Лагерная охрана до предела стала "демократичной": кого охранять? лагерь на пять шестых пустовал. Кого караулить? На единственной вышке, что была на углу лагеря, слева от входа, не стало охранника! Идите, вы наполовину свободны!
Напротив открытых ворот лагеря были дома, и в тех домах проживали польские граждане. В один из таких домов с уютным двором я был приглашен на званый обед…
Глава 19. Гимн польской кухне и
продолжение 18 главы.
В доме с закрытым и зелёным двориком проживала бездетная чета поляков. Как отец с ними познакомился — никогда не спрашивал. Ещё меньше интересовало как и почему именно я был приглашён на обед к милым людям — не знаю, но "просто так" никак не могло произойти: были какие-то причины моего приглашения. До сего дня их не знаю.
Отец привёл меня к чете и ушёл.
Прошу заметить, что русский мальчик из лагеря перемещённых лиц пришёл к польскому инженеру своими ногами, и этот факт считаю очень существенным в дальнейшем рассказе.
Обед проходил на свежем воздухе. Было предложено вымыть руки, и я не возражал. Затем усадили на красивый витой стул, и я до сего времени помню, что обед происходил во второй половине дня: солнце было ещё высоко и светило в мой "правый борт". Оно перебралось в закатную часть неба, и лагерь от меня был на юге.
"Каким вином нас угощали за губернаторским столом"? Что я ел? Не помню, но там было столько вкусного! очень много! Было вино в красивом графине, но мне его не наливали: мал! Как могу сегодня перечислить блюда польской кухни на званом обеде, если из своей, родной кухни, знал очень малый перечень блюд? Полностью своих национальных блюд не знал, так о каких польских яствах вести речь!?
Сидел, ел и…чуть не написал "наслаждался жизнью" в благородном и очень культурном польском семействе. Как это делал — пробел в памяти. Предтифозный пробел. Рассказать о поведении за столом и как принимал яства, не зная ни единого пункта из "Правил поведения за столом" — не могу. Помню главное: не хватал жадно куски, не демонстрировал образец изголодавшегося мальчишки из лагеря перемещённых лиц. "Чванство", иначе не могу назвать своё поведение, объяснялось просто: во мне основательно работал тиф! Ничем другим объяснить плохой аппетит и равнодушие к прекрасному обеду было нельзя! В самом деле, не мог же он питаться такими блюдами по три раза на день и всё это ему не в диковину.
Что думала милая пани обо мне? Единственный и неповторимый обед, настоящий пир — и на тебе, полное отсутствие аппетита! Самые лучшие блюда польской кухни — и такое! Если бы не тиф, то я бы "полной мерой воздал должное" стараниям хозяйки дома! Но — не судьба!
К настоящему времени никто не произвёл подсчёт всем написанным и отснятым на плёнку детективам. Их много. Как правило, все детективы заканчиваются одинаково: злодеи бывают разоблачены и наказаны. Но как найти ту вошь, что так подло испортила мой единственный праздник желудка на польской земле!? Единственный, не забываемый польский званый обед закончился так: на десерт милая пани хозяйка подала клубнику со сливками. Говорят, что клубника со сливками — польское изобретение и апофеоз польского обеда! Что может быть выше клубники со сливками в польском исполнении? Через дорогу от лагеря перемещённых лиц?
Выше польской клубники со сливками оказался тиф потому, что я успел съесть одну ягодку и после неё немедля потерял сознание и свалился со стула. Сознание, как говорит медицина, может уходить быстро и не совсем так. Своё сознание я терял медленно, поэтому и до сего дня помню секунды перед тем, как надёжно уйти в беспамятство: это было испуганное лицо хозяйки дома.
Только взрослым понял её состояние: пригласили на обед здорового "хлопака", а он возьми и свались на приёме десерта без памяти! От такого события инфаркт получить можно!
Сволочь я! Нет бы, уйти своими ногами в лагерь, и уже там свалиться, так нет, получайте добрые люди к своему гостеприимству и волнения!
Кто и как доставил меня в лагерь — это не моё, самый надёжный провал в памяти. Но только момент моей доставки в барак, а все последующие тифозные кошмары, кои начались к ночи, помню и до сего дня: это были каменные колёса разных размеров, и они катились на меня! Но не все в раз, а по очереди, и каждое пыталось меня переехать. С ужасом от них увёртывался и знал, что если не буду уворачиваться, то какое-то из колёс непременно меня раздавит! Иногда моим увёрткам что-то мешало, они не получались и тогда сердце от ужаса готово было выпрыгнуть из груди на волю! Это была первая тифозная ночь в бараке, и все колёса я видел в ночной темноте. Валялся на полу барака потому, что на нарах держать меня было бесполезно, метался очень.
