Осторожно выглядываю из-под чехла: грузовик мчит вдоль побережья, на полной скорости оставляя позади спящие городишки. Через некоторое время чувствую, что машина начинает притормаживать — пора покидать экипаж, а то симпатично будет, если я приземлюсь как раз во дворе казармы, от подвала до флюгера забитой солдатней! Бр-р-р, от одной этой, мысли мурашки по коже…

Я повисаю на руках и — хоп-ля — прыгаю на дорогу. Лодыжку пронзает острая боль, и я с ужасом думаю, что вывихнул себе ногу. Но нет, похоже, все тип-топ.

Не спеша, наслаждаясь свободой, бреду по мокрому после дождя шоссе. На указателе огромными буквами написано: «ОСТЕНДЕ, 2 КМ».

Хлопаю себя по карманам, хоть бы где сигаретка завалялась, но — увы! Карманы пусты, как пуст и пистолет, который я обнаруживаю в одном из них.

Вот это-то как раз обидно. На свет просматриваю обойму и — так твою растак! — не могