Государыня-мать большую часть времени проводила в отчем доме, а приезжая в Высочайшую обитель, располагалась в Сливовом павильоне, уступив дворец Кокидэн новой найси-но ками. Здесь было гораздо оживленнее, чем в мрачноватом дворце Восхождения к цветам, Токадэн, великое множество дам собиралось в покоях, устроенных на новейший лад и блистающих роскошью убранства, но в душе найси-но ками по-прежнему жила память о той нечаянной встрече, и она лишь вздыхала и печалилась. Должно быть, она и теперь продолжала тайком писать к Гэндзи. А Гэндзи – «Что, если об этом узнают?» – тревожился, но, судя по всему, оставался верен прежним привычкам: новое положение этой особы ничуть не охладило его пыл, напротив…

Государыня-мать, которая при жизни прежнего Государя принуждена была скрывать свою неприязнь к Гэндзи, решила, как видно, что настала пора отплатить ему за обиды. Неудача за неудачей обрушивались на Гэндзи, и, хотя он предвидел нечто подобное, такая скорая перемена в обстоятельствах привела его в крайнее расстройство, и он предпочитал нигде не показываться.

Левый министр, недовольный нынешним положением дел, тоже почти не бывал во Дворце. Государыня-мать не благоволила к нему, памятуя, что, отвергнув ее предложение, он отдал свою единственную дочь господину Дайсё. Что же касается его отношений с Правым министром, то меж ними никогда не было согласия. В прежние времена Левый министр вел дела по собственному разумению и теперь, когда мир так изменился, с естественной неприязнью глядел на своего самодовольно-важного соперника.

Господин Дайсё время от времени наведывался в дом Левого министра, заботливее прежнего опекая некогда прислуживавших госпоже дам, нежность же его к маленькому сыну была поистине беспредельна, и министр, растроганный и преисполненный благодарности, старался ему услужить совершенно так же, как в те давние дни, когда никакие несчастья еще не омрачали их существования.

При жизни прежнего Государя Гэндзи, будучи его любимым сыном, совершенно не имел досуга. Теперь же – потому ли, что были порваны связи со многими ранее любезными его сердцу особами, или потому, что ему просто наскучили тайные похождения, но только он почти все время проводил дома, жил спокойно, предаваясь тихим удовольствиям, так что лучшего и желать было невозможно.

В те дни в мире много говорили об удаче, выпавшей на долю юной госпожи из Западного флигеля. Сёнагон и другие дамы втайне считали, что когда б не молитвы покойной монахини… Принц Хёбукё по любому поводу обменивался с дочерью письмами, хотя его нынешняя супруга, мачеха юной госпожи, относилась к этому более чем неодобрительно. Ее собственные дочери, несмотря на все ожидания, так и не сумели выдвинуться, и, естественно, у нее было немало причин для зависти. Словом, все это было как будто нарочно выдумано для повести.

Жрица святилища Камо, облачившись в одеяние скорби, покинула свою обитель, и на ее место заступила госпожа «Утренний лик» – Асагао. Нечасто к служению в святилище допускались внучки Государя, но, очевидно, подходящей принцессы не нашлось.

Господин Дайсё, хоть и немало прошло уже лун и лет, все еще не мог забыть Асагао и часто сетовал на исключительность ее нынешнего положения. Он продолжал сообщаться с ее дамой по прозванию Тюдзё, да, судя по всему, и к ней самой писал иногда тайком. Как видно, Гэндзи не придавал особого значения изменениям, происшедшим в его жизни, и, не имея никаких дел для заполнения своего досуга, старался занять себя тем, что поддерживал ни к чему не обязывающие отношения с разными женщинами.