Когда сил на избежание встреч с колёсами становилось всё меньше и меньше, тогда и появился громадный и широкий мельничный жёрнов… Откуда жёрнов? Я же их никогда в жизни не видел? И не знал о них? Почему жёрнов? Загадка и до сего дня.
По всем законам я должен был умереть: жёрнов наезжал, но не перекатывался через меня, задерживался моим телом. Разумеется, тогда я не знал, что если бы громадный мельничный жернов из тифозного бреда переехал, то это была бы его последняя работа со мной, "размолол" бы он меня и смерть взяла бы ещё одну жертву. Свой тифозный бред в первую ночь я бы назвал "предупредительным", половинчатым и несерьёзным, но поскольку в инфекционных болезнях (тиф) ничего не понимаю, то какой могла быть вторая моя ночь на полу барака — этого я так и не узнал: на утро меня убрали из лагеря работники Польского Отделения Красного Креста. И снова повезло! В который раз!?
Как меня увозили — и этого не помню. Ещё бы и это помнить!
Очнулся в сказке… если бы тогда знал их больше, чем одну "Сказку о золотом петушке" А. Пушкина. Очень далёкой от польского католического госпиталя в городе Люблине.
Тогдашнее содержание только моей, персональной, сказки было такое: лежал в кровати с перегородками, как для грудных детей, чтобы случаем, в тифозном бреду не свалился на пол. Кровать наполнена морем белоснежных простыней! Был укутан тёплым и нежным одеялом…или это было что-то похожее на конверт из тонкой ткани, наполненным нежнейшим пухом? Такого у меня НИКОГДА в жизни не было!
И расхотелось умирать! Зачем? Кто по доброму согласию покидает добрый и ласковый мир!? такое чудо!? Сегодня гадаю: почему тогда не умер? Или потому, что имел богатый опыт в умираниях? Или оттого, что, очнувшись в земном раю, решил подождать с переселением в небесный рай? Решил, что не стоит поддаваться какому-то тифу в лагере номер шесть польского города Люблина одноименного воеводства? Да, пожалуй, остался жить из чистого любопытства: если в природе существует накрахмаленное и белоснежное бельё, то должно быть и какое-то ещё прекрасное дополнение к этому постельному чуду! Догадывался, что немыслимой роскоши постель — только начало, а всё остальное обязательно будет и я его увижу! Любопытство держит людей на этой земле! Чистая постель в польском госпитале католического ордена оставила меня в этом мире, а что это был католический госпиталь, то я это понял через годы после пребывания в том раю.
Вторая и основная часть болезни была ерундовой, пустячной и несерьёзной, если не учитывать страшную слабость в теле. Лежал я в чудной комнате, да, это была не больничная палат в привычном понимании, а комната в доме. Уютная домашняя комната, которую я полюбил сразу, не взирая на то, что она была сумрачная. Сумрак давал плющ, что почти закрывал окно комнаты. И сумрак в комнате был прекрасен. Откуда я узнал, что это плющ? Я его до тифа никогда не видел и не знал о нём ничего?
Когда очнулся от тифозного бреда, то меня стали выносить на свежий воздух во двор госпиталя, предварительно укутав в одеяло. На дворе было лето. Я лежал в кресле и рассматривал стену госпиталя из серого камня и увитую плющом.
Лечение шло успешно. Два раза брал кровь пожилой, очень большой и ласковый доктор. И шприц для взятия крови был большой. Как и все больные, я наблюдал за процессом взятия моей крови из вены, а доктор занимался своей работой и тоже наблюдал: за мной. Не было сил пошевелиться, но и в какой-то момент проявились остатки страха: а вдруг доктор выкачает всю кровь!? Это похоже на то, как многие из нас в малом детстве почему-то начинают страшно орать при виде крови из носа, но кровь из носа "врага" почему-то всегда нас радует. Это когда такое в драчках происходит. Природа заложила страх перед потерей крови. Доктор брал кровь шприцом, ни как не большим, чем в десять кубиков, но и этого хватало для лёгкой внутренней паники! Соображал, дурачок! Вот так всегда с этими медиками! Почему они всегда смотрят на больного во время лечебных процедур, но особенное внимание уделяют тем, кто наблюдает за их работой? На взятие крови я никак внешне не реагировал, чем вызвал у доктора слова на непонятном языке с приятной интонацией. Да и доктор был спокойный и приятный, и видел я его всего два раза: в первый день после того, как пришёл в память, и он взял кровь Повторная процедура взятия крови была через три дня. В госпитале не было плохих людей, плохие люди не стали бы так выхаживать какого-то дохляка из лагеря перемещённых лиц.
