— Месяцев! — резко сказал Смородинов. Он нетерпеливо толкнул ногой дверь, поспешно вышел из комнаты и, размахивая руками, зашагал по тропинке к морю. В окно была видна его маленькая фигура на фоне дальнего неба.

Удивительно, до чего бывают навязчивы некоторые идеи! Неугомонный Петр Иванович, мечтательный и увлекающийся Костя Никитин и спокойный, уравновешенный Безрученко с его твердой верой в науку заразили меня. Понемногу и я стал задумываться над уловителем голоса моря.

Загорая на пляже или совершая прогулки по окрестностям, я часто ловил себя на том, что думаю о конструкции резонатора, который я видел на Черноморской станции. Сначала я пытался отогнать от себя эти мысли. В конце концов, я приехал в этот благословенный уголок природы, чтобы отдыхать, а не для того, чтобы ломать голову над усовершенствованием изобретения, которым и без меня занималось уже столько людей! Но со мной произошло нечто вроде того, что приключилось со сказочным героем, который должен был думать о чем угодно, только не о серой лошади. Как известно, герой не выдержал испытания: словно назло ему все время лезла в голову запрещенная мысль.

То же получилось и со мной. Сидя где-нибудь в тени под мощной кроной грецкого ореха и глядя на залитую солнцем дорожку, я размышлял о том, что это за капризная стихия — море и какая на самом деле заманчивая задача — заставить ее предупреждать человека о своих капризах.

Наконец, я не выдержал. Махнув рукой на все соображения о том, что не следует путать отдых с работой, я решил заняться усовершенствованиями того прибора, что нам показали на станции.

«Играют же люди в карты, — рассуждал я, оправдывая себя, — ломают голову над каким-нибудь преферансным ходом, забивают ее черт знает чем, разным хламом, вроде запоминания всех вышедших из игры карт (я не играю в карты, не люблю и не понимаю этого занятия), почему же мне не заняться этим прибором, так сказать, на свободе, в этой приятной обстановке, чтобы дать какое-нибудь дело мозгам…»

Достав из чемодана лист чистой бумаги и вооружившись шариковой ручкой, я расположился, за одним из круглых столиков на веранде.

И как только я занялся вплотную интересовавшим меня делом, у меня сразу стало спокойно на душе.

Работал я часа полтора-два в день, а в остальные часы с азартом включался в общую жизнь санатория. И, эта размеренная, жизнь, изрядно надоевшая мне прежде, теперь показалась особенно интересной. Правда, человеческий мозг — капризная штука и в этом отношении подчас не уступает Черному морю. Случалось, заплывешь далеко в море, и вдруг приходят в голову интересные соображения, тогда спешишь к берегу, чтобы, лежа на горячей гальке или на деревянном лежаке и подставляя солнцу то спину, то грудь, тщательно обдумывать со всех сторон какой-нибудь вопрос. Но зато теперь незаметно пролетали самые бездеятельные часы — на пляже, когда не хочется читать, потому что книга загораживает от тебя море, а говорить тоже не хочется — слишком красиво море и ты к нему еще не привык, или обязательный мертвый час — настоящая пытка для людей вроде меня, не привыкших спать после обеда.

Работал я над конструированием сигнализирующего устройства к уловителю голоса моря.

Еще когда я впервые увидел резонатор инфразвуков, меня поразила некоторая примитивность записи его показаний. По специальности я инженер-электроник и, может быть, именно поэтому обратил особое внимание на эту часть устройства прибора. Ученые, работавшие на станции, несомненно гораздо больше меня разбирались в физике моря, о которой я имел самое общее представление, но они были довольно далеки от вопросов прикладной электротехники. Поэтому, когда им потребовалось перевести показания резонатора на язык электрических сигналов, они выбрали самую простую, но не лучшую схему. В этом и заключалась их ошибка. В самом деле, раз прибор резонирует на инфразвуки, сигнализирующие о приближении шторма, значит главная задача решена! Прибор фактически создан, вернее, — создана самая главная его часть. То, что творцы прибора не могли читать его показаний из-за местных помех в виде ветра, я относил целиком за счет техники, которую они применили для этой цели. Нагретая током платиновая нить слишком чувствительна к любому дуновению воздуха и поэтому не годится.

