем, а прощения почему-то просил у твоей подруги. Но его я должен просить у тебя. Прости меня.

Каково же было моё удивление, когда в голове у меня совершенно отчетливо прозвучал тихий голос:

— Это ничего. Ничего.

Я открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но мой язык словно прилип к гортани и я не мог выдавить из себя ни слова. Тайя смотрела на меня с некоторым опасением, очевидно, ожидая какой-то бестактности, Тари опустил морду к земле и задумчиво ворошил лапой густую траву.

— Иди домой, — сказала, наконец, Тайя, сообразив, что ничего путного от меня не добиться. — Твоё время ещё не пришло. Возвращайся в свой аларин.

Я не без труда кивнул, прикоснулся рукой к шерсти Тари и быстро-быстро зашагал вперёд. Я ни разу не оглянулся на девушку с её удивительным зверем (не зверем, Эйи, поправил я себя сам), но почему-то был точно уверен, что они оба задумчиво смотрят мне вслед. В голове у меня роилось множество мыслей, я искал ответы на сотни вопросов и готов был поверить в какую угодно чушь, которая объяснит мне всё происходящее. Необычные цвета повсюду стали нестерпимо яркими, звуки всверливались мне прямо в мозг, живот то и дело сводило судорогой. Больше всего мне хотелось упасть прямо на траву, уткнуться в неё лицом и ни о чем не думать. Мне хотелось уснуть и проснуться совершенно отдохнувшим на раскладушке, вдали от всего сюрреалистического бреда. Мне хотелось спуститься в погреб и достать оттуда бутылку холодного пива, прикоснуться лбом к запотевшему стеклу, а потом сделать несколько больших глотков. Я хотел трясти головой, отгоняя от себя остатки нелепого сна, хотел посмеиваться про себя, удивляясь богатому воображению. Но ничего не случалось. Я не терял сознания и не засыпал, я просто шел по тропинке, ведя в глубине души ожесточенную битву между разумом и логикой.

В тот момент, когда мне уже стало казаться, что я обречен вечно идти сам не ведая куда, ноги мои подкосились, в голове зашумело, и я грохнулся на землю. Это не было обмороком, напротив, сознание моё оставалось довольно ясным. На меня накатила невероятная слабость, так что я не мог шевельнуть даже пальцем, а малейшее движение глазами воспринималось как непосильный труд. Некоторое время я бессильно лежал на спине, тупо глядя в небо и чувствуя, как немеют руки и ноги. Потом мало-помалу я стал приходить в себя, дыхание стало размеренным и ровным, сердце быстро застучало в груди, разгоняя застоявшуюся кровь. Я осторожно попробовал встать, а когда мне это удалось, я долго стоял, судорожно вцепившись руками в дерево. Глаза мне заливал обильно выступивший пот, рубашка липла к спине. Постепенно слабость отступала, тело моё наливалось силой и я уже мог спокойно вытереть лицо ладонью и осмотреться. Но ни розовых деревьев, ни ярких красок, ни зарослей сверкающих цветов не было и в помине. Я был в Горелом лесу.