– Нет, – сказал он. – Зайду потом. Не хочу беспокоить Сару.

– Никакого беспокойства, – возразил я и переложил сверток с медведем в другую руку.

Джекоб снова замотал головой. Возникла неловкая пауза; мой брат явно собирался с мыслями, чтобы сказать еще что-нибудь.

– Уже решили, как назовете? – спросил он.

Я кивнул.

– Амандой.

– Красивое имя.

– Это в честь бабушки Сары. В переводе с латыни означает «достойная любви».

– Действительно красивое имя, – сказал Джекоб. – Мне нравится.

Я опять кивнул.

– Ты уверен, что не хочешь зайти?

Он покачал головой. Уже ступив с крыльца, он вдруг остановился.

– Хэнк, – замялся он, – я хотел… – И запнулся, бросив взгляд в сторону грузовика.

– Что?

– Ты не мог бы одолжить мне немного денег?

Я нахмурился, опять переложив медведя из руки в руку.

– Сколько?

Он сунул руки в карманы пальто и уставился на свои сапоги.

– Сто пятьдесят сможешь?

– Сто пятьдесят долларов?

Он кивнул.

– Зачем тебе понадобилось столько денег, Джекоб?

– Мне нужно платить за квартиру. На следующей неделе я получу пособие по безработице, но не могу ждать так долго.

– А когда ты мне вернешь?

Он пожал плечами.

– Я рассчитывал, что ты потом их удержишь из моей доли.

– Ты хоть пытаешься найти работу? Вопрос, казалось, удивил его.

– Нет.

Я постарался – правда, похоже, безуспешно – избавиться от менторского тона.

– Неужели ты даже не думаешь об этом?

– А зачем мне искать работу? – Он понизил голос до шепота. – Лу сказал, что ты согласился поделить деньги.

Я уставился ему в грудь, размышляя над тем, как правильно поступить. Для меня было совершенно ясно, что Джекобу нельзя говорить о том, что я не собираюсь делить деньги до лета: он непременно расскажет об этом Лу, и я снова окажусь в трудной ситуации. С другой стороны, если я хотел сохранить свои намерения в тайне, то не было никакого резона отказывать Джекобу в его просьбе. Грузовик за его спиной затарахтел еще громче, мотор раскашлялся, изрыгая клубы сизого дыма. В соседских домах было на удивление тихо, словно все их обитатели вымерли.

Я наконец принял решение и проговорил:

– Подожди здесь. Я только поднимусь наверх и возьму чековую книжку.

Пока я выписывал Джекобу чек, Сара развернула подарок, чтобы взглянуть на него. Малышка мирно спала в своей колыбельке.

– Он не новый, – прошептала Сара, и в ее голосе появился оттенок брезгливости.

Я подошел взглянуть на медведя. С первого взгляда ничего подозрительного в нем не было – ни пятен пли дырок, голова и лапы на месте, набивка цела, – но не оставалось никаких сомнений, что им уже изрядно попользовались. Игрушка была явно старая.

Сара повернула заводной ключик. Когда она его отпустила, из груди медвежонка полилась мелодия. Мужской голос на французском языке пел детскую песенку «Братец Жак». Стоило мне услышать ее, как я сразу же понял, почему медведь такой старый.

– Это была его любимая игрушка, – сказал я.

– Джекоба?

– Да, когда он был маленьким. А музыка все звучала – глухо, словно с трудом прорываясь сквозь темную меховую шкурку.

Сара взяла в руки медведя и как-то по-новому посмотрела на него. Мелодия становилась все медленнее – каждая нота казалась самой последней, – но так и не смолкала.

– По-моему, это очень мило с его стороны, правда? – Сара ткнулась носом в игрушку.

Я поднял оберточную бумагу и бросил ее в мусорную корзину возле кровати.

– Интересно, где он хранил его все эти годы, – пробормотал я.

– Он поднимется?

– Нет. – Я направился к двери. – Он очень торопится.

Сара опять стала заводить игрушку.

– Что это за чек?

– Для Джекоба, – бросил я на ходу и вышел в коридор.

– Он просит взаймы?

Я не ответил ей.

Малышка начала плакать – я как раз поднимался по лестнице, возвращаясь в спальню. Сначала ее плач был еле слышен; это было что-то среднее между покашливанием и кудахтаньем, но стоило мне войти в комнату, как ее голосок взвился до самого что ни на есть пронзительного крика.

