– Тебе нужно отдохнуть, Хэнк. Ты становишься параноиком. Никто не знает про деньги, кроме нас, Ненси и Сары.

– Сара тоже не знает.

Он посмотрел на меня и пожал плечами.

– Ну, значит, кроме нас и Ненси. Пусть так.

Собака спрыгнула с кровати, потянулась и направилась в сторону ванной. Прошмыгнув внутрь, она стала шумно пить воду из унитаза. Мы прислушивались, пока она не напилась.

– Я убил Педерсона ради тебя, Джекоб, – сказал я. Он резко выпрямился.

– Что?

– Я убил его ради тебя.

– Какого черта ты мне постоянно твердишь об этом? Что это значит?

– Это значит, что я пошел из-за тебя на риск, а ты развернулся на сто восемьдесят градусов и предал меня.

– Предал тебя?

– Ты сказал Лу, где я спрятал деньги!

– Хэнк, что с тобой сегодня, черт возьми?

– Он знал, что они находятся в гараже.

Джекоб молчал. Собака вышла из ванной и застучала коготками по дощатому полу.

– Ты меня не предупреждал о том, что ему нельзя говорить, где спрятаны деньги, – пробормотал Джекоб.

Очень тихо я сказал:

– Ты проболтался ему насчет Педерсона.

– Я не…

– Ты предал меня, Джекоб. А ведь ты обещал, что будешь молчать.

– Я ничего ему не говорил. Он сам догадался. И сказал мне об этом.

– С чего это он вдруг догадался?

– Я рассказал ему, что в то утро мы ездили к самолету. Он видел репортаж о Педерсоне по телевизору и просто спросил меня: «Это вы убили его?».

– И ты это отрицал?

Он заколебался.

– Я ничего не стал говорить.

– Так ты отрицал?

– Он сам догадался, Хэнк, – раздраженным, вымученным голосом произнес Джекоб. – Просто догадался.

– Что ж, отлично, Джекоб. Потому что теперь он шантажирует меня этим.

– Шантажирует тебя?

– Да, говорит, что выдаст меня, если я не отдам его долю.

Джекоб задумался.

– И ты собираешься отдать ему деньги?

– Я не могу. Он же начнет сорить по городу стодолларовыми бумажками. Нас поймают раньше, чем он расскажет Карлу о Педерсоне, случись такое.

– Ты действительно думаешь, что он скажет?

– А ты?

Джекоб нахмурился.

– Не знаю. Наверное, нет. Он просто проигрался в последнее время, поэтому ему позарез нужны деньги.

– Проигрался?

Он кивнул.

– Где он играл? – Сама эта идея мне почему-то показалась абсурдной.

– В Толидо. На скачках. Он потерял немного денег.

– Сколько?

Джекоб пожал плечами.

– Не очень много. Я точно не знаю.

Я потер лицо руками.

– Черт возьми! – в сердцах произнес я и отвернулся к окну. На карнизе сидел голубь, нахохлившийся от холода. Я постучал по стеклу костяшками пальцев, и он улетел. На солнце блеснули его крылья.

– Ты понимаешь, что происходит, Джекоб? – спросил я.

Он не ответил.

– Теперь Лу ничего не стоит упрятать нас обоих за решетку.

– Лу не станет…

– И контролировать его мы уже не сможем. Раньше мы могли пригрозить ему, что сожжем деньги, но теперь это не сработает. Он нас выдаст, если мы осуществим свою угрозу.

– Ты бы в любом случае не сжег деньги, Хэнк. Я пропустил его слова мимо ушей.

– Знаешь, в чем заключается проблема? В том, что ты думаешь, будто можешь ему доверять. Он твой лучший друг, и ты надеешься, что тебя-то уж он не предаст.

– Да перестань ты. Лу просто…

Я покачал головой.

– Ты не можешь в полной мере оценить его поступки. Ты слишком близок к нему и не видишь, что он на самом деле из себя представляет.

– Что он из себя представляет? – скептически переспросил Джекоб. – Не ты ли собираешься открыть мне на него глаза?

– Во всяком случае, могу тебе сказать…

Он резко оборвал меня; голос его срывался от злости, когда он заговорил.

– Он мой лучший друг, Хэнк. Ты ничего о нем не знаешь. Несколько раз ты видел его пьяным и думаешь, что раскусил его, но это не так. Тебе ничего о нем неизвестно.

Я обернулся и в упор посмотрел на него.

