Убийство собаки, которое я замышлял как акт милосердия, вылилось в жестокую пытку.

Я обошел Мэри-Бет сзади и прицелился ему в загривок, но стоило мне спустить курок, как пес вдруг ринулся на меня. Пуля угодила ему в нижнюю челюсть, раздробив ее так, что она как-то нелепо повисла. Пес, заскулив, свалился на бок. Язык оказался перерезан – из пасти хлестала кровь.

Когда Мэри-Бет попытался подняться, я, испытывая ужас и отвращение, выстрелил снова. На этот раз я пробил ему ребра. Он перевернулся на спину, задрав лапы вверх, и так и застыл в этой позе. Грудь его тяжело вздымалась, из пасти вырывались глубокие, клокочущие звуки. Я решил было, что этого достаточно, что пес сдохнет и так, но вдруг он опять отчаянно засучил лапами, пытаясь перевернуться и подняться, издавая при этом дикие вопли, никак не похожие на лай. Они то затихали, то становились громче, но не смолкали ни на секунду.

Я шагнул вперед и склонился над истерзанным телом. Пот лил с меня градом, руки стали влажными и скользкими и предательски дрожали. Я приставил дуло пистолета к его голове. Закрыв глаза, напрягшись всем телом, я нажал на курок.

Раздался сильный треск, вдали отозвалось сдавленное эхо выстрела, и потом воцарилась тишина.

Дождь усилился, и его, теперь уже крупные, капли вовсю решетили слежавшийся снег.

Мэри-Бет лежал в луже крови; огромное розовое пятно расплылось вокруг его головы и плеч. Мне было стыдно смотреть на него. Я вспомнил отца, который отказывался забивать скот на ферме и потому не держал никакой живности; с завидным упорством следовал он этому принципу всю свою жизнь, невзирая на презрительные насмешки со стороны соседей. И вот сейчас я нарушил его табу.

Отступив от собаки, я устало вытер лицо перчаткой. Вокруг сгущался туман, отгораживая меня от внешнего мира.

Я поднял с земли лопатку и начал копать. Верхний слой земли глубиной дюймов в десять был мягким и влажным; потом возникло ощущение, будто я пытаюсь пробиться сквозь бетонную плиту. Лопатка со звоном вонзалась в мерзлую землю. Я попробовал долбить сапогами, но безуспешно: я не продвинулся ни на дюйм глубже. Что ж, оставалось лишь захоронить собаку в этой мелкой, десятидюймовой, могиле, иного выхода я не видел – не тащить же было окровавленное тело назад, к машине.

Я схватил Мэри-Бет за лапы, опустил его в выкопанную ямку и сверху закидал комьями грязи, которой едва хватило, чтобы прикрыть пса полностью. Затем подгреб снегу и слепил из него небольшой холмик. Конечно, сооружение это было недолговечным. Если весной труп не выкопает какой-нибудь хищник, то уж Джордж Мюллер, новый хозяин фермы, обязательно обнаружит его при вспашке поля. Я испытал угрызения совести, когда подумал о том, как отнесся бы Джекоб к такому кощунству. Я предал своего брата даже в этом.

По дороге домой я плакал – в первый раз после того, как убирал квартиру Джекоба. Даже сейчас я не могу с уверенностью сказать, чем были вызваны эти слезы, наверное, я оплакивал всех сразу – Карла и Джекоба, Мэри-Бет, Сонни, Лу и Ненси, Педерсона, родителей, Сару и самого себя. Я пытался успокоиться, думать только об Аманде, о том, что она никогда ничего не узнает, что моя дочь вырастет, окруженная всяческими благами, добытыми нашими преступлениями, но поверить в это было трудно. Все это казалось пустой фантазией, несбыточным счастливым концом волшебной сказки. Я вдруг понял, что мы слишком идеализировали будущее, и это усугубляло мою печаль, добавляя ощущение тщетности и никчемности наших притязаний. Новая жизнь никогда не будет такой, какой мы представляли ее в своих мечтах; нас ожидала тяжкая участь беглецов, жизнь, исполненная лжи, уловок и постоянного страха разоблачения. Мы никогда не уйдем от того, что совершили; наши грехи будут преследовать нас до самой могилы.

