– Хочешь выйти? – предложил Джекоб.

У меня не было особого желания выходить из машины, но ему, судя по всему, этого очень хотелось, поэтому я с готовностью кивнул и толкнул дверцу.

Мы побрели по полю, где, как нам казалось, когда-то пролегала гравийная дорожка, ведущая к нашему дому. Мэри-Бет рванул вперед, преодолевая высокие, нам по колено, сугробы, то и дело останавливаясь и обнюхивая снег. Преодолев ярдов сто, мы подошли к тому месту, где некогда стоял наш дом. Может, это было вовсе и не то место: ориентиров не было никаких – ни столбика, ни следов скважины, ни даже какого-либо углубления в земле, оставленного фундаментом. В общем, оно ничем не отличалось от окрестностей. Ветряная мельница, что стояла поодаль, выглядела бесхозной и заброшенной. С севера подул легкий бриз, и мельничные лопасти начали чуть заметно вращаться. При этом они заскрипели, как старое кресло-качалка, но, стоило нам обернуться на звук, тут же замерли.

Джекоб все пытался угадать, где что стояло – амбар, навес для трактора, зернохранилище, металлические бункеры, в которых отец держал семена. Он беспрерывно крутил головой по сторонам, размахивая руками. Его кожаные ботинки насквозь промокли от снега.

– Джекоб, – перебил я его наконец, – зачем ты меня сюда привез?

Он ухмыльнулся.

– Я решил, как распорядиться своей долей.

– Ну, и как же?

– Я хочу выкупить ферму.

– Эту?

Он кивнул.

– Я намерен отстроить заново дом, амбар – в общем, все, что здесь было раньше.

– Но это невозможно, – в ужасе воскликнул я. – Мы должны будем оставить эти края.

Собака рылась в снегу возле наших ног, и Джекоб какое-то время наблюдал за ней, не торопясь с ответом. Наконец подняв на меня взгляд, он сказал:

– Куда мне ехать, Хэнк? То ли дело вы, ребята. У тебя есть Сара, у Лу – Ненси, а у меня никого. Ты хочешь, чтобы я всю жизнь скитался в одиночку?

– Ты не можешь купить ферму, Джекоб. Как ты объяснишь, откуда у тебя столько денег?

– Я подумал, что мы могли бы сказать, будто Сара получила наследство. Здесь никто ничего не знает о ее семье. Мы объясним, что вы перед отъездом купили ферму, а меня оставили управляющим.

Я окинул взглядом окружавшие нас со всех сторон голые поля и попытался представить, что мой брат остается здесь, строит дом, возводит заборы, выращивает урожаи. Мне не верилось, что такое возможно.

– Я думал, ты обрадуешься, – проговорил он. Это же наша ферма. И я собираюсь возродить ее.

Я нахмурился. Джекоб ошибался: чего-чего, а уж радости я не испытывал ни малейшей. От фермы я бежал всю свою сознательную жизнь. Сколько себя помню, наша ферма представлялась мне единственным местом на земле, где все ломается и приходит в упадок, где ничего нельзя планировать и прогнозировать. Даже сейчас, глядя на этот пустырь, я испытывал глубочайшую безысходность. С этим местом меня не связывало ни одно приятное воспоминание.

– Все это очень непросто, Джекоб, – произнес я. – Ты хотя бы это понимаешь? Недостаточно купить ферму, на ней надо еще и работать. Нужно знать толк в машинах и семенах, удобрениях и пестицидах, гербицидах, дренаже, ирригации, погоде и правительстве. Ты же не имеешь ни малейшего представления обо всем этом. Тебя ждет тот же финал, что и отца.

Уже сказав это, я понял, что перегнул палку. Даже одного взгляда на брата было достаточно, чтобы догадаться, что я его обидел. Джекоб стоял, ссутулившись, засунув руки глубоко в карманы своих фланелевых брюк; куртка задралась. Он не смотрел на меня.

– Ферма должна была отойти мне, – пробормотал он. – Отец обещал мне это.

Я кивнул, все еще чувствуя себя виноватым за те обидные слова, что я произнес. Отец хотел, чтобы один из нас стал фермером, другой – юристом. Поскольку я лучше учился в школе, меня решили отправить в колледж. Впрочем, никто из нас так и не оправдал отцовских надежд; мы оба не дотянули до планок, что он установил для каждого из нас.