– Ты можешь гарантировать, что он нас не выдаст?

– Гарантировать?

– Согласишься ли ты изложить на бумаге свое признание в том, что ты один убил Дуайта Педерсона, подписаться под ним и отдать мне на хранение?

Он бросил на меня испуганный взгляд.

– Признание? Зачем оно тебе?

– Чтобы показать полиции, если Лу вздумает выдать нас.

Джекоб лишился дара речи. Мое предложение, судя по всему, возымело должное действие. У Джекоба заметно поубавилось прыти; на это я и рассчитывал. Его признание было мне совершенно ни к чему – я лишь попытался припугнуть его, устроить ему небольшую встряску и согнать спесь.

– Вся эта катавасия происходит по твоей вине, Джекоб. Это ты проболтался Лу.

Джекоб молчал. Так и не дождавшись его ответа, я опять отвернулся к окну.

– И вот теперь Лу просит меня о том, на что я заведомо не могу пойти, – проговорил я. – И, когда я откажусь выполнить его просьбу, он нас выдаст. И упрячет за решетку.

– Перестань, Хэнк. Все кончится тем, что поймают нас как раз из-за тебя. Ты слишком нервничаешь, весь издергался…

– Я сейчас здесь, – сказал я не оборачиваясь, – чтобы выяснить, на чьей ты стороне.

– На чьей стороне?

– Тебе придется выбирать.

– Я ни на чьей. Вы оба всё твердите про какие-то стороны…

– Лу тоже так ставит вопрос? Он проигнорировал мою реплику.

– Я на стороне каждого из вас. Мы же в одной упряжке. Таков был наш уговор.

– А если бы тебе пришлось выбирать чью-то сторону…

– Я не собираюсь этого делать.

– Джекоб, я хочу, чтобы ты все-таки выбрал. Я хочу знать: Лу или я?

Я спиной чувствовал его замешательство, близкое к панике. Матрац жалобно скрипел, пока он ерзал на кровати.

– Я…

– Выбирай кого-то одного.

Секунд десять длилось его молчание. Затаив дыхание, я ждал ответа.

– Я выбираю тебя, Хэнк, – наконец произнес он. – Ты мой брат.

Я уперся лбом в оконное стекло. Оно было холодным и обжигало кожу. На улице, прямо под окном, какой-то старик выронил газету, и ее тут же подхватил ветер. Проходившая мимо парочка помогла старику поймать газету, и они немного поболтали; старик энергично кивал. «Спасибо, – произнес он, когда они расставались. – Спасибо».

Мэри-Бет зевнул, и я расслышал, как брат принялся ласкать его.

– Не забудь, Джекоб, – сказал я, и от моего дыхания стекло чуть запотело. – Что бы ни случилось, помни об этом.

Во вторник днем в дверь моего кабинета постучали. Не успел я и рта раскрыть, как дверь приоткрылась и в нее просунулась голова Лу. Он широко улыбался мне, выставляя напоказ свои зубы. Они были, как у грызуна – острые и желтые.

– Привет, мистер Бухгалтер, – сказал он. И вошел в кабинет, закрыв за собой дверь. Он направился прямиком к моему столу, но, подойдя, не присел. На нем была все та же белая куртка и рабочие сапоги. Лицо раскраснелось от холода.

Последние три дня я с ужасом ждал этого момента, но сейчас, когда он наконец настал, не испытывал ни страха, ни злости. Я чувствовал лишь страшную усталость.

– Чего тебе, Лу? – вздохнув, спросил я. Я знал, что он наверняка попросит именно то, что я не смогу ему дать.

– Мне нужно немного денег, Хэнк.

Вот и все, что он сказал. Не было ни угроз, ни упоминаний о Педерсоне или Джекобе, но я чувствовал, что их имена витают в воздухе, я словно улавливал их аромат.

– Я уже сказал тебе… – начал было я, но он, резко взмахнув рукой, оборвал меня:

– Я не об этом прошу. Дай мне хотя бы в долг.

– В долг?

– Я расплачусь с тобой, как только мы поделим деньги.

Я нахмурился.

– Сколько тебе нужно?

– Две тысячи, – ответил он и попытался улыбнуться, но, видимо, вовремя сообразил, что это уж слишком, и вновь принял серьезный вид.

– Две тысячи долларов? – переспросил я. Он мрачно кивнул.

– С чего это вдруг тебе понадобилось столько денег?

– У меня долги.

– На две тысячи? Кому ты должен?