Но через некоторое время дождь перестал идти, ветер стих, а на небе показались звезды. Помещение, где устроили Гэндзи, было слишком непривычным для него, да и не соответствовало его положению, поэтому решили перевести его обратно в главные покои, однако та их часть, что уцелела от огня, имела крайне неприглядный вид, к тому же рядом, на пожарище, шумели слуги, а все занавеси были сорваны.

«Не лучше ли дождаться рассвета?» – растерявшись шептали приближенные Гэндзи, сам же он сосредоточил мысли свои на молитвах, но ничто не приносило его душе желанного успокоения. Скоро на небо выплыла луна, и, приоткрыв плетеную дверцу, Гэндзи выглянул наружу. Совсем рядом с домом виднелся четкий след прилива, на море еще и сейчас бушевали волны. В ближних пределах не было ни одного человека, который, обладая умом, способным проникать в душу вещей и прозревать прошлое и грядущее, мог бы открыть истинные причины происшедшего.

Бедные рыбаки собрались у дома «благородного господина из столицы» и подняли невообразимый шум, щебеча что-то на своем совершенно недоступном для понимания языке. Прежде этого не потерпели бы, но сегодня никто и не думал прогонять их.

– Будь эта страшная буря чуть более продолжительной, на берегу не осталось бы ничего, все поглотил бы прилив. Видно, боги смиловались над нами! – доносится до слуха Гэндзи.

Можно было бы сказать, что ему одиноко, тоскливо, но, право, достанет ли слов, чтобы выразить всю глубину его отчаяния?

Ни разу за все эти страшные дни, пока бушевала буря, мужество не покинуло Гэндзи, но столь тяжкие испытания изнурили его силы, и он сам не заметил, как задремал, прислонившись к какому-то столбу, ибо в этом бедном жилище не приходилось рассчитывать на лучшее. И вот, стоило ему закрыть глаза, как словно живой возник перед ним ушедший Государь.

– Зачем ты здесь, в этом ужасном месте? – спрашивает он и, взяв Гэндзи за руку, принуждает его подняться.– Вручив судьбу свою богу Сумиёси, приготовь поскорее ладью и покинь этот залив.

И Гэндзи отвечает, не скрывая своей радости:

– С тех пор как лишился я вашей милостивой защиты, много горестей пришлось мне изведать. Признаюсь, я готов был уже броситься в волны морские.

– О нет, ты не должен даже думать об этом! Все эти бедствия посланы тебе в наказание за какой-то незначительный проступок. До сих пор я не имел возможности оглянуться на ваш мир, ибо, хотя и не совершил я за время своего правления никаких тяжких преступлений, за мной числится немало случайных прегрешений, какие обременяют душу каждого человека, и я должен был от них освободиться. Но, узнав, в каком бедственном положении ты оказался, я потерял покой и, погрузившись в море, поднялся на берег. Теперь же, как ни утомили меня тяготы пути, я хочу воспользоваться случаем и навестить столицу, ибо есть у меня дело к Государю.– Так молвив, он исчезает.

Обливаясь слезами, Гэндзи стремится за ним с мольбой: «О, возьми и меня с собою!», обращает к небу свой взор, но, увы, никого уже нет, лишь лик луны мерцает в вышине. Право, трудно поверить, что все это лишь пригрезилось ему! Гэндзи казалось, что Государь еще где-то рядом, но лишь тучи печальной чередой тянулись по небу…

Отец, по которому он так тосковал все эти годы и которого ни разу не видел даже во сне, внезапно явился ему хоть и на краткий миг, но столь ощутимо живым, что долго еще перед глазами Гэндзи стоял его образ.

«Когда я достиг предела своих несчастий и готов был проститься с жизнью, отец поспешил мне на помощь,– с умилением думал он.– Так что мне следует благодарить непогоду, а не сетовать на нее».

Увиденный сон вселил в сердце Гэндзи надежду, и радостны были его думы. Однако тут же новая забота омрачила чело, и сердце стеснилось от горести. Забыв об унылой яви своего нынешнего существования, он печалился лишь о том, что не смог хотя бы во сне подольше поговорить с отцом. Надеясь увидеть его еще раз, он снова старался заснуть, но, увы, сон не шел к нему, а тут наступил рассвет.

