Был уже тот момент, когда, кажется, кругом, – в запыленных деревьях начинавшегося сразу за проезжей частью парка, в каменных ступенях, что вели внутрь подземного перехода, в крашеных белой краской кузовах автобусов и множестве торговых лотков под разноцветными тентами, даже, кажется, в самом плотно тянувшемся по шоссе в обе стороны потоке машин чувствовалась усталость от целого миновавшего дня. День, рабочий день был уже почти закончен, миновал. Усталость! Усталость! Усталость!.. Народищу кругом – море, особенно здесь. Народищу усталого, озлобленного, недоброго, раздраженного, тупого, гнилого, пошлого, нехорошего, усталого, замученного, замордованного, затравленного, наглого, самодовольного и при этом одновременно чего-то постоянно побаивавшегося.

А в этот день, как и в несколько предыдущих дней, больше всего на устах у народа была одна тема – жуткие терр ористические акты, которые произошли совсем недавно. Акты! Жуткие акты! Жуткие акты!

«Террористические акты!.. – неслось из палаток и кафе. Там работали радиоприемники и маленькие телевизоры. – Террористические акты! Жертвы!»

Смерть!..

Про смерть было интересно. Говорят… (так говорят знающие специалисты) «про смерть» людей вообще очень интересует. Едва ли не самая интересная тема. Ну а по большому-то счету – чего там интересного?! Тема, как тема. Смерть она на то и смерть, чтобы от нее… Чего там интересного?! Но все равно, увлекает. Каждый находил в чужой смерти что-то ему близкое, увлекательное, значительное, обещавшее некие перспективы или, наоборот, ничего доброго не обещавшего, но щекотавшее нервишки, а кому-то и позлорадствовать – удовольствие.

Усталость! Усталость! Усталость!

Из каждого окна что-нибудь неслось, из каждого телевизора, из каждого радиоприемника, из каждого торгового павильончика, где играло какое-нибудь радио, – отовсюду неслись новости, новости, новости!..

Слава богу, шум от ехавшего по улице транспорта был такой, что заглушал очень многое, иначе бы от этих новостей просто можно было бы оглохнуть.

«Совет безопасности ООН обсуждает недавние террористические акты» – это из окошка притормозившего у тротуара, чтобы высадить пассажира, такси.

Кругом были одни террористические акты!.. По крайней мере, такое создавалось впечатление.

Впрочем, пьянице, который сидел на ступеньках входа в подземный переход, было все ни по чем. Возможно, он даже и не слышал ни про какие террористические акты, – сейчас он сидел, согнувшись пополам, и то ли пытался разглядеть что-то, что лежало на камне ниже в пыли, то ли просто спал. Вид этого пьяницы был пошл, но ничуть не пошлее, чем было и все остальное на этой улице и этой площади: запыленные постройки, дешевенькие кафешки, измученные прохожие.

Два мужчины: один в коричневом костюме, другой в темно-синем пиджаке и серых брюках стояли на другой стороне улицы у точно такого же входа в подземный переход и беседовали. Там уже было преддверие Измайловского парка: много зелени, идущие в парк и из парка люди, хотя, впрочем, народа было значительно меньше, чем совсем рядом, у станции метро од ноименного с парком названия.

– Эх, замечательная обстановка! – проговорил один из них, тот, что был в коричневом костюме, измятом до неприличия. – Слушай, Павел! – продолжил он, обращаясь к второму, другому, что был в темно-синем пиджаке. – От меня исходит такое количество информации, я просто засоряю линии связи и чужие компьютеры диким количеством информации, я произвожу ее сегодня в невероятном количестве, я отправил сегодня около двух сотен всевозможных писем по разным адресам и, представь, я испытываю от этого огромное удовольствие!..

– Это маразм! Это идиотизм!.. – ответил несколько мрачно второй, что был в темно-синем пиджаке и серых брюках.

– Э нет, не скажи! – не согласился человек в измятом коричневом костюме. – У меня вызывает огромное удовольствие, что вот я, в очень короткое время, благодаря современным электронным технологиям, отправил свой посыл, свою информацию, свое «я» стольким людям! И это все практический одновременно, в какой-то ничтожно малый промежуток времени! Это наполняет меня какой-то особенной радостью.

