Фед. Сем. У нас нет овса.
Утесов. Ну дайте полмеры.
Фед. Сем. Да нет у нас овса, я тебе говорю.
Утесов. Ну давайте скрипку тады. Вы сколько за смычок со своим прикладом возьмете?
Фед. Сем. Как это – со своим прикладом?
Утесов. А так, палка ваша, а волос наш – вот Маруська пожертвует. Вы обратите внимание, волос-то какой! Отойдите в сторонку, а то она очень задом бьет. (Выдергивает у лошади из хвоста несколько волосков.) Вот волос какой!
Фед. Сем. Это черт знает что такое!
Утесов. А вы что же, гражданин, пастух, что ли, будете?
Оркестрант. Почему пастух? Из чего вы заключили?
Утесов. Я гляжу, дудка у вас больно богатая. Вам бы с такой дудкой пастухом быть – цены бы вам не было. Сыграл бы чего на дудке, музыку, что ль, какую. У меня Маруська очень любительница.
Музыкальный аттракцион
Джаз играет. Лошадь все больше оживляется и, наконец, пускается в пляс. Сложный танец лошади под аккомпанемент джаза.
Явление восьмое
В магазин входит Утесов – Дирижер американского джаза.
Утесов. Здравствуйте.
Фед. Сем. Здрасте.
Утесов. Я приходил получайт у вас капелька русский музыка, вашей великий маленький кучка.
Фед. Сем. Пожалуйста. Что же вам угодно?
Утесов. Я хотел получайт опера вашей великий маленький кучка: Глинка, Мусорный, Римский-Корсаков и Чайниковский. Я хотел играйт ваша чудная опера «Червивая дама», «Боб Годунов», «Юджин Онегин» и «Маленький золотой петух».
Фед. Сем. Вы музыкант?
Утесов. О ес, ес. Я есть один известный американский дирижер.
Фед. Сем. Очень приятно.
Утесов. Я имел специально приезжать из Нью-Йорк, чтобы бывать знаком с ваша великая русский музыка.
Фед. Сем. И вы уже что-нибудь слышали?
Утесов. О ес. Я имел бывайт в ваш Большой театр, но находил, что он не дает никакой ответ на этот день, на сегодня.
Фед. Сем. Ну что вы! Разве вы не знаете, что Большой театр первый выкинул лозунг «Искусство – трудящимся»?!
Утесов. Выкинул?
Фед. Сем. Выкинул.
Утесов. И далеко выкинул?
Фед. Сем. Так далеко, что его невозможно найти.
Утесов. Я это имел замечайт.
Фед. Сем. А как вам понравилась постановка?
Утесов. Я имел приходить на «Юджин Онегин», и я замечайт очень бедная постановка. Там имели исполняйт «Слыхали львы, слыхали львы за рощей глас певца любви», и я замечайт много певец любви и ни одного льва. Я не понимайт: такой большой театр – и ни одного льва. У нас в Америка, если бы пели «слыхали львы, слыхали львы», обязательно показали бы львы. Это не очень дорого, но это нравится публикум. Я считай, что ваша русская музыка очень хорошая музыка, но очень длинная музыка и очень скучная музыка. Я считай, что для того, чтобы русская музыка могла догнать и перегнать американская музыка, ее нужно играть совсем на другой манер. Ее надо немного сокращайт и немного изменяйт.
Музыкальный номер
Явление девятое
Утесов (входя). Здравствуйте.
Фед. Сем. А, Леонид Осипович, очень рад, очень рад. А мы вам приготовили целый комплект новых нот. (Зовет.) Костя, Костя, Костька, черт. Константин! Опять куда-то запропастился.
Утесов. Между прочим, обратите внимание: как только я прихожу – его нет.
Фед. Сем. Да-да. Очень странно. А когда вас нет, он все время здесь. Ну ничего, я сейчас сам достану. Вот (достает кипу нот). Замечательные песенки. Последние новинки Европы!
Утесов (перелистывая ноты). «Томми в сумасшедшем доме». Вертинский – новая ариэтка «Уж горит Чапей». Скажите пожалуйста. Уже успел. Интересно, как он откликнулся на это событие? (Раскрывает ноты, напевает.) «Уж горит Чапей, пей детка, пей!» Ну да все понятно. Дальше, разумеется, пойдет: «Уже Шанхай в огне, прильни ко мне». А конец такой:
Что нам блеск шанхайского пожара,
Что нам в том, что догорел Чапей?
