Дома было, как обычно, тепло и пахло почему-то елкой – несмотря на то, что новый год давно прошел. Лиза повесила промокшее пальто на вешалку и привычно поцеловала мужа в гладковыбритую щеку.

– Почему ты меня не разбудила? – мрачно спросил Лёша. – Я проснулся, а тебя нет.

– Тебе нужно было отдохнуть. Ты слишком много работаешь в последнее время.

– Знаю. Но, тем не менее, в следующий раз лучше разбуди.

Алексей помог Лизе снять сапоги и примиряющее погладил её по коленке.

– Я сварил на завтрак овсянку, разогрей и поешь.

– А ты?

– Я уже ухожу. Ты на работу пойдешь сегодня?

– Конечно, – вспыхнула, – А как же иначе?

– Ну да. Замерзла? Давай я тебе ванну наберу.

– Нет, Лёшик, я сама. Ты… Собирайся.

Под пристальным взглядом мужа Лиза прошла на кухню и присела на табуретку. На неё внезапно накатила усталость. И на минутку захотелось, чтобы все вокруг исчезли – и Лёша, и Инна, и всё остальные. Слишком всё это было тяжело. Непосильная ноша.

Через двадцать минут Алексей убежал на работу, а Лиза забралась-таки в ванную. И, расслабившись в теплой воде, снова погрузилась в воспоминания.

Как же тяжело было Лёшке слушать её признания… И сбивчивый рассказ, и невольные слёзы – всё это заставляло его мрачнеть всё сильнее и сильнее.

– Ничего, – сказал он, когда Лиза наконец исчерпала весь запас больных и тяжелых слов, – Я предполагал, что когда-нибудь такое может случиться. Всё-таки когда-то ты любила женщину. Скажи, ты… хочешь уйти от меня?

– Нет! – вскинулась, расплескивая воду и взмахнув руками. – Конечно, нет, Лёшка! Просто помоги мне… Я не справлюсь с этим одна. Мне, наверное, надо перестать с ней видеться, да? И тогда… это пройдет… наверное.

– Не думаю, – Лёша сжал губы и задумчиво покачал головой, – Лизонька, если ты перестанешь её видеть – то будешь мучиться еще сильнее. А нервничать тебе сейчас совсем нельзя. Может быть, тебе наоборот стоит узнать её получше?

Лиза замерла. Она видела, как тяжело дались мужу эти слова, и физически почувствовала его боль.

– Лёшка, нет… – начала, было.

– Постой, – перебил Алексей, – Дело в том, что сейчас ты же её совсем не знаешь. И твои чувства основаны только на визуальном каком-то контакте. Может быть, если ты узнаешь её как человека – тогда это очарование развеется…

– А если нет?

Лёша снова сжал губы. Опустил глаза. Судорожно сглотнул и наконец ответил:

– А если нет – значит, нам нужно будет просто ждать. Возможно, это пройдет со временем.

– А если нет?

Снова задумался. Губы задрожали едва заметно. Моргнул раз, другой. И решился.

– А если нет – значит, это любовь. И тогда я отпущу тебя.

Лиза вздохнула, и начала потихоньку намыливать мочалку. Ах, Лёшка-Лёшка, если бы ты знал, во что выльется твое предложение узнать Инну получше – вряд ли ты бы стал предлагать. Наверное, нужно было найти другое решение. Но кто же знал… Но кто же мог подумать, что всё так выйдет.

Они не играли в романтику. Не писали друг другу стихотворений, не отправляли тайно букетов цветов и даже – о ужас! – не завели одинаковых кулонов в форме сердца. Обменивались письмами по е-мэйлу и избегали смайликов и даже банальных «целую». Не рассказывали друг другу собственных автобиографий, но говорили о том, что действительно волновало и тревожило.

И каждый день, после работы, встречались на пороге офиса, улыбались друг другу и шли гулять. Набережная, солнечные часы, Петровская улица, улица Чехова и Главпочтамт – все эти места очень быстро стали знаковыми и любимыми.

