Война, война, все та же война!.. Они просыпались только от грохота взрывов. Лишь когда рвалось так, что небо дрожало… Разлепляли глаза. Шлюха без мужика — существо вялое…
Предстояла ожесточенная бомбардировка и воздушная тревога.
О чем и было объявлено…
По слухам, цеппелинов должно было быть несколько дюжин, но их по-прежнему никто не видел, град осколков отскакивал от кровли, да все строение содрогалось и ходило ходуном…
Пили за мое здоровье, за отсутствующих, за присутствующих, за дам, за мисс Вирджинию, за китайца Состена. Из разговоров узнал в подробностях последние вести о павших во Фландрии: Реймонд Счетчик, Бобби Кокаинщик… а в Вогезах погиб Лулу Картежник. Завзятая сплетница Кармен, менее пьяная и тупоумная, чем остальные, увлеченно трепалась о чем-то…
Некоторое время спустя задубасили, задергали дверь: новая орава горлопанов, встрепанные девки, работавшие на Марио, пятеро или шестеро, явились поздравить меня. Целая свора пьяных в стельку, в дымину… Бигуди кинулась расцеловывать взасос всех подряд — извержение самых пылких чувств… Затесавшийся в пьяную братию Деде-аккордеонист тотчас взобрался на стол, примостился поудобнее, сыграл под орудийную пальбу «Марсельезу» и завел без перехода «Голубой Дунай». Чудный вальс!.. Сложите губы сердечком!..
Деде приглашал танцевать: «Губы сердечком! Танцуем вальс! Губы сердечком!»
Мне не нужно было ровным счетом ничего — ни вальса, ни чего бы то ни было. Я собирался удрать… Катитесь вы с вашими губками сердечком!.. Да вообще, как они оказались здесь, как разыскали меня?.. Приступился с расспросами к Джоконде, но она уклонилась от ответа…
Обложились тайнами! Шли бы вы куда подальше!.. Я ухожу, друзья, убегаю и увожу с собой Вирджинию, мою любимую Вирджинию!..
Это я объявил им тоном, не допускавшим возражений. Что тут началось! Все повскакали с мест, завопили как оглашенные: «Ни за что!..» Такой тарарам учинился, что заглушил музыку, орудийный грохот, рев сирен, тревожные завывания над доком… Они не допустят!.. Не бывать тому!.. В меня вцепились со всех сторон, усадили насильно. Очертя голову я бросился на них, начал молотить апперкотами с левой, здоровой руки… Меня опрокинули, трое или четверо придавили к полу. Чего не сделаешь ради славной встречи!.. Они унизили меня в глазах Вирджинии… Я вырвался, принялся поносить их последними словами.
— Да мы же потеряли тебя, голова садовая!
Видимо, следовало истолковать эти слова как знак сердечного расположения. Не желал я говорить с ними более… Решив подразнить матросов, Деде-аккордеонист влез на их стол и принялся отплясывать джигу… Шутка не пришлась по вкусу:
— Froggy, jump! Проваливай, лягушатник!
Они наслаждались орудийной стрельбой и не желали, чтобы их отвлекали. Но один из них, тощий верзила, пришел вдруг в волнение:
— Go on, Dede! Go on me love! Love with you, Dede! Пах! Пах! Пах! Love with you! Иди ко мне, Деде! Займемся любовью! Хочу с тобой, Деде!
Шатаясь, верзила поднялся со скамьи, протянул руку, собираясь схватить Деде за штаны, поцеловать его… Сразу было видно, отпетый педераст…
Бац! Бац! Бац!.. На него градом посыпались удары, приятели лупили его наотмашь. Он упал, заливаясь кровью, снова сел на скамью, заплакал, начал стирать с себя кровь, залил стол, потом стошнило чем-то красным. Его увели…
А снаружи продолжалась драма… Воздух пылал, трезвонили пожарные, мчась во весь опор… С другого берега доносился конский топот — мчались тушить пожары… По всей видимости, в Уоппинге сильно горело. Налет оказался нешуточный, не простая трескотня, упражнения в воздухе…
Кто-то звал меня из другого конца зала:
— А где же наш шебутной… где моя любовь?
Бигуди я понадобился. Она хрипела, сипела: «Сорванные связки! У меня больные связки!» Предмет ее гордости. «С первого моего причастия!» Она стучала себя кулаком по груди, кашляла… «Хр! Хр!»… как полупридушенный пес: предъявляла доказательства…
— В груди хрипит с первого причастия, простыла в церкви, в церкви Тела Господня на Монмартре. Так и не вылечилась!.. — Шебутной, а шебутной, ты где?..
