Карнаж тоже подошел к окну. Он было протянул эльфке руку, но, едва встретив ее взгляд, тут же отдернул. Снаружи полукровка увидел, как Эйлт терзал толстяка, загнав того к стене, с помощью кинжала «ловца удачи» успев сократить длину оружия противника на добрую треть.

Оттолкнув ступней обломок лезвия, вор зажал «в клещи» и вырвал из рук то, что осталось от шпаги Дика. Помощник начальника тюрьмы не мог ничего толком сказать на человеческом языке, даже попросить пощады. Полукровка загнал его в угол, где из городской стены выступала сторожевая башня и там вдарил двумя кинжалами сразу, разрезав грудь толстяка, словно ножницами. Дик упал. Эйлт замер над ним в ожидании. Уловив движение трехпалой лапы, вор окончательно осатанел.

— Гляди-ка, живой еще! — больше не пуская в ход клинки, полукровка бил противника ногами.

Потом все же остановился. Тварь даже не узнавала его, а только жалобно хрюкала, наверняка к этому времени окончательно перестав понимать, что происходит. Вор очень хотел знать, кто это сделал с Диком, лишив его радости мести, но понимал, как безнадежно это желание.

— Эйлт! — позвал друга Карнаж.

— Что?! — раздраженно обернулся вор, вопросительно разведя в стороны руками с окровавленными кинжалами.

— Сваливаем отсюда! — махнул рукой «ловец удачи».

— С удовольствием! — Эйлт даже не обернулся на стонущую жертву, направившись к борделю.

По дороге ему на глаза попался вылетевший из окна меч Кобры. Полукровка протянул руку за клинком, который украшали несколько драгоценных камней на рукояти и узор змеи работы старого мастера шел от гарды по лезвию.

— Не трогай! — донеслось из окна, — Это змеиное жало ядовито и после смерти хозяина!

Эйлт с досады плюнул, но послушался доброго совета.

То нечто, во что превратился Дик, заметив как мучитель скрылся за обитой железом дверью черного хода, зашевелилось и принялось отползать по стене в сторону переулков.

Повинуясь животному инстинкту сохранения собственной жизни, существо постоянно озиралось, принюхиваясь к воздуху окровавленным пятачком. Любой человек от такого количества ран и потери крови давно бы упал замертво, но тварь еще держалась. Однако, судьба, в лице фигуры, которая терпеливо скрывалась на одной из соседних крыш, завернувшись в черную накидку с капюшоном, пришла в движение. Небольшой лук появился в руках. Одна стрела легла на тетиву. Другую Тэтцу зажал в зубах. Повернувшись на согнутых в коленях ногах, он направил лук горизонтально, натянул тетиву, и прицелился. Когда существо достигло, переулка первая стрела сорвалась в полет. За ней, через мгновение, последовала вторая, хотя особой нужды в ней уже не было…

Стихия успокоилась лишь под утро. Тогда же в комнату, где за столом так и уснул на разбираемых им бумагах Рене, осторожно постучали. Начальник тюрьмы недовольно заворчал и посоветовал всем, кто беспокоил его в столь ранний час, убираться к дьяволу. Но незваные гости продолжали настойчиво колотить разом в четыре руки. Рене насторожился, подхватил шпагу со стола и отворил дверь. Там, согнувшись в поклоне, стояли трое промокших до нитки островитян. Один из них снял со спины и протянул перед собой на руках что-то длинное, завернутое в тонкую ткань с витиеватыми узорами, характерными для родины подносившего этот «дар».

— Какого черта? — потер лоб Рене.

Островитянин молчал, настойчиво протягивая сверток ближе к начальнику тюрьмы.

— Это мне? — спросонья поинтересовался Рене, смутно припоминая, что же такое он должен был получить от этих странных низкорослых людей.

Не стоило вчера так подналегать на вино, но он не все забыл, хотя в голове гудело, как в колоколе, и страшно мучила жажда, организовав во рту не по сезону великую суш. Начальник тюрьмы предложил ранним гостям оставить принесенное ими на столе и посоветовал убираться, так как он был не в духе.

Раскланявшись, островитяне послушно удалились.