На въезде в Форт-Оттова мне пришлось притормозить у обочины и дождаться, пока поток слез иссякнет. Я не хотел, чтобы Сара узнала о моей слабости.

Когда я подъехал к дому, время уже перевалило за полдень. Я повесил лопатку на крюк в гараже, потом прошел в дом. Меня знобило, лицо распухло от слез, руки были ватными и слегка дрожали.

Сара окликнула меня из гостиной.

– Привет, – прокричал я в ответ. – Я уже вернулся.

Я услышал, как она встала, чтобы выйти встретить меня, но в это время зазвонил телефон, и Сара прошла на кухню.

Я уже снял сапоги, когда она выглянула в коридор.

– Это тебя, Хэнк.

– Кто? – прошептал я, двинувшись ей навстречу.

– Он не назвался.

Я вспомнил, что Карл обещал позвонить, когда они вернутся из заповедника, и испытал облегчение.

– Наверное, это Карл?

Она покачала головой.

– Не думаю. Он бы обязательно спросил про ребенка.

Сара была права, но мне все равно хотелось верить, что звонит именно он. Я прошел в кухню и взял трубку, ожидая услышать голос Карла.

– Алло? – сказал я.

– Мистер Митчелл?

– Да.

– Говорит шериф Маккеллрой из Фултонского окружного управления полиции. Я хотел узнать, не смогли бы вы ненадолго приехать в Ашенвиль. У нас есть к вам ряд вопросов.

– Вопросов?

– Если хотите, мы вышлем за вами машину, но будет проще, если вы сами приедете. У нас сейчас не хватает людей.

– Могу я узнать, в чем дело?

Шериф Маккеллрой замялся.

– Это касается офицера Дженкинса. Карла Дженкинса. Он мертв.

– Мертв? – воскликнул я с неподдельным ужасом и сожалением. Притворным было лишь удивление.

– Да. Убит.

– О, Боже. Не могу поверить в это. Я же только сегодня утром виделся с ним.

– Об этом, собственно, мы и хотели поговорить…

Кто-то за спиной шерифа прервал его, и я расслышал, как он рукой зажал телефонную трубку. Сара из другого угла кухни наблюдала за мной. В соседней комнате раздался плач Аманды, но она даже не обратила на это внимания.

– Мистер Митчелл? – вновь раздался в трубке голос Маккеллроя.

– Да?

– Вы вчера днем встречались с человеком по имени Нил Бакстер?

– Да, – ответил я. – Он из ФБР.

– Он вам показывал свои документы?

– Документы?

– Удостоверение. С фотографией.

– Нет. Ничего не показывал.

– А вы не могли бы описать его?

– Высокий. Приблизительно шесть футов четыре дюйма. Широкоплечий. Черные, коротко подстриженные волосы. Глаза… Нет, не помню, какого цвета.

– А помните, в чем он был одет?

– Сегодня?

– Да.

– В пальто. Темный костюм. Черные кожаные ботинки.

– А его машину вы видели?

– Да, сегодня утром. Я видел, как он выходил из нее.

– Вы ее запомнили.

– Голубого цвета, с четырьмя дверцами. Такие обычно дают напрокат. Номерные знаки я не видел.

– А марку сможете назвать?

– Нет, – сказал я. – Типа «седан», похож на «бьюик», но точно не назову.

– Ничего страшного. Мы вам покажем кое-какие фотографии, и, может, по ним вы сможете опознать машину. Вы могли бы приехать прямо сейчас? Мы находимся в ратуше.

– Я все-таки не понимаю, что же произошло.

– Запаситесь терпением. Вы все узнаете, когда приедете сюда. Так нам выслать за вами машину?

– Не надо. Я сам доеду.

– Вы скоро будете?

– Да, – ответил я. – Я выезжаю прямо сейчас.