Arendt: Crises of the Republic, s. 177. Арендт четко разделяет власть как силу и насилие. Власть как сила предполагает поддержку населения, в то время как насилие может обойтись и без таковой. «Крайняя форма власти как силы - это Все-против-одного, крайняя форма насилия - это Один-против-всех». (Ibid. S. 141.) Согласно Арендт, власть как сила, по определению, принадлежит группе, в то время как насилие исходит от отдельного индивида. Она признает, что обычно они взаимосвязаны, однако настаивает на их разделении, поскольку ключевым является то, какова власть как сила, стоящая за насилием в каждом конкретном случае, (ibid. S. 146.) Нет государства, управляемого только насилием, и даже тоталитарные страны нуждаются в опоре на власть как силу в форме армии, тайной полиции, информаторов и т.п. (ibid. S. 149) Решающим в вопросе политического насилия является то, что насилие законно опирается на власть как силу. Можно сказать, что между силой власти и масштабом насилия существует обратная зависимость. Это подтверждает террор 30-х годов в Советском Союзе. Членам Центрального комитета было ясно, что население не поддерживает их так, как им того хотелось, и они заключили из этого, что угроза исходит отовсюду. Режим, при котором арестовывают безобидных людей - к примеру, некоторых студентов из маленького, провинциальною городки, - не надежен. Подобные действия обусловлены молчаливым признанием того, что власть слаба, что режим не пользуется достаточной поддержкой населения в целом. Тогда прибегают к насилию, которое компенсирует слабость власти. Однако недостаточная поддержка - это не то же самое, что организованная, внутренняя оппозиция. Несмотря на слабость власти, нет оснований считать, что после 1932 года существовало организованное, внутреннее сопротивление. (Getty и Naumov: The Road to Terror, s. 574) Даже при отсутствии угрозы со стороны внутреннего врага, большевики все время чувствовали нарастающую опасность, и все те чистки являлись для них «защитой». Если бы большевики следовали хотя бы умеренному использованию насилия, о котором говорит Макиавелли: «Жестокость применена хорошо в тех случаях - если позволительно дурное называть хорошим, - когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже». (Макиавелли. Государь. Перевод: Муравьевой Г. Пикколо Макиавелли Сочинения. СПб., «Кристалл», 1998. С. 71.) Насилие тоталитаризма - это почти всегда «плохое применение». К сожалению, оно идет вразрез с принципами реальной политики Макиавелли. Большевики стали именно «жертвой собственного страха» (Machiavelli: Fyrsten, s. 88). Макиавелли подчеркивает, что правитель не должен «колебаться и прибегнуть ко злу, если того требуют обстоятельства» (Ibid. S. 93), однако учиненное большевиками насилие никак не согласовывалось с действительными обстоятельствами. Все же с позиции Арендт, теория Макиавелли также не однозначна. Желательно, чтобы насилие как можно в большей степени опиралось на власть, поскольку это минимизирует распространение насилия. Чем слабее власть, тем значительнее становится тенденция к росту насилия, а увеличение насилия еще больше подрывает власть, направляя процесс к террору в чистом виде. Режим террора - это отсутствие подлинной власти, он держится почти исключительно за счет насилия. Насилие не добавляет власти и даже может ее разрушить: «Насилие может уничтожить власть; оно не способно создавать власть» (Arendt: Crises of the Republic, s. 15 5; Vita activa, s. 208). При терроре насилие обретает некую самоценность - оно перестает быть просто средством, в качестве которого оно используется режимами с крепкой властью. Арендт делает вывод, что насилие не укрепляет власть, а, как правило, приводит к еще большему насилию.

Начиная с Первой мировой войны в войнах гибнет больше мирного населения, нежели солдат. По данным ЮНИСЕФ 90% убитых во время войны с 1945 года были гражданскими, а по прогнозам на одного убитого солдата будет приходиться 100 убитых гражданских. (Seifert: «The Second Front».) Исходя из этого, война, прежде всего, разыгрывается не между солдатами, а скорее между солдатами и мирным населением. Это, вероятно, поможет объяснить огромное количество изнасилований во время войны. (Источником следующих сведений об изнасилованиях во время войны в основном является Seifert: ibid.) В Боснии было изнасиловано около 60000 женщин. Этим занимались не только сербы, все стороны, воевавшие в Югославии - сербы, хорваты, мусульмане, - изнасилование было для них обычным делом. В СМИ эти изнасилования преподносились как нечто неслыханное, однако их надо было бы скорее обозначить как обычную военную практику. Вот некоторые цифры: когда японцы заняли Нанкин в 1937 году, было изнасиловано около 20000 женщин, а в Корее во время Второй мировой войны более 100000 женщин было увезено японцами и послано в лагеря, где их насиловали и подвергали другим надругательствам. Около 200000 женщин было изнасиловано в Бангладеш в 1971 году. Только в Берлине и его окрестностях, когда русские заняли город в 1945 году, были изнасилованы сотни тысяч, возможно около миллиона женщин. Около 5000 женщин было изнасиловано иракскими оккупантами в Кувейте. Изнасилование - это не исключительное явление, скорее его надо расценивать как характерное проявление войны. Карл фон Клаузевиц подчеркивает, что непосредственной целью вторжения является не захват страны, не разгром армии противника, а нанесение глобального ущерба (Clausewitz: On War, s. 127f) Война это не столько уничтожение армии, сколько уничтожение культуры. (Scarry: The Body in Pain, s. 61). Беспредельное надругательство над женщинами соответствует такой стратегии, поскольку в военное время именно женщина объединяет семьи и общество. Массированное посягательство на женщин расшатывает общество в целом и ведет к его распаду. Рут Сейферт пишет: «Надругательство над женщинами общества, культуры или нации можно понимать - и понимается - как символическое надругательство над телом этого общества» (Seifert: «The Second Front», s. 150). Изнасилование является способом «замарать» культуру - эта стратегия поддерживалась сербами в Боснии и русскими, когда они достигли Берлина в 1945 году. В Югославии были открыты собственные лагеря изнасилований, которые получали логистическую и экономическую поддержку от боснийских и сербских властей, что ясно показывает, что все эти действия были инициированы государством, и речь не идет об отдельных остервеневших солдатах, как это обычно изображается, когда дело касается изнасилований в военное время. Обычный сценарий действий при захвате города вооруженными силами, который особенно ясно наблюдался в Боснии, это, во-первых, уничтожение культурного наследия, к примеру, памятников истории, церквей, мечетей - что запрещено 53 статьей Дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям - арест, а зачастую и казнь интеллигенции, к примеру, священников и учителей, которые также являются апологетами данной культуры, и затем подвергают женщин сексуальному насилию. Изнасилование является преступлением против человечности, если совершается в значительной степени по политическим мотивам. Раннее этому не уделялось должного внимания, и переломным моментом стал Военный трибунал в Гааге, где 22 февраля 2001 года три боснийских серба были признаны виновными в преступлении против человечности за систематическое сексуальное насилие, в числе их жертв была двенадцатилетняя девочка В момент написания книги женщина хуту, одна из министров правительства Руанды, также обвинена в преступлениях, связанных с сексуальным насилием, поскольку она ответственна за командование войсками, совершавшими массовые изнасилования женщин тутси.