Рене поворошил кочергой угли в погасшем камине. Подбросив дров и разведя огонь, начальник тюрьмы сидел некоторое время рядом, прогоняя утренний озноб. Потом вытащил из стопки на столе письмо, пришедшее вчера, кажется, после обеда, пробежал его еще раз глазами и бросил в огонь. Пламя быстро поглотило листок, словно специально в последнюю очередь проступив черными пятнами на строках постскриптума, где заключался особый приказ, который Рене собирался нарушить и для этого хорошо наточил вчера свою шпагу. Осталось только убедиться в том, имело ли это все еще смысл, или нет.

Он неторопливо развернул тонкую ткань — внутри оказались ножны с островитянским мечом. Он выдвинул клинок на полфута. На лезвии гравировка змеи. Значит Кобра потерпел поражение, ведь описание оружия сходилось с тем, которое содержало вчерашнее письмо Клода. Что ж, оно и к лучшему, хотя с этого утра ранее приятная мысль о том, чтобы самому разделаться с полукровкой, стала отвратна бесчестностью этого поступка сегодня. Если Феникс одержал победу, значит сильно измотан, если вообще жив. Тот страшный кукловод, что играл в этом деле всеми, как деревянными болванчиками, казалось, отлично все рассчитал. Убийца прикончил убийцу — неплохо. А сейчас, возможно, он, Рене, тоже часть этого дьявольского плана? Но он не задумывался, когда отправлял послание Кобре и не дрогнул, посылая письмо Роксане, которое немного дополнил собственным вызовом, незаметно присоединившись таким образом к основной нити замысла.

— Проклятье! — Рене выпустил рукоять меча и впился губами в ранку на ладони, — Тоже мне, островитяне. Мечи делают — залюбуешься, а рукоять не могут ошкурить как следует!

Позвав слугу, начальник тюрьмы распорядился принести ему кувшин вина и прислать быстрого на ноги человека, чтобы доставить кое-что по нужному адресу. Сам же раздраженно запихнул меч до конца в ножны и кое-как завернул обратно в ткань.

Убийцы драконов перебрались в доки всем отрядом. Там их ожидал огромный корабль, предоставленный им в распоряжение магами из их личного небольшого флота, благодаря щедрости нового председателя совета гильдии. Огромное судно заканчивало погрузку и скоро должно было оказаться готовым к отплытию.

Таверна «Старый якорь», расположенная на сваях недалеко от причалов, стала приютом наемникам и еще многим морякам, которые тоже ожидали отплытия своих судов.

Гортт спустился в общую залу под присмотром Профессора. Старый знахарь быстро привел его в чувства, благо ранения оказались хоть и многочисленными, но не серьезными. Нэй сидела, вытянув ноги на пустующей скамье у стола, тоскливо уставившись этим холодным утром на серое небо за грязным стеклом окна. В углу с повязкой на глазах угрюмо курил свой длинный чубук «Бешенный». Увидев Гортта, эльфка встрепенулась и улыбнулась в ответ на дружеское подмигивание Профессора, которого раненый поносил за постоянные попытки поддержать и помочь спуститься по пустяковой лестнице, словно какому-нибудь дряхлому старцу. Наконец, не без огрехов и проклятий, Гортт уселся за стол и посмотрел на Нэй, которая тут же пожелала ему доброго утра. В тот момент, лично для гнома, это утро вдруг перестало быть непонятным явлением осенней серости и сырости за окном, хотя зимние месяцы уже начали свой отсчет.

Остальные наемники начали подтягиваться в общую залу, пусть больше подошло бы сказать «сползаться», собираясь встряхнуться после прошедшей непростой ночи и славной драки на зависть всем любителям раздавать зуботычины.

Эльфке улыбались опухшие от синяков физиономии. У кого-то стало не хватать пары зубов, но глаза, пусть часто подбитые и заплывшие, смотрели на нее по-доброму. Все обошлось, а следы от побоев пройдут, сломанные руки срастутся, свороченные носы выпрямят. Зато их «милое чучелко» в порядке. Сидит себе у окна и будто светит в это ненастный день как маленькое солнышко, кому-то напоминая о внучке, что осталась где-то далеко в колыбели с прощальным поцелуем на лбу, кому-то о дочери, что с грустью провожала отца в поход, протянув заботливо собранную торбу. Хотя были те, кто отводил взгляд. В основном молодые феларцы, в чьих ожесточенных местью драконам душах что-то незнакомое и неожиданное нет-нет да шевельнется к этой эльфке, приводя сердца в смятение. И только две пары глаз оставались холодными и непроницаемыми…