– Он жив?

– А что с ними сделается? Ну, дали по башке слегка, дурная кровь вытекла – только на пользу.

– Дурная кровь – из головы? Это юмор у вас такой?

– Почему? Вообще-то кровь хоть в голове, хоть, извините, в жопе одинаковая.

Грубое слово меня почему-то слегка успокаивает.

Будто я уже что-то поняла.

И правильно поняла: это оказался не ты, Володя. Да, куртка светлая, джинсы голубые, ботинки красные и даже темные волосы – как у тебя. Но это не ты.

Извиняюсь перед всеми, выхожу на улицу.

Звонок. Человек, который звонит мне крайне редко: бывший муж. Твой отец, Володенька.

Спокойным тоном, узнаваемо улыбчивым голосом:

– Привет. Вовка тут ко мне заехал, переночует, ты не против?

– Я могу быть против во втором часу ночи? Вы могли позвонить?

– Да заболтались.

– Ему в школу завтра! Как он пойдет без учебников?

– Завтра воскресенье, – говорит бывший, голос неоконченно подвисает, так и слышится несказанное: «Завтра воскресенье, дурочка!»

– Он мог бы предупредить, – говорю я, сердясь на себя, понимая, что разговор нужно немедленно прекратить.

– Да ладно. Захотел – приехал.

– Почему бы и нет, действительно! Папа видит сына раз в три месяца, папа раз в год дает сыну пять рублей, почему бы и не приехать к папе!

– Это неправда, – говорит бывший.

На самом деле это правда, но у бывшего есть гениальная особенность считать правдой только то, что он считает правдой. Он гениально умеет не тревожиться о других людях и их проблемах. Он гениально оправдывает свои неудачи, лень, свою бедность, в конце-то концов! А самое гениальное – спокойствие. Он спокоен, как просветленный Будда.

Пока я думаю об этом, он что-то говорит. Ловлю на середине фразы:

– ...неизбежно. Все мальчики вырастают и уходят от матерей к отцам.

– Да? То есть – я его ращу, я колочусь, я загибаюсь, а он уходит к тебе – ни за что?

– Почему ни за что? Я отец. Ему пора понять жизнь, для этого надо общаться с мужчиной.

– Это кто у нас мужчина?

– Да ладно тебе, – он непробиваем.

– Может, вы там пивка выпили и покурили? Помужски? – предполагаю я.

– Да, – отвечает бывший. – Почему нет? Ну, бил меня отец по губам за сигареты, а мать по голове кастрюлей, когда я впервые выпил. Что дальше? Все равно начал и курить, и пить. При этом заметь, не алкоголик.

Это верно, он не алкоголик. И вообще, ведя богемный образ жизни, скорее человек умеренный – лишнего не выпьет, вреда себе не причинит. Потому что любит себя, в отличие от меня. Умеет себя любить.

Я продолжаю допрос:

– Ты так его приманиваешь?

– Объясняю, – терпеливо вталкивает он мне, дурочке. – Не приманиваю, а понимаю неизбежность некоторых вещей. Он пил бы пиво на улице и курил по подъездам – это лучше?

– Лучше вообще не пить и не курить!

– Слушай, это примитивно, – говорит он, добродушно соболезнуя моей одноклеточности. – Человек не сводится к таким простым вещам. Это всего-навсего привычки. Да, не очень хорошие. Но главное не в этом.

– Главное – он потерянный ребенок! Он даже не знает, кем хочет быть, он никем не хочет быть.

– Ты напрасно, – говорит бывший. – Он сказал, что его компьютерный дизайн интересует.

Я затыкаюсь.

Что-то говорю и быстро сую телефон в карман джинсов, чтобы избежать искушения разбить его об асфальт.

Вот так. Мама с сыночком ведет долгие беседы, рассказывает ему об интересных профессиях, сынок посмеивается и уверяет, что собирается, как отец его одноклассника, заняться сбором пищевых отходов. Простой и гениальный бизнес: папа одноклассника по всей Москве поставил бачки для этих самых отходов с крупными веселыми надписями: «Осталась еда – кидай сюда!» Это действует, люди выкидывают туда, а папа собирает и кормит этими отходами тысячи подмосковных свиней, выращиваемых на огромных свинокомплексах.

А папе сын признался: компьютерный дизайн ему по сердцу. Вот так вот с ходу выдал заветное.

