Когда на циферблате часов высветилось 9.02, я поднял трубку телефона, чтобы позвонить Саре. Линия была занята.

Повесив трубку на рычаг, я снова вернулся к пистолету. Я попытался запихнуть его в правый карман куртки, но он оказался слишком громоздким: рукоятка высовывалась, а сам карман отвис, и куртка как-то странно перекосилась.

Я разделся, расстегнул рубашку и заткнул пистолет за пояс. Он лег мне на живот, и я ощутил его холодное прикосновение к коже. Его тяжесть словно и мне придала весу, наполнила каким-то странным волнением, я почувствовал себя эдаким гангстером, героем крутого боевика. Я застегнул рубашку, но не стал заправлять ее в брюки, так чтобы она прикрывала оружие. Потом надел куртку.

На часах было 9.03.

Я вновь набрал номер домашнего телефона. Сара тут же сняла трубку.

– Это он, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?

Я быстро передал ей свой разговор с Карлом об удостоверении, рассказал о том, как Бакстер отказывался фотографироваться, как я выкрикнул его имя. Сара слушала внимательно, не перебивая, но по мере того как я говорил, уверенности в собственной правоте во мне заметно поубавилось. Я вдруг понял, что всему случившемуся можно найти и другие объяснения, которые будут выглядеть более правдоподобно, нежели предположение о том, что агент Бакстер – самозванец.

– Я звонила в ФБР, – сообщила Сара.

– Ну, и?..

– И мне сказали, что он на задании.

До меня не сразу дошел смысл сказанного.

– Так, выходит, агент Бакстер существует?

– Так мне сказали.

– Ты спрашивала Нила Бакстера?

– Да. Агента Нила Бакстера.

Я застыл на месте, прижав к щеке телефонную трубку. Меня обуял ужас; такого поворота событий я никак не ожидал.

– И что, по-твоему, это означает? – спросил я. Даже по телефону я угадал, что она пожимает плечами.

– Вполне возможно, что это не более чем совпадение.

Я попытался заставить себя поверить в это, но тщетно.

– Бакстер – не такая уж редкая фамилия, – добавила Сара.

Я чувствовал, как врезается в живот пистолет и, словно живое существо, массирует меня. Я чуть передвинул его в сторону.

– Может, он и знал, что есть такой агент, Бакстер, – продолжала она. – Он мог намеренно выбрать это имя.

– Так ты хочешь сказать, что это все-таки он?

– Подумай о том, что ты мне только что рассказал, Хэнк. Что у него нет документов и все прочее.

– Я не говорил, что у него нет документов. Я лишь сказал, что он не показывал их Карлу.

Сара промолчала. Я расслышал, как где-то за ее спиной поет медвежонок Джекоба.

– Так скажи мне, – поторопил я ее.

– Что ты хочешь услышать?

– Думаешь ли ты, что это он.

После некоторых колебаний она произнесла:

– Думаю, что да, Хэнк. Я даже почти уверена в этом.

Я удовлетворенно кивнул, но ничего не сказал.

– А ты? – спросила она.

– Я тоже так подумал, – ответил я. И подошел к окну. Подняв жалюзи, я выглянул на улицу. Все было окутано дымкой. Ворота кладбища проступали в ней черной сеткой, а надгробия вырисовывались Неясными, серыми и холодными силуэтами. – Пожалуй, и до сих пор так думаю, – добавил я.

– Так ты возвращаешься домой?

– Нет. Я еду с ними.

– Но ты же только что сказал…

– Я раздобыл пистолет, Сара. Взял у Карла на время.

На другом конце провода воцарилось молчание; я чувствовал, что Сара напряженно думает. Казалось даже, что она не дышит.

– Я хочу защитить его, – сказал я. – Хочу быть уверенным в том, что он не пострадает.

– Кто?

– Карл. Если этот парень окажется Верноном и вытащит пистолет, я убью его.

– Ты не сделаешь этого, Хэнк, – воскликнула Сара. – Это же безумие.

– Нет. Это не безумие. Я все продумал, и мое решение кажется мне единственно верным.

– Но, если это Вернон, для нас очень важно, чтобы он исчез. Тогда никто больше не узнает, сколько денег было в самолете.

– Если это Вернон, он убьет Карла.

– Это не наше дело. Мы ничем не можем ему помочь.