В изобретательской деятельности бывает очень важно заставить себя отбросить один путь исканий, чтобы посмотреть, нет ли рядом другого пути, более пригодного.

Так случилось и со мной. Начав думать о резонаторе, я пришел к решению настолько простому, что эта простота заставила меня усомниться в правильности вывода и повторить весь ход моих рассуждений заново.

Нужно, рассуждал я, к стенке резонатора припаять железный стерженек. Свободный его конец должен входить в катушку самоиндукции. Стержень будет колебаться в одном ритме со стенками резонатора и вызывать в катушке электрический ток той же частоты. Конечно, ток будет ничтожным, но это не играет никакой роли, так как современная электронная техника позволяет усиливать любые слабые токи до нужной степени. Вот и все. Прибор будет отзываться только на те колебания, на которые настроен резонатор, то есть на приходящие издали, а местные дуновения ветра не вызовут в нем отклика.

Мне хотелось, чтобы голос моря и после того, как он будет уловлен прибором, звучал бы как голос.

Разумеется, легко можно было сделать так, чтобы пойманный сигнал или, вернее, вызванный им электрический ток включал записанную на пленку речь диктора.

Я питал надежду, что со временем, когда штормовые инфразвуки будут хорошо изучены, можно будет по ряду признаков судить и о силе шторма и о времени, через которое он ожидается.

И тогда предупреждение, автоматически включаемое самим морем, будет звучать примерно так:

— Внимание! Внимание! Приближается шторм. Силой девять баллов. Ожидается через двадцать минут.

Пока же этого еще нет, речь диктора придется сократить:

— Внимание! Шторм.

Но, с другой стороны, раз дело идет только о простом предупреждении, без каких-либо дополнительных данных, то было бы интересно заставить звучать не патефонную пластинку, а сам голос моря. Не знаю, может быть, здесь во мне говорил романтик, а не техник. Но мне очень хотелось добиться этого.

Я решил добавить к прибору приспособление, умножающее в определенное число раз частоту тех колебаний, которые возникают в его цепи. Голос моря, подвергшийся такой обработке, будет звучать, если подключить к прибору обыкновенный громкоговоритель.

Самых резонаторов — этих металлических кувшинов с короткими горлышками — следовало, по-моему, взять не один, а несколько. От размеров резонатора, его объема, ширины и длины горлышка зависело, на какие инфразвуки он будет отзываться. К счастью, диапазон инфразвуков вообще очень невелик, так что практически вполне должно было хватить полдюжины резонаторов. Ведь голос моря не держится все время на одной ноте, а, очевидно, варьируется по частоте и достаточно, чтобы его уловила хотя бы одна из ловушек-резонаторов.

Я рассказываю все эти подробности, потому что с ними в дальнейшем были связаны все успехи и неудачи моего изобретения.

В последний день работы над проектом я сидел часов пять не отрываясь.

Петр Иванович мне не мешал. Он вообще стал куда-то исчезать, и я его мало видел. Я отчасти был этому рад, так как делал всю работу потихоньку, чтобы приготовить ему сюрприз.

«Вот, — хотелось мне сказать, кладя на стол перед ним чертеж, — вот прибор, о котором вы мечтали. Не через четыре года и не через шесть месяцев, а хоть сейчас отдавайте заказывать в мастерскую».

Я не поленился и, раздобыв чертежные принадлежности, изобразил схему на ватмане по всем правилам.

Вызвав Петра Ивановича из бильярдной, где он с рассеянным видом, совершенно явно не вникая в игру, смотрел на летающие по зеленому сукну шары, я пригласил его к себе в комнату и подвел к столу, на котором уже лежала аккуратно вычерченная схема.