Дорогая самая да у меня гитара,
Никогда я не расстанусь с ней.
Какое блестящее разрешение японско-китайских отношений. До этой гитары Лига Наций еще не додумалась. Великие державы не хотят расстаться со своими концессиями, а Вертинский со своей гитарой. Пойдем дальше. «Сердце глупенькой девочки в паутине чулок». Вальс-бостон. Не понимаю, зачем вы мне все это показываете?
Фед. Сем. Я думал, что из этого вы сможете чем-нибудь воспользоваться для своего репертуара.
Утесов. Какая чепуха. Я не исполняю никаких песенок и никакой легкой музыки. Я исполняю только классические произведения.
Фед. Сем. Как – не исполняете легкой музыки? Вы смеетесь надо мной!
Утесов. Может быть, вы с кем-нибудь себя путаете?
Фед. Сем. С кем же я могу себя спутать?
Утесов. Этого я не знаю. Мало ли на свете есть идиотов, с которыми вы можете себя спутать. Я вам повторяю, что никогда легкой музыки не исполнял и исполнять не собираюсь.
Фед. Сем. Не исполняли?
Утесов. Не исполнял.
Фед. Сем. Нет?
Утесов. Нет.
Фед. Сем. Никогда?
Утесов. Никогда!
Фед. Сем. Одну минуточку (заводит граммофон).
Аттракцион с граммофоном
Федор Семенович ставит пластинку, и она начинает звучать.
Пласт. Значит, гражданин Утесов, вы говорите, что вы никогда никаким джаз-бандом не дирижировали? Вы никогда этим безобразием не занимались? Тогда разрешите я вам напомню. Что вы скажете по поводу вот этого?
Из раструба звучит фокстрот «Арабелла».
Утесов. Подумаешь! Какая-то серенькая полечка.
Пласт. Это настоящий американский фокстрот.
Утесов. Да я и не помню, чтобы мы это играли, – у нас музыканты лучше!
Пласт. Ах, вы, значит, не помните, что вы это делали? Вам обязательно нужно свой голос услышать? Пожалуйста, будьте любезны!
С пластинки звучит начало песни «С Одесского кичмана».
Ну а это что такое?
Утесов. Не знаю, не знаю. Какой-то безголосый певец! Это не я вовсе!
Пласт. Ах это тоже не вы? Но тогда разрешите еще один документик представить.
С пластинки звучит голос Утесова, поющего «Бублички».
Утесов. Что вы привязались к этой подозрительной личности? И песня эта, и певец были справедливо раскритикованы. При чем здесь я?
Пласт. Простите, я не могу с вами спорить, потому что я кончаюсь. Переверните меня.
Утесов. Кто кончается?
Пласт. Я – пластинка.
Утесов переворачивает пластинку.
Благодарю вас, товарищ Утесов. Вы очень любезны.
Утесов. Пожалуйста, не стоит благодарности.
Пласт. Позвольте вам напомнить еще одну маленькую штучку.
Из граммофона звучит песня «Пока».
Вот это аргументы! А ваши разговоры чепуха! Давно пора перестроиться. Я вам столько раз об этом говорила. Будьте здоровы, дорогой мой!
Утесов. Каюсь. Пел. Скажу даже больше: пел, пускал корни и насаждал. Бейте меня, Федор Семенович!
Фед. Сем. Что вы, что вы, Леонид Осипович, успокойтесь. Какие пустяки...
Утесов. Как – пустяки? Вы, Федор Семенович, эти анти-отмежевательнические настроения бросьте! Я каюсь, а вы мне под руку говорите. Не мешайте мне, пожалуйста. Товарищи! Признаю свои ошибки, все до одной. Теперь я прозрел и понял, что это было с моей стороны типичное мракобесианство. Это была форменная упадочничевщина, адриановщина и пиотровщина. Но повторяю, что теперь я совершенно переродился. У меня появилось совершенно новое мировоззренчество, мироощущенчество и миросозерцанчество. Теперь я исполняю только классическую музыку. Сейчас я вам докажу. Товарищи, вы можете мне сыграть «Музыкальный момент» Шуберта, этого классического представителя эпохи накопления торгового капитала, периода его борьбы с феодальной загниваевщиной?