– О чем ты говоришь? Только мы и можем помочь. Мы ведь знаем о замысле Вернона.

Это всего лишь догадки, Хэнк. Наверняка мы ничего не знаем.

– Я смогу остановить его, если пойду с ними.

– Может быть, сможешь, а может, и нет. Пистолет – это не ружье. С ним гораздо легче промахнуться. И если ты промахнешься, он убьет вас обоих.

– Я не допущу осечки. Буду все время держаться у него за спиной. С близкого расстояния не промахнусь.

– Он убийца, Хэнк. И знает, что делает. Тебе его не перехитрить.

Медвежонок все пел за ее спиной, правда, уже не так бодро; голосок его чуть подрагивал. Я заткнул пистолет поглубже. Мне не хотелось слушать Сару, я жаждал идти и действовать, но ее слова, словно крошечные семена, оброненные в мое сознание, уже прорастали первыми сомнениями. Я начал колебаться. Я все еще пытался обрести былую решимость и уверенность в себе, мысленно представляя, с каким упоением я достану из-под куртки пистолет и, припав на одно колено, как полицейский, герой телебоевика, прицелюсь Вернону в грудь и нажму курок, но вместо этого перед глазами вставали совершенно иные картины: пистолет цепляется за рубашку; сапоги мои скользят по снегу; пистолет не стреляет, а если стреляет, то мимо цели, и Вернон оборачивается ко мне с ледяной улыбкой на лице.

Я вдруг с ужасом понял, что боюсь его.

– Ты должен подумать о ребенке, Хэнк, – сказала Сара. – И обо мне тоже.

Дилемма, стоявшая передо мной, казалась удивительно простой: пойти или остаться. Конечно, первый вариант был благороднее и честнее, но и более рискованным. Если и в самом деле нашим спутником окажется Вернон, то он наверняка планирует убить и Карла, и меня. Останься я дома – и можно избежать трагедии. Да, в этом случае я бы бросил Карла на произвол судьбы, зато спас бы свою жизнь.

Я стоял у телефона, мучительно выбирая между двумя вариантами. Сара молчала, ожидая моего решения. Левую руку я держал в кармане, перебирая какие-то монетки, ключи от машины, маленький перочинный ножик, который принадлежал еще моему отцу. Я вытащил первую попавшуюся монету. Ею оказались двадцать пять центов.

«Если упадет лицевой стороной, – загадал я, – пойду с ними».

Я подбросил монету в воздух и на лету поймал ее. Выпала лицевая сторона.

– Хэнк? – раздался в трубке голос Сары. – Ты здесь?

Я уставился на монету, чувствуя, как в животе расползается холодок. Я вдруг понял, что хотел увидеть другую сторону, втайне молил об этом. Нахлынули сомнения – может, стоит подбросить еще раз, принять решение по принципу «два из трех», но я знал, что, в сущности, это ничего не изменит. Я ведь мог сколько угодно подбрасывать монету, добиваясь того результата, которого хотел. Все это было самообманом, уловкой, попыткой успокоить совесть, оправдать собственную трусость. Что и говорить: я просто боялся идти.

– Да, – ответил я. – Я здесь.

– Ты же не полицейский. Ты ничего не смыслишь в оружии.

Я промолчал. Подбросив в очередной раз монетку, я добился того, что она легла на ладонь обратной стороной.

– Хэнк?

– Все в порядке, – тихо произнес я. – Я еду домой.

Я позвонил Карлу и сказал, что у ребенка сильная рвота и Сара в панике.

Карл был полон участия.

– Линда сейчас здесь, – сказал он. – В свое время она работала медсестрой. Я уверен, что она не откажется поехать с тобой, если тебе нужна помощь.

– Очень любезно с вашей стороны, Карл, но не думаю, что это так уж серьезно.

– Ты уверен?

– Конечно. Тем более что на всякий случай я сегодня же покажу девочку доктору.

– Тогда езжай скорее домой. Я уверен, что мы и сами справимся. Ты ведь действительно ничего не видел?

– Нет. Совсем ничего.

– Ты говорил, что гул был слышен на южной окраине заповедника? У фермы Педерсона?

– Надо проехать немного вперед.

– Хорошо, Хэнк. Может, я позвоню тебе, когда мы вернемся, расскажу, как все прошло.