– Ужасно! – трудно было понять, сказал это Не-Маркетинг искренне, или это была скрытая издевка.
Но если и была издевка, то журналист её не заметил или сделал вид, что не обратил на неё внимания:
– Это меня и самого ужасает, потому что говоря всем, что я против взвихривания информаций, я в глубине души знаю, что я сам весь – плод современных информаций, плод информационных потоков, спутанных слов, разнящихся парадоксальных смыслов… Но самое ужасное, я чувствую, что индустриальность – это не только свойство эпохи, но и легко, ужасно легко изменяемое свойство ума, его направленность. Его, этот ум, простым нажатием какой-то кнопки можно самому по желанию немедленно менять в ту или иную сторону: от стороны индустриальной, до стороны информационной. Меня же какая-то блажь постоянно заставляет переводить кнопку в индустриальное положение, а ведь я, при всем при том, легко бы мог перевести её в информационное положение. Но я сознательно не хочу переводить её в информационное положение. Вы, Не-Маркетинг, за секунду могли бы легко перевести свой умственный переключатель в индустриальное положение, но хотите – только в информационное.
– Да, так! – подтвердил Не-Маркетинг. На этот раз не могло быть сомнений, что он говорит искренне и абсолютно серьезно.
– Но значит, моя индустриальность – это навязчивый бред и блажь.
– Точно так! Не я, Пенза, брежу, а вы!
– Конечно, я легко могу обосновать для самого себя свою приверженность индустриальности: я впитал вместе с молоком матери… Нет, не с молоком матери, я впитал вместе с дымом и чадом, который окружал меня в заводских курилках, атмосферу индустриальной эпохи да еще в самом примитивном, нищем ее варианте – советском.
– Серьезно?
– Конечно! Мое детство, отрочество и ранняя юность пришлись на индустриальную, а не на информационную эпоху. В этом заключается самое главное обстоятельство. Оно оказало самое сильное влияние на мой характер: я привык, что вокруг меня производят готовую продукцию, продукцию с фабричным клеймом, а не информацию с подписью распространившего ее информационного агентства. Понимаете, трактора, станки, сеялки, а не слова, изделия из металла, а не фразы, агрегаты машин, а не концепции и интернет-сайты. Ну и плевать мне на всю эту готовую продукцию, которой давно уже нет! Она и тогда-то была никому особенно не нужна!.. Конечно, мое тогда только-только нарождавшееся журналистское слово было словом, зачатым между терриконов угольных шахт, впитавшим шумы и запахи токарного цеха, грубый юмор фабричных людей. Это было слово журналиста, живущего в индустриальную эпоху среди масс городских пролетариев, а не среди информаций сети Интернет. Ну и плевать мне на мое тогдашнее слово, меня заставляли писать это слово, а сам я его никогда не любил!
– На всё плевать?! – как-то неодобрительно проговорил Не-Маркетинг.
– Да. Теперь у меня может быть совсем другое слово. Когда я жил в индустриальную эпоху, когда индустриальная эпоха еще правила миром, я так ненавидел то, что было ее приметами – все эти дымные заводы вокруг меня, ржавые металлические конструкции на их дворах, уродливые здания цехов, штабеля готовой продукции, замасленные робы пролетариев и дешевый портвейн с бычками в томате на закуску, я так ненавидел всю эту индустрию и всю эту индустриальную эпоху, я был худеньким интеллигентным мальчиком, который ходит с листами бумаги в руках и карандашом за ухом.
– Уж вы-то, Пенза – худеньким интеллигентным?! Я вам не верю! Вы, наверняка были сорвиголовой, хулиганом!
– Плевать, что не верите! Я сам не верю. Поверьте в главное! Главное в том, что теперь я, к своему ужасу, переключаю клавишу своего мозга из положения «информационная» в положение «индустриальная», переключаю из какого-то азарта, из какого-то противоречия. Мне, о ужас! – кажется теперь, что то прошлое, та индустриальная эпоха, в которую я сформировался, была гораздо честнее теперешнего информационного мира, нынешней информационной эпохи. Но эпоха не может быть честной или нечестной, честными или нечестными могут быть конкретные люди той или иной эпохи, но теперь мне кажется, – опять-таки, о ужас! – я сам себе не верю, мне кажется, что нынешняя эпоха вся нечестная и понятие честность в этих вихрях лжи просто-таки абсурдно, но можно отказаться от этих информаций, вернуться в прошлое, мысленно вернуться в прошлое, и тогда честность – вновь сила! Можно создать индустриальную эпоху в одной отдельно взятой голове, в одном отдельно взятом информационном поле одной отдельно взятой головы, нужно только бороться со всеми приметами информационной эпохи вокруг себя, отбрасывать от себя информации и всякое упоминание об информационных вихрях, и тогда все будет нормально, тогда я буду прям и честен, и это тоже будет информация, но уже хорошая, правильная информация.
