– Оставьте меня, – послышался глубокий грудной голос. Женский. И тон голоса был повелительный. – Я вам не девка какая-нибудь, чтобы меня прятать! Да как вы смеете так со мной обращаться? Почему я должна прятаться?

– Нина! – шикнул он явно сквозь стиснутые зубы. – Это моя мать. Твое присутствие здесь оскорбительно для нее…

– Да какая разница, кто приехал в ваш дом, ежели мне при этом следует бежать?! – возмущалась Нина. – Разве меня это не оскорбляет?

Агриппина Юрьевна, приставив глаз к щели, то вниз сползала, то вверх поднималась, но в потемках не разглядела Нину. Видела только светлый балахон, наверняка пальто-каррик до полу, да шляпку. Неотчетлива была и фигура сына, хотя по белому пятну (одет он был в белую рубашку) можно определить, что Владимир всячески удерживал Нину, то есть обнимал. Это возмутительно – женатый человек обнимал чужую женщину! Распутники! Но помещица не выскочила к ним и вдруг вздрогнула от звука пощечины, а следом раздался злой шепот сына:

– Не забывайся, ты моя собственность.

«Крепостная?!» – ужаснулась Агриппина Юрьевна. Да где ж это видано, чтоб холопка власть эдакую имела над барином?! Как смеет она в подобном тоне разговаривать?! Ну и как в этой ситуации поступать? «Терпение, только терпение», – уговаривала себя помещица, хотя терпение ее было уже на исходе.

– Я?! Собственность?! – прошипела в ответ Нина. – Вы сумасшедший. Вы варвар, только варвары бьют женщин! И запомните: я принадлежу самой себе, а не вам или кому-либо. И то, что я еще здесь, лишь доказывает, что этого хотела я. Надеюсь, вам понятно?

– Нина! – буквально простонал Владимир. – Прошу тебя дать мне время… немного… и все образуется…

– Вы всякий раз это мне твердите! – огрызнулась она.

И вдруг сдавленно взвизгнула… Два пятна слились, а что они там делали, Агриппине Юрьевне было неясно. Она не рисковала шире открыть дверь, боялась обнаружить себя. Минуту спустя догадалась, что ее сын целует эту ужасную женщину, а она вырывается и шипит, как змея подколодная. Кошмар!

– Экипаж подан, Владимир Иванович, – послышался тихий слабый голос. Мужской голос, точнее – юношеский, слегка надрывный.

– Вы приставили Поля шпионить за мной? – окрысилась Нина.

– Не шпионить, а сопровождать, – поправил ее Владимир.

«Поль? – припоминала Агриппина Юрьевна. – Неужто тот мальчик, которого Володя привез из похода? Без роду-племени, едва помнил имя свое, при крещении получил имя Павел…» Вскоре воцарилась тишина. Агриппина Юрьевна разделась и легла в постель, укрывшись одеялом до носа. Сон не шел. Беспокоило, что Владимир привязан к этой Нине. Да, привязан, по-другому не скажешь. Но как он посмел дойти до полной открытости? Неужто страсть в нем возобладала над разумом? Неужели он так слаб, что не способен противостоять грязной девке? Не может такого быть!

– Барыня! – шепотом звал Иона, просунув голову в дверную щель.

– Ты, Иона? – приподнялась она на локте. – Заходи.

Тот скользнул в комнату и приступил к докладу:

– Некую барышню вывел отсюда юноша да повез тут неподалеку. Дом из двух этажей, хороший дом, туда вошли она и юноша.

– Ступай спать.

Агриппина Юрьевна, считай, полдня просидела в карете напротив того самого дома, куда Поль привез Нину. Зачем? Поглядеть на нее была охота. Заодно она советовалась с Ионой, как разузнать о ней побольше и у кого.

– У дворни выведай, – советовала она. – Мне неловко, а ты…

– Судя по всему, Агриппина Юрьевна, не скажут они ничего, – ответил Иона. – То ли запуганы, то ли преданы Владимиру Ивановичу, но от меня, как черт от ладана, бегут.

– А ты подкупи. Хочу все знать об этой женщине. Кто она, откуда, чем сына моего завлекла. Думаю, хитра она. Да только я хитрее!