– Ты просто засоряешь их почтовые ящики, – по-прежнему мрачно заметил его собеседник в темно-синем пиджаке и серых брюках.

– Но это неважно, что засоряю. Главное в том, что это я засоряю. Я, а не кто-нибудь другой! – проговорил в неожиданно нашедшей на него ярости человек, одетый в измятый коричневый костюм. – Мне хочется засорять собой окружающий мир все больше и больше, больше и больше! Я хочу, чтобы все вокруг было полно мной!.. К тому же, ты не понимаешь: если мы не станем этого делать, это станут делать другие. Если мир не будет засорен информацией, которая будет исходить от нас, он будет засорен информацией, которая будет выплеснута в него другими. Дело вовсе не в том, про что эта информация, и в чем ее смысл, дело в том, сколько этой информации, и от кого она исходит. В этом заключается суть дела!

Тут с человеком, одетым в измятый коричневый костюм, произошла странная перемена: казалось, из него вдруг вынули некий находившийся в нем до этого стержень. Человек в измятом коричневом костюме сразу ссутулился, поник, понурил голову, проговорил:

– Нет! Это невозможно! Я дурею от всего этого!.. Я дурею от всей этой жизни…

– Уймись, успокойся, – перебил его второй. – То, что ты дуреешь от всего этого и от этой жизни – совершенно неважно, и никого не интересует. Хоть я и назвал создание информационных потоков идиотизмом, но ты правильно сказал: нам действительно надо их создавать… Вот это – важно, и это будет кого-то интересовать. Хоть я и не откажусь от своих слов про то, что это занятие полно идиотизма. А то, что ты дуреешь от такой жизни – это не важно, поскольку при этом ты, как и я, все-таки создаешь информационные потоки…

– Которые мы создаем наравне с другими идиотами… – продолжил его фразу тот, что был одет в измятый коричневый костюм. – Действительно, информационные потоки создавать надо. Но те, кто их создает – в большинстве своем – идиоты! И это самое ужасное! Мы живем в окружении идиотов. Самая ужасная черта нашего положения – это постоянная жизнь в окружении идиотов. Большинство людей не так умны, как хотелось бы. Но именно благодаря тому, что они тупы, и существуют эти самые информационные потоки. Но я не могу в этом участвовать!.. Я дурею от этого, я схожу от этого с ума! Постоянное соприкосновение с идиотами для нормального человека убийственно. Мозг нормального человека выдержать этого не может. Но большинство людей – вовсе не нормальны! Нигде нет нормы, ни в чем нет нормы. А в отсутствие нормы стремиться к каким-то идеалам совершенно бессмысленно. Ведь это будут идеалы только для себя. А для чего мне одному идеалы? Я хочу служить обществу. Но обществу не нужно мое служение. Обществу, похоже, и так хорошо. Вообще, никому ничего не нужно! Я никому не нужен! У меня есть какие-то мечты, но они кажутся всем смешными! Они мне самому кажутся смешными! Кому это сейчас нужно?! Кого это может сейчас тронуть?! Обществу и так хорошо. Людям ничего не нужно. Я никому не нужен. Кому это сейчас нужно?! – упорно повторял он.

Человек в измятом коричневом костюме, похоже, расходился все больше и больше, так что его собеседник был вынужден положить ему руку на плечо и затем увлечь за собой дальше по широкой асфальтированной дороге, что вела вглубь парка. Они медленно двинулись туда, где была гуще зелень, людей – меньше, парк затягивал их в себя все бесповоротней и бесповоротней.

– Ты не должен так выходить из себя, – говорил при этом тот, что был одет в темно-синий пиджак и серые брюки тому, что носил измятый коричневый костюм. – То, что ты станешь выходить из себя, тебе ничего не даст. Сейчас у тебя… У нас совсем другие дела. Итак, сейчас мы ждем прихода информации… По интересующему нас поводу. А именно – прибытие машины на замену той, что уже имела несчастье сломаться, пока мы мчались на ней с этих дурацких, совершенно нам не нужных… Я имею ввиду лично нам с тобой не нужных переговоров… Которые, тем не менее, крайне нужны нашему начальству и нашей транснациональной корпорации, – последние слова человек в темно-синем пиджаке говорил уже вслед тому, что был в измятом коричневом костюме, потому что тот, не дослушав, развернулся и пошел обратно к дороге.