— Мне даже не нужно читать твои мысли, чтобы понять о чем ты подумал, — укоризненно заметил Кассар, взвешивая в руках черепа, — «Некроманты есть некроманты, и никуда от этого не деться», верно? Это не устрашающая демонстрация, как, в принципе, все и считают, а символ глубокого умозаключения, которое, на самом деле, лежит на поверхности. Скажи, ты сможешь сейчас указать мне, чем отличаются эти черепушки?

Сделав вид, что глубоко задумался, Феникс выждал немного и отрицательно мотнул головой. Заклинатель мертвых хмыкнул и, возложив останки обратно на их места, пошел по мосту, заложив руки за спину:

— Один из черепов принадлежал ранее знатному графу, а другой — простому крестьянину. Сейчас даже по весу они почти не различимы, но зато как рознился этот «вес» при их жизни. За голову одного и ломаного гроша не дали, а другого убил наемный головорез за горсть золотых. Забавно, что они встретились здесь. Поменяй я их местами, положи рядом или выброси в море — они равны. Все приходят к одному и тому же финалу, как листья осенью, что пожелтев сорвутся с ветки и, сколь не долог будет их полет на ветру, все равно падут на землю и сгниют.

— Интересная философия неизбежности, — ответил Карнаж, осматривая башню.

Полукровка пригляделся и заметил на строительных лесах движение.

— Не ломай глаза, Феникс, это также то, чего все прочие ожидают от нашего брата… Да, там трудятся поднятые моей волей бренные останки.

— Кассар, согласись, ведь за это вас и не любят?

— Во-первых, нам… по крайней мере, лично мне, глубоко плевать на «любят» или нет. Это не имеет значения. А во-вторых, что особенного в том, что я использую материал, расточительно выброшенный в выгребную яму истории?

— Оскверняешь могилы, тревожишь почивших… Проклятье! Стоит ли перечислять все те обвинения, что слышал любой, кто не вчера родился, в адрес вашего ордена?

Кассар резко обернулся.

— А не большее ли осквернение заставлять делать то же самое простого человека, у которого есть собственные эмоции и чаяния, который рожден свободным? Точно так же как я останки, какой-нибудь правитель своею волей направляет сотни себе подобных на возведение крепостей и замков. Но я не порабощаю души. Оставь это новичкам, которые не знают как по-другому поднять труп и заставить плясать под свою дудку. Так чем я хуже? Ничем. Это же тлен, я не угнетаю других с рождения, не давая им даже осознать, что они такие же люди как и все прочие. Наглядное подтверждение равенства — вон там, лежит себе спокойно на ветру у опор моста, где и феодал, и крестьянин, и герцог, и разбойник, — все в одной куче.

Феникс, выслушав тираду заклинателя мертвых, вдруг понял, кто теперь собирался его нанять. Полукровка неподдельно изумился тому, что услышал. Ведь раньше ему казалось, что теперешние заклинатели мертвых переродились в жалкое подобие первоначальной идеи. Теперь же, прочитанные сведения об ордене стихии Смерти в старых хрониках библиотек Форпата будто оживали на глазах.

— Черт возьми, — протянул Карнаж, почесав в затылке, — Кассар, неужели ты последовал за теми, кто еще верит в идеи изложенные в той книге… Я не уверен насчет названия, слышал краем уха и давно. Говорили, что неосторожно упомянувший о ней при авторе получил по губам заклятием и замолк на веки.

— Не догадываешься кто автор, что за книга и тот, кто получил проклятие молчания? Ты же встречал обоих лиц этой трагикомедии. Они парят нынче высоко. Клянусь своей черепушкой, что теперь это высота больше материальна!

— Окулюс и его писарь? — догадался Карнаж.

— Они самые. Только не писарь, а хронист. Не стоит лишать и без того униженного хотя бы такого скудного звания. А книга та — «Визардея». Монументальный труд полный идей, которые чужды даже сейчас. И я единственный обладатель этого сокровища! Представь себе!