Небольшая ладья пристала к берегу, из нее вышли какие-то люди, двое или трое, и направились к его временному пристанищу.

– Кто вы? – спросили их, и в ответ услыхали:

– Мы прибыли из бухты Акаси, прислал же нас бывший правитель Харима, недавно вступивший на Путь. Коли есть среди прислуживающих в доме некий Гэн-сёнагон, то, с ним встретившись, мы подробно изложим суть дела.

Ёсикиё не мог сдержать изумления.

– Вступившего на Путь знаю я по провинции Харима. Одно время мы были близки с ним, но по личным причинам возникли меж нами некоторые обиды, и мы давно уже не сообщаемся друг с другом. Что же побудило его пуститься в путь, пренебрегши даже волнением на море?

А Гэндзи, сопоставив услышанное с увиденным во сне, сказал:

– Встретьтесь с ним немедленно.

И Ёсикиё вышел на берег, туда, где ждал его Вступивший на Путь. «Как же сумели они спустить ладью? – недоумевал Ёсикиё.– Ведь все эти дни море бушевало не стихая…»

– В начальный день прошлой луны ко мне явилось во сне какое-то странное существо и произнесло нечто тоже весьма странное. Сначала я не решился поверить услышанному, но существо появилось снова и сказало: «На Тринадцатый день тебе будет дан ясно различимый знак. Готовь ладью и, как только перестанет лить дождь и стихнет волнение на море, плыви в Сума». Я снарядил на всякий случай ладью и принялся ждать. Тут разыгралась страшная буря: дул ветер, лил дождь, сверкали молнии. Это привело меня к мысли, что сон мой был неслучаен, ведь и в чужих землях известно немало примеров, когда пророческие сны спасали страну от грозящих ей бедствий. Вот я и решил: точно в назначенный день отправлюсь в Сума и сообщу вашему господину все, что мне было открыто, а там уж он сам рассудит, как поступить умнее. Итак, я вывел ладью в море и, влекомый каким-то странным легким ветерком, сам не заметил, как добрался до Сума. Ясно, что тут не обошлось без вмешательства богов. Не происходило ли и здесь чего-нибудь подобного? Как ни неловко мне обременять вашего господина, прошу вас передать ему все, что я сказал.– Вот что сообщил Вступивший на Путь Ёсикиё, а тот потихоньку передал его слова Гэндзи.

Гэндзи долго думал и передумывал, сопоставляя тревожные знаки, полученные во сне и наяву, обращаясь мыслями к прошедшему и к грядущему, и вот как он рассудил наконец: «Если, испугавшись людского злословия и осуждения потомков, пренебрегу я этой помощью, быть может истинно богами ниспосланной, то не исключено, что когда-нибудь со мной случится еще большее несчастье и пойдет обо мне дурная слава. Опасно противиться даже воле обычных людей. Пусть я и сам приобрел уже немалый жизненный опыт, все равно следует подчиняться воле старших по возрасту или по чинам, всех, чье влияние в мире значительнее моего, и в действиях своих руководствоваться их советами.

Мудрецы древности говорили: «Держась позади, избежишь наказания»[2]. Мне грозила смертельная опасность, я изведал все самые страшные горести, какие только выпадают на долю человеку, так чего же мне бояться? Стоит ли медлить теперь из страха перед осуждением потомков? Да и вправе ли я предаваться сомнениям, несмотря на столь определенное наставление, полученное во сне от отца?

Вот как. ответил Гэндзи Вступившему на Путь:

– В этом чужом краю я не знал ничего, кроме печалей, и ни один человек из столицы не заехал меня навестить. Я влачил безотрадные дни, любуясь лишь светом солнца и луны в бескрайнем небе и радуясь, что хоть эти старые друзья остались со мной. Но вот счастливую весть принес мне челнок рыбака… (130) Есть ли в вашей бухте тихий уголок, где мог бы я найти себе пристанище?