Государь, не желавший нарушать заветов ушедшего, искренне сочувствовал Гэндзи, но молодость соединялась в нем с крайним безволием, и вряд ли можно было ожидать от него особой твердости. Он не умел противостоять произволу Государыни-матери и деда своего, министра, так что государственные дела вершились, как видно, помимо его желаний. Все больше и больше невзгод обрушивалось на Гэндзи, но госпожа Найси-но ками по-прежнему отвечала на его чувства, и, как ни безрассудно это было, они и теперь не отдалились друг от друга.

Когда начались службы пяти богам-хранителям[12], Гэндзи, воспользовавшись тем, что Государь соблюдал воздержание, навестил ее, и, глядя на него, Найси-но ками снова и снова ловила себя на мысли: «Уж не во сне ли?»

Госпожа Тюнагон украдкой провела Гэндзи в издавна памятную ему маленькую комнатку на галерее. Ему пришлось расположиться у самых занавесей, и Тюнагон замирала от страха, зная, как много во Дворце посторонних. Смотреть на его прекрасное лицо не надоедало даже тем женщинам, которые видели его ежедневно, так что же говорить о Найси-но ками? Могла ли она не дорожить каждым мгновением их редких встреч? Ее красота тоже достигла к тому времени своего расцвета. Возможно, ей недоставало некоторой значительности, но юная, пленительно-нежная Найси-но ками была необычайно привлекательна.

Казалось, не успели встретиться, как небо начало светлеть, и вдруг где-то совсем рядом раздался неприятно грубый хрипловатый голос: «Ночной караул».

– Должно быть, еще кто-то из высочайшей охраны тайком пробрался сюда, а какой-нибудь недруг, о том проведав, решил его напугать, – предположил Гэндзи. Все это было, конечно, забавно, но не сулило ему ничего, кроме неприятностей. Голоса караульных раздавались то дальше, то ближе, но вот наконец возгласили: «Первая стража Тигра».

произносит женщина. Как трогательна ее печаль!

отвечает Гэндзи и с неспокойным сердцем выходит.

Лунная ночь еще только близилась к рассвету, невиданно густой туман застилал окрестности. Гэндзи двигался с величайшей осторожностью, надеясь остаться неузнанным, но, увы… Он и не подозревал, что в тот самый миг То-но сёсё – старший брат обитательницы дворца Дзёкёдэн, выйдя из павильона Глициний, остановился за решеткой, куда не проникал свет луны. Удастся ли ему избежать дурной молвы?

Удивительно, что даже в такие мгновения мысли Гэндзи невольно устремлялись к той, жестокосердной. Его восхищало постоянство, с которым она противилась его желаниям, неизменно выказывая ему свою холодность, но его своевольное сердце было глубоко уязвлено.

Государыня-супруга, как ни печалила ее разлука с маленьким сыном, почти не бывала теперь во Дворце, ибо чувствовала себя там принужденно и неловко.

«Не осталось никого, кто мог бы стать мне опорой, вот и приходится постоянно прибегать к помощи господина Дайсё, – думала она. – К сожалению, он по-прежнему упорствует в своих намерениях, и это мучительно. Ужасно, что Государь ушел из мира, оставаясь в неведении, но еще ужаснее будет, если распространятся новые слухи. Не затем, что они могут повредить мне, а затем, что могут иметь губительные последствия для принца Весенних покоев».

Она даже молебны заказывала, надеясь, что это поможет Гэндзи освободиться от дурных помышлений, и испробовала все мыслимые средства, дабы удержать его на расстоянии. Нетрудно себе представить поэтому, как велик был ее ужас, когда, дождавшись благоприятного случая, он все-таки проник в ее покои.

Ему так ловко удалось все устроить, что никто из дам и не подозревал о его присутствии. Государыне же казалось, что она просто грезит. Увы, я не в силах передать здесь тех слов, которые говорил Гэндзи, однако он расточал их напрасно. Государыня оставалась непреклонной, но она очень страдала и в конце концов почувствовала сильные боли в груди. Дамы, находившиеся поблизости: Омёбу, Бэн и другие, встревожившись, поспешили к ней.