– Я прошу тебя помочь мне, – сказал Джекоб. – Никогда раньше я не обращался к тебе с просьбами, но сейчас не могу поступить иначе. Помоги мне вернуть ферму.

Я ничего не ответил. Мне не хотелось, чтобы он оставался здесь после дележа денег – я знал, что добром это не кончится, – но не мог найти подходящих слов, чтобы переубедить его.

– Я не прошу денег, – продолжал он. – Я лишь хочу, чтобы ты пустил слух о том, что Сара получила наследство.

– Ты еще даже не знаешь, согласится ли Мюллер продать тебе ферму.

– Если я предложу ему хорошие деньги, продаст.

– А ты не можешь купить другую ферму? Где-нибудь на западе, где нас никто не знает?

Джекоб покачал головой.

– Я хочу эту ферму. Я хочу жить там, где мы выросли.

– А что будет, если я откажу тебе в помощи? Он на мгновение задумался, потом пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, попытаюсь сочинить другую историю.

– Но разве ты не понимаешь, насколько это опасно, Джекоб? Твое присутствие здесь явится угрозой для всех нас. Единственная возможность избежать неприятностей – это исчезнуть всем вместе.

– Я не могу уехать, – сказал он. – Некуда мне ехать.

– Да перед тобой весь мир! Ты можешь осесть там, где захочешь.

– Я хочу только сюда. – Он топнул ногой по снегу. – Прямо сюда. Домой.

С минуту мы оба молчали. Опять налетел ветерок, и мы посмотрели на ветряную мельницу, но ее крылья так и не дрогнули. Я уже собирался с духом, чтобы ответить Джекобу отказом, убедить его в том, что затея его бессмысленна, когда вдруг он сам, словно угадав мои намерения, позволил мне взять тайм-аут.

– Тебе необязательно давать ответ прямо сейчас, – проговорил Джекоб. – Я только хочу, чтобы ты пообещал мне подумать о моей просьбе.

– Хорошо, – ответил я, благодарный ему за понимание. – Я подумаю.

Только потом, когда Джекоб уже высадил меня у дома и я открывал входную дверь, до меня дошло, почему он приоделся и подстригся перед нашей встречей. Он хотел произвести на меня впечатление, предстать передо мной зрелым и солидным человеком, доказать, что, выпади ему шанс, и он может справиться с ролью взрослого не хуже меня. Подумав об этом и представив, как он начищает ботинки в своей мерзкой хибаре, как просовывает ноги в неудобные тесные брюки, застегивает ремень, надевает носки, а потом стоит в ванной перед зеркалом, оценивая результат своих усилий, я почувствовал, как меня захлестывает волна жалости и к себе, и к нему; мне стало очень грустно оттого, что мы так далеки друг от друга. И ужасно захотелось помочь ему с фермой.

Но я знал, что это невозможно, как бы мне этого ни хотелось, и, когда днем я обговорил это с Сарой, она согласилась со мной.

– Он должен уехать, Хэнк, – сказала она. – Не может быть и речи о том, чтобы он остался.

Мы сидели у камина в гостиной. Сара опять вязала, и, когда она говорила, спицы негромко постукивали, словно переводили ее слова на азбуку Морзе.

– Ты должен заставить его понять это.

– Знаю, – кивнул я. – Но там я не мог этого сделать. Скажу ему обо всем в понедельник.

Она покачала головой.

– Не говори, пока не возникнет необходимость.

– Что ты имеешь в виду?

– Со временем он может утратить интерес к своей затее.

Я понял ее позицию; она боялась, что мой отказ настроит Джекоба враждебно по отношению к нам, толкнет его к Лу. Я хотел было поспорить с ней, сказать, что не стоит опасаться Джекоба, что он все-таки мой брат и ему можно доверять, но вдруг понял, что у меня нет весомых аргументов, нет солидных, объективных доказательств его преданности. И потому мне не оставалось ничего другого, как сказать:

– Жаль, что мы не можем помочь ему с фермой. Спицы замерли, и я почувствовал на себе взгляд Сары.

– Он не может здесь оставаться, Хэнк. Это погубит нас.

– Знаю. Я просто сказал, что мне жаль отказывать ему в помощи.

– Тогда возьми с него обещание, что он уедет. Только так ты сможешь ему помочь.

– Но что он будет делать, Сара? Ты об этом подумала? Ему ведь некуда ехать.