– Я бы хотела повстречать тебя тридцать лет назад, – сказала однажды Инна, – Мы бы назначали друг другу свидания у солнечных часов, и по очереди опаздывали.

– Тебе нравится опаздывать? – улыбнулась Лиза, по обыкновению глядя куда-то вдаль.

– Нет. Но мне бы понравилось тебя ждать. Волноваться, зная, что причин для волнения нет и будучи уверенной, что ты всё равно придешь.

Они шли по узкой улице, взявшись за руки и тихонько беседуя. Лиза старательно сдерживала дрожь в голосе – от прикосновения пальцев Инны всё её тело как будто вибрировало и стремилось остановиться, развернуться, посмотреть в глаза и…

– Как ты думаешь, если бы мы жили тридцать лет назад – что бы изменилось? – спросила быстро, прогоняя наваждение.

– Ничего, – ответила Инна, – И даже если бы триста лет назад – всё равно ничего.

– Почему? – Лиза физически почувствовала на себе внимательный взгляд и испуганно прикрыла глаза.

– Потому что чувства не зависят от эпохи.

– Как возвышенно…

– Ты против? – Инна смутилась немного. – Я слишком высокопарна, да?

– Не знаю, – Лиза большим пальцем погладила теплую ладонь и вздрогнула, почувствовав ответное поглаживание, – Я не слышу высокопарности. Даже если ты начнешь рассказывать сейчас анекдоты – я услышу в них только то, что хочу слышать.

– А что ты хочешь слышать?

– Тебя…

Слово «любовь» налипало на язык и растекалось по горлу мучительной сладостью. Но было еще одно слово, которое не давало ему пролиться и получить свободу.

Нельзя.

Это слово было во всем: в осторожных прикосновениях, в полускрытых вздохах, в запретных темах для разговора, в долгом молчании у подъезда.

Нельзя говорить. Нельзя трогать. Нельзя даже думать о том, а если бы…

Ох уж это «если бы»… Сколько судеб оно разбило, скольких людей сделало несчастными и заставило жить одними мечтами о том, как бы всё могло сложиться иначе. Если бы не было мужа, если бы не было жены и детей, если бы начальник назначил своим заместителем, если бы мать и отец были богатыми и успешными, если бы старший сын выбрал себе другую жену, если бы сигареты и алкоголь никогда бы не изобрели…

Но так не бывает. И однажды доверившись этому сакраментальному «если бы», мы погружаемся в сожаления о бездарно потраченном времени и тратим впустую уже новое время – вместо того, чтобы двигаться дальше и не повторять своих – и чужих – ошибок.

В декабре они приняли решение больше никогда не общаться друг с другом. Это произошло после одного – особенно трепетного – прощания у Лизиного подъезда. Инна тогда всего лишь протянула ладонь и погладила Лизу по щеке. И от этого невинного прикосновения обе словно сошли с ума. Тяжело дышали, глядя в пол, и сжимали руки друг друга. Боялись поднять глаза, боялись сказать хоть слово, и нежно, исступленно, яростно сплетали ладони.

До этого ни одна, ни другая не подозревали, что такие касания по силе эмоций и ярости желания могут превзойти поцелуи, ласки, секс – их руки на безумно долгие минуты зажили отдельно от хозяек. Играли в свою – бесконечно эротическую – игру, сплетались и сжимались порывами, гладили, впивались до легкой боли и отступали назад.

Позже – много позже – Лиза призналась себе, что это было самое эротическое чувство в её жизни. Но тогда это означало конец. Обе понимали, что еще немного – и сдержать себя будет просто невозможно. А этого никак нельзя было допустить.

Вода в ванне давно остыла, когда Лиза наконец нашла в себе силы подняться и потянуться за халатом. Пора было собираться и ехать на работу. Мысль об этом приводила её одновременно в восторг и боязливый трепет.

В последние дни между ней и Инной черным флагом витала обреченность. Всего пять недель на долгие прогулки, всего пять недель на молчание в телефонную трубку, всего пять недель на бесконечные разговоры, всего пять недель, после которых они расстанутся навсегда.

В пятый – но на этот раз точно последний – раз.