– Постараюсь, матушка, – пообещал управляющий. – Гляди, кажись, она…

Из парадного вышла невысокая молодая женщина, за нею следовал юноша. Да, это Поль, или Павел, которого Владимир подобрал мальчишкой во Франции и сделал своим воспитанником. Павел был ужасно худ и бледен до желтизны, утомленный вид подчеркивала редкая короткая бороденка рыжего цвета. Наверняка его нутро точила болезнь. Одет он был по-господски изысканно – в сюртук до колен, светлые панталоны, на голове его красовался цилиндр в тон одежде. Смотрелся Павел в своем одеянии нелепо, будто стеснялся и не умел носить барскую одежду. Крепостным он не был, напротив, пользовался свободой, и Владимир гордился им, так как Павел превосходно рисовал. Собственно, все эти подробности помещица вспомнила только сейчас.

Девушка была разодета, как царица, ступала величественно, сверкая драгоценностями. Присмотревшись, Агриппина Юрьевна не могла не отметить, что девица эта весьма хороша собою. Но ведь Лиза не хуже! Пожалуй, даже лучше, ибо красота в отдельности не что иное, как картинка без ответа. В невестке присутствует, помимо внешней привлекательности, дух непорочности, преданность и душа, способная искренно любить. Нина же, по всему видно, любит саму себя и только. Вон как ступает важно, а по сути кто она есть? Порочная и продажная девка, содержанка. Говорят, мужчин притягивают порочные женщины. Однако так увлечься, чтоб и семью забыть… странно.

– Хороша, чертовка, ничего не скажешь, – вырвалось у Агриппины Юрьевны. – Каким же образом оторвать от нее Володьку?

Тем временем к ступеням подъехала роскошная карета, Павел открыл дверцу перед Ниной, она вошла в карету, подобрав юбки, он запрыгнул следом. Агриппина Юрьевна не отдала приказа следовать за каретой, сидела несколько минут в задумчивости.

– А знаешь, Иона… – наконец сказала она. – Денег не жалей, но все-таки вызнай у дворни, кто она такая.

– Слушаюсь, барыня. А долго пробудем в городе?

– Сколь потребуется. Сын гибнет, разве тебе то не видно? – И Агриппина Юрьевна приказала ехать домой.

Сын был уж на ногах. Он заверил мать, будто чувствует себя превосходно, что прозвучало как намек: мол, пора тебе, маменька, выметаться. И на этот раз Агриппина Юрьевна сделалась глухой, хотя внутри у нее все клокотало от обиды. Открыто прогнать мать сын не осмелился, а ночью Владимир выскользнул из дома и отправился к Нине, о чем доложил Иона. Пробыл у нее недолго, вышел расстроенный, вернулся в коляске домой.

Ничего не понимала Агриппина Юрьевна, бушевала у себя в комнате. А что поделать могла? Неделю прожила она в доме сына, каждую ночь он тайком отправлялся к любовнице. За это время Иона добыл о ней немного сведений.

Кто такая эта Нина и откуда взялась – вообще никто не знал, будто бы привез ее барин и все, а перед этим жену с сыном увез в поместье. Но когда Иона расспрашивал, какая она, Нина, люди тушевались, мямлили что-то невпопад. Не помогали даже деньги. Значит, слуги боялись барского гнева. Не просто боялись, а страшно боялись, раз и денег не брали, хотя Иона не скупился. Это поразило Агриппину Юрьевну. Сына отличала редкая терпимость, он никогда не был жестоким… Но, может, переменился?

Жизнь в доме замерла. Словно натянулась некая тетива, готовая вот-вот лопнуть, а причин помещица Гордеева не знала, просто нутром чувствовала – что-то здесь не так. Ну и самое неприятное – сын всячески избегал контактов с матерью, почти не разговаривал за столом и вечно куда-то торопился. В конце концов, материнское сердце смирилось, приняло страсть сына, решив, что время расставит все на свои места, нужно только набраться терпения, ибо ясно видно: Владимир пока не изменит отношения к своей девке. А Лиза… пусть уж либо терпит и ждет, либо… Ох, не дай бог, подаст-таки прошение, нет! Терпение и умение ждать – вот залог успеха всего дела по возвращению Владимира в лоно семьи. Агриппина Юрьевна решила заехать к невестке в поместье и объявить о своем решении, а потом домой отправиться.

– Володенька, я лишь об одном прошу, – погладила она сына по волосам, когда он, прощаясь, склонился поцеловать ее руку. – Остынь, голубчик.

– О чем вы, матушка? – поднял он голову и посмотрел в глаза матери, при том нисколько не смущаясь.