– Да-а, Пенза, вы бредите, это факт! – с удовлетворением произнёс Не-Маркетинг.
– Я уже совсем запутался, – устало проговорил Пенза. – Но, мне кажется, даже в этой путанице есть какой-то очень важный смысл. Вот я переключаюсь в положение индустриального мозга, вот – в положение информационного. Я чувствую это… Волосы шевелятся!.. Но даже если это и не так…
– Я с вами солидарен, – перебил его Не-Маркетинг. – Я такой же, как вы до мозга костей. Скажите, существует ли какая-нибудь общественная организация или политическая партия, которая объединяет таких, как вы, как я. Я бы наверное, даже мог записаться в нее. И ещё… Я хотел спросить вас… Краденый имидж… Это…
– Это мое воровство имиджей – это всё оттуда, от советской индустриальной эпохи, не от эпохи информационной! Именно тогда появилось во мне такое повышенное внимание к имиджам, к внешнему впечатлению. Ведь все мы жили бедно. Единственное, что оставалось – это хвастаться тем, что есть на тебе самом, хвастаться, по существу, самим собой. Ведь ничего же не было! Был только имидж, а за душой-то ничего не было… Никакого имущества у меня в ту индустриальную, заводскую эпоху не было и быть не могло. Была только лишь маленькая захламленная комнатка в грязной захламленной коммуналке, куча неблагополучия и – все!.. И одна пара модных ботинок и модные портки и рубашка. И имидж – и всё!
– Вы так молоды…
– Да, я молод, но я – оттуда, из индустриальной эпохи, я был тогда подростком, но я очень рано развился, уже подростком по возрасту я был взрослым и все абсолютно понимал и с тех пор ничуть не изменился. Потом – работа на стройке, правда очень недолго. Но впечатлений – масса. Вы не поверите, я даже работал на экскаваторе!.. Вы знаете, какое эстетическое впечатление производит на развитого чувствительного юношу, почти еще подростка, грязный ржавый советский экскаватор?!.. Ужасное впечатление! Такое впечатление трудно описать и невозможно забыть. Но это была еще советская индустриальная эпоха. Я из неё родом. Все эти фабрики, гнусные конторки… Где я только не болтался! Какого только опыта не собрал! И мне кажется, что именно из-за этого, вы, Не-Маркетинг, в теперешней ситуации имеете больше шансов не утонуть, не пропасть, чем я. Я слишком отравлен индустриальной эпохой! Или иначе – я слишком вдохновлен ей!
– Что за ерунда, Пенза?! Я старше вас! И уж если на кого и повлияла, как вы выражаетесь, индустриальная эпоха, так это на меня, а не на вас!
– Верно, верно, вы старше! Но вы более соответствуете духу времени, я вижу… Не знаю, как это получается, но я чувствую, что я веду себя так, как будто это я – старше, а не вы. У вас постоянно множество разговоров про информации, информационные потоки. Меня же все это раздражает. Я могу с этим только бороться. Я остался в прошлом, а вы умудрились протиснуться в настоящее. Мрачное, губительное, неблагополучное. Которое всех испытывает, которое губит всех, кто не соответствует, как это говорят, формату. Я думаю, мне с моей приверженностью к слову, основанному на честном, в действительности существовавшем событии, будет непросто выкрутиться. Мое честное и прямое индустриальное слово дает мне не так-то и много возможностей для выживание. Оно слишком прямо, слишком наполнено смыслом, смысл этот не витиеват, он честен и горяч, как сталь, – та, что огненной рекой течет по мартеновскому цеху. И ведь я не так прост, я тоже мог бы… Я отлично умею засорять мир своими информациями, но не хочу… Не хочу! Не хочу! Не хочу!