Я дура, говорю я себе, покупая по пути домой пива и пачку сигарет. Есть смысл рвать нервные кончики и тратиться, когда видишь результат и благодарность. А если результат сомнителен и благодарности никакой, то зачем? Нет, конечно, женщина экзистенциальна по сути своей, и самое странное в мифе о Сизифе то, что Сизиф мужчина. Но не настолько же! Всё, хватит. Пора подумать о себе.

Но трудно думать о себе тому, кто от этого отвык. Я отправляюсь в салон красоты, я иду по магазинам и наряжаюсь, я целых два раза посещаю выставки чего-то там и целый раз – театр. Но за каждую минуту, потраченную на себя, я расплачиваюсь угрызениями совести, каждая купленная себе вещь кажется украденной у сына, я поняла, что загнала себя в тупик, а в одиночку выход из тупика найти трудно. Искать же его с теми, кто тебя знает такой, какая ты есть, еще труднее. Нужен новый человек, который тебя не знает. Он увидит тебя другой, и этим поможет открыть в себе что-то новое. Начинается этап поиска через множество каналов, а их действительно уйма – компьютерные серверы знакомств, электронные свахи, чаты, блоги, начинаешь в это играть и заигрываешься, потому что там ты представляешься какой угодно, имеешь любую внешность, любой возраст. Но, опомнившись, вспоминаешь, что ищешь кого-то не для своей виртуальной двойницы, а для себя... При этом есть в этом чтото неприглядное, почти как в мастурбации, хотя некоторые и в этом не видят ничего особенного. В самом деле, а что такого?

Познакомившись с мужчиной в реале, первым делом просишь его:

– Послушай, не говори никому, что мы познакомились через Сеть. Ладно?

– А какая разница?

– Тебе трудно?

– Нет. Но смысл? Один человек искал и нашел другого человека – обычное, естественное дело.

– Может быть. Но все-таки.

– Хорошо. Мы встретились в метро?

– Да. Нет. Как-то уж очень... В толпе знакомиться...

– Понял. Мы встретились на рауте. На дипломатическом приеме. На открытии выставки художника Репкина-Дедкина или на премьере фильма режиссера Бабкина-Внучкина. Или кутюрье Жучкин-Кошкин нас пригласил на показ весенней коллекции своего ученика Мышкина. Выбирай!

– Перестань. Просто ты обратился ко мне по делу.

– Чем это лучше, не понимаю?

– Ну... Элемент случайности. Непреднамеренности.

– Это так важно?

– Для меня – да.

К счастью, мужчина оказывается покладистым. И вообще хорош во всех смыслах. Все становится стабильным. А главное – ты, Володечка, выравниваешься. Причем такое ощущение, что не благодаря, а вопреки. Выравниваешься сам. Начал опять старательно учиться, хоть и не по всем предметам, перестал басить – уже потому, что голос оформился, стал твердым и ни к чему демонстрировать его стальность. И действительно ты всерьез заинтересовался дизайном.

– Это теперь главная профессия, – говоришь ты. – Мир давно уже создан, его надо только оформить. Что есть мир вообще? То, что мы ощущаем, в первую очередь – видим. Так что я творец вашего мира, господа. Я сделаю его таким, каким захочу.

И мне бы радоваться, но что-то мешает. Обретенный мужчина при всех его достоинствах раздражает всё чаще и чаще. Сначала я не понимаю этого, потом доходит: он раздражает уже тем, что может обойтись без меня. Я пытаюсь сделать его большим ребенком, а он не хочет этого, хотя иногда ему приятно – как приятно бывает слегка, немучительно поболеть, лежа в укутанном тепле, принимая горячий чай и неназойливо капризничая. Я хочу от него ребенка – он категорически нет.

Наконец я осознаю, что тоскую по тем трудностям, которые из года в год не давали мне нормально жить. По усталости, по недосыпанию, по ссорам с непокорным сыном, по мечтам о мужчине если не идеальном, то просто приличном...

Мы расстаемся. Ты ничего не понимаешь, я ничего не понимаю, никто ничего не понимает. Неизбежность.

Мне опять трудно – и опять хорошо. Пусть поплохому хорошо, неважно, но зато я опять принадлежу себе. Своим трудностям, ошибкам, глупостям, да. Но – себе. Нет ничего важнее. А те переломные годы, Володечка, когда мне казалось, что я принадлежу тебе, это и была форма моей самопринадлежности. Понимаешь меня? Нет? Неужели понимаешь? Тогда объясни мне.