Она шарила в полумраке, на что-то натолкнулась… Я старался держаться от нее подальше, но как раз на нее и налетел…
— А, вот моя любовь!
Оказывается, она трижды обошла зал: приспичило ей вернуться в кафе вместе с малышкой.
— You are pretty, miss Virginia! You are pretty, darling, wonder! Вы такая красотка, мисс Вирджиния! Вы прекрасны, дорогая, вы — чудо!
Она любовалась Вирджинией в свете висячей лампы, нежно придерживая ее за плечи.
Клиенты и женщины торчали во дворе, начиная гомонить при каждом громовом ударе:
— Hello, boys! Hit him! Bang! Эй, парни, сбейте его! Бубух!
Словом, подбадривали, следя за разворачивавшимся между облаками сражением… Пивнушка сотрясалась от грохота очередей, расходилась в пазах от таких сокрушительных разрывов… казалось, что берег подбрасывало… Бигуди наслаждалась, разглядывая Вирджинию вблизи во всех подробностях. Ей плевать было на происходившее в городе…
— Как вы красивы! — вновь и вновь повторяла она и допытывалась ласково: — Дорогая, вам нездоровится? You are suffering?..
И тревожно интересовалась у меня:
— Что ты с ней вытворяешь? Такая бледненькая птичка! Ты ведь известная скотина! Поди, бьешь ее?
— Да нет же, не бью!
Орудия смолкли. Уж не кончился ли налет?.. Зрители спорили, галдели, и вот все стихло. Берег опустел, час был поздний — Биг Бен пробил полчетвертого… Слышался лишь плеск волн, отдаленный гул, доносившийся со стороны порта, шум дувшего от Тильбюри ветра, пыхтенье буксируемых из гавани судов, перекличка с борта на борт… Ах, и мне бы уплыть!.. Может быть, еще хотя бы минутка оставалась в моем распоряжении? Может быть, они еще стояли у причала?.. Только я слишком устал… гул в голове… да потом препирательства с этими чумовыми девками… Я был просто измочален… А чего стоила трепня Дельфины!.. Что было делать?.. Решил подождать еще полчаса, сел. Напротив меня — Вирджиния, Бигуди, Неаполитанец, рядом Деде и еще две-три женщины. Надо подождать… Завязался разговор, непрестанно возвращавшийся к дракам и нападениям, а женщины знали о нападавших немало… Вот уже несколько недель несчастные подвергались дерзким нападениям. Какая-то жуткая шпана, карманники настолько нахальные, что таких еще не видывали… От Бонд-стрит до Тоттенхэма тырили на бегу все: деньги, сумочки, документы… Заденут бочком — и наутек… хвать-похвать… а их уже и след пропал. Вот такая вот беда стряслась с дамами… Пришел конец их жизни, ведь обирали до нитки… После восьми или девяти часов тяжкого труда они возвращались отчаявшиеся, больные, в ужасном состоянии. Любители дамских сумочек промышляли в потемках…
Только Анжела наотрез отказывалась верить сплетницам.
— Нечего лечить мне мозги! Пьяны вдрабадан! Все деньги вы пропили!..
Какая буря негодования! Предполагать такие ужасы, такие ужасные проступки! Невыносимое оскорбление! Какие гнусные подозрения! Нет, это просто нестерпимо! Всхлипывания, рыдания безвинных душ. Ночные бегуны, вот как Дух свят! Все подтверждали в один голос. Давно уже было известно: эти вампиры, фантомасы — банда Консуэлло, сутенера «Мадрид Фолли», владельца игровых автоматов. Что ни говори, уж он знал, что придумать… Он и был виновник всех этих злодейств и, кстати, наказан за свои проделки: примерно в 1909 году ему как-то вечером отрезали ухо… Жан-Жан отрезал, рождественским вечером. Жан-Жан Парижанин по всем счетам расплатился вечером под Рождество…
Бигуди была всему этому свидетельница. Вот уж кому было, что вспомнить! Двадцать два года прожила в Лондоне… «Мой первый аборт…» — и пошла перебирать подряд. «У меня могла бы быть дочь — англичанка постарше твоей!..» и поцелуйчик Вирджинии: «Pretty Miss!»
Отрывочные воспоминания вдруг накатывали на нее, перемежались икотой.
— В те времена… ик!.. Мужчин уважали… ик!.. Женщин тоже уважали… ик!.. на лондонском тротуаре… и работу тоже, сдается мне… ик!.. на войну не уходили, чтобы не драли их в задницу., ик!..