Феникса особо не смутил этот восторг. Все то, что имело столь большое значение для практикующих магию, стекалось вполне материальным золотом в его руки после того, как он вручал это самое «бесценное», добытое не всегда с трудом, жаждущему. «Ловцу удачи» по большей части не было дела до того, что именно он доставлял, иначе он просто не смог бы заниматься своим ремеслом.

— Я смотрю, ты не понимаешь, что это значит и зачем вообще я говорю все это? — задался своевременным вопросом Кассар.

— Признаться, да, — откровенно сказал Карнаж.

— Что все это означает я поведаю позже, когда ты познакомишься еще с одним призванным мной в союзники. Но не слуги! Заметь, Феникс, с тобой говорят как с равным. Отчего я так смело и треплю тут языком. Может быть, просто зря сотрясаю воздух… Но мне не нужны бездумные тупицы, для которых золото — это и небо, и солнце, и земля под ногами, и вода в ручье. Золото властвует лишь там, где ему потакают, и нет достойных соперников этому презренному металлу.

— А здесь есть? Тогда назови этого соперника, — в словах Феникса сквозило скептические отношение к последнему утверждению, ведь на своем пути он видел сотню против одного событий, когда этот металл вершил все и вся.

— Всему свое время. Пойдем, — предложил некромант и, немного помолчав добавил, — Мне даже немного жаль тебя. Твой путь сопряжен с такими вещами, которые многие не хотят видеть.

— Незачем меня жалеть, Кассар, я сам себе это выбрал и мне за это хорошо платят, — отрезал Феникс.

Некромант лишь пожал плечами от той твердости, что он услышал в ответе и той решимости, которую заметил во взгляде полукровки. Заклинатель мертвых подумал, что так твердо может сказать лишь тот, кто подчинил эту бесцельную цепь из странствий и риска какой-то цели, и, хоть его и распирало любопытство узнать, что именно преследовал Карнаж на своей непростой дороге, но обещание не влезать в чужие мысли некромант сдержал. Тем паче, что ран'дьянская половина крови этого наемника не давала возможности проделать подобное незаметно. И Кассар не сильно тому огорчился. Если даже он не может скрытно проникнуть в мысли «ловца удачи», то что уж говорить о других магах, которые попытаются. Полукровка хотел скрыть эту свою особенность от некроманта, однако у тех, для кого прочтение мыслей явилось неожиданностью, в ответных словах сквозит досада и раздражение, а не подавленная злоба. Только по ответам Кассар уловил разницу и догадался. Ведь, будь на Фениксе защитный амулет, заклинатель мертвых почувствовал бы реакцию и сопротивление. А тут — пустота и никакого, даже слабого, намека на провал. Это было чревато игрой в догадки, что именно из извлеченного потока воспоминаний являлось правдой, а что подлогом. Выходила забавная ситуация — ему, Кассару, из всего того скудного выбора, что имелся в наличии среди пропитанных религией и богобоязненностью земель Фелара, попалось как раз то самое, что было даже больше его ожиданий: беспринципный, чувствительный к магии, решительный сорвиголова, следовавший только своим правилам, но почти свято чтивший законы сделки.

Преодолев мост, что соединял башню на скале с круто обрывавшимся берегом, оба ступили под своды арки невысокой, но толстой каменной стены. За ней расходился целый лабиринт выбитых в скале лестниц. Одни огибали массивное высокое строение башни и поднимались к крепко заколоченным или заложенным камнями дверным проемам, другие вскарабкивались к самой вершине, где некогда располагалась смотровая площадка.

Строительные леса возводил поистине гениальный архитектор, так как с подобными условиями работы их приходилось разбивать на несколько участков, которые хлипко держались на покатом черном камне скалы. Некромант не поскупился, так как материалом для строительных лесов послужил крепкий и гибкий бамбук, что пришлось заказать у островитян и, видимо, привлечь их же к работе с ним, помимо тех слуг, что трудились здесь не покладая рук ни днем, ни ночью. Порождения магической мысли заклинателя мертвых были сложены из костей и выглядели довольно необычно, однако, не имея даже подобия голов, отличались длинными руками и ногами с крючковатыми пальцами, что позволяло им, словно громадным паукам, карабкаться по неровной скале вверх вниз, поднося камни со дна моря.