Я вытащил Аманду из люльки и отнес на кровать.

Когда я поднимал ее, она расплакалась еще громче, крошечное тельце напряглось в моих руках, личико стало ярко-красным, и казалось, будто девочка вот-вот лопнет. Ее вес в очередной раз удивил меня; никогда не думал, что младенец может быть таким тяжелым, и к тому же она была какой-то плотной, словно накачанной водой. Голова – круглая, огромная – составляла почти полтела.

Сара протянула ко мне руки, и я передал ей ребенка.

Плюшевый медвежонок сидел тут же, в изголовье кровати, выставив вперед свои маленькие черные лапки, словно тоже хотел успокоить плачущую малышку. Сара поддерживала Аманду одной рукой, а другой расстегивала пижамную кофту, обнажая левую грудь.

Я отвернулся, подошел к колыбельке и выглянул в окно. Мне было неприятно смотреть, как Сара кормит Аманду. Я испытывал чувство гадливости, представляя, что ребенок сосет из нее соки. Мне это казалось противоестественным, ужасным; сразу вспомнились пиявки.

Я посмотрел во двор. Он был пуст: Джекоб и его грузовик исчезли. День был чудесный – тихий, безветренный, он так и просился на почтовую открытку. Солнечные лучи, отражаясь в обледенелых сугробах, слепили глаза; деревья отбрасывали на снег объемные Тени. С крыши гаража свисали сосульки, и я мысленно отметил, что, когда выйду на улицу, надо не забыть их сбить.

Отвлекшись от сосулек, я перевел взгляд выше, на самую крышу гаража, и вдруг заметил темные контуры большой птицы. Рука моя непроизвольно потянулась ко лбу.

– На крыше гаража сидит ворона, – сказал я.

Сара не откликнулась. Я потер кожу над бровями. Она была гладкой на ощупь; шишка не оставила после себя шрама. Малышка за моей спиной, пока ее кормили, издавала какие-то воркующие звуки.

Через минуту-другую Сара окликнула меня.

– Хэнк, – ее голос прозвучал очень тихо.

Я наблюдал, как ворона расхаживает взад-вперед по заснеженной крыше.

– Да?

– Пока я была в больнице, у меня возник план.

– План?

– Да. Как добиться, чтобы Лу молчал.

Я обернулся к ней. Моя гигантская тень расползлась по полу, голова приобрела чудовищные размеры и стала похожей на надутый воздушный шар. Сара, склонившись над Амандой, как-то неестественно улыбалась – брови ее высоко взметнулись, ноздри раздувались, рот был приоткрыт. Ребенок не замечал радостного возбуждения матери и жадно сосал ее грудь. Когда Сара взглянула на меня, улыбка исчезла с ее лица.

– В общем-то, никакой премудрости в нем нет, – проговорила она, – но, если мы все разыграем как надо, он может сработать.

Я подошел и присел у края кровати. Сара вновь переключила свое внимание на Аманду и начала нежно поглаживать ее щечки кончиками пальцев.

– Да, – прошептала она. – Ты моя маленькая голодная девочка, так ведь?

Губки Аманды старательно облизывали сосок.

– Продолжай, – сказал я.

– Я хочу, чтобы ты записал на пленку его признание в убийстве Педерсона.

Я уставился на нее.

– О чем ты говоришь?

– В этом как раз и состоит мой план, – объяснила она. – Так мы сможем держать его в узде. – Она усмехнулась, судя по всему, очень довольная своей изобретательностью.

– Это что, шутка?

– Конечно, нет, – удивленно проговорила она.

– С какой стати ему признаваться в том, чего он не совершал?

– Вы с Джекобом приглашаете его куда-нибудь выпить, накачиваете как следует, потом приезжаете все вместе к нему домой и начинаете в шутку разыгрывать сцену признания в убийстве. Делаете это по очереди: сначала ты, потом Джекоб и, наконец, Лу – вот тогда-то ты и запишешь его слова.

Вполне возможно, в предложении Сары и была некая логика, и я задумался, снова прокручивая в голове её план.

– Нет, это же бред какой-то, – резюмировал я. – Это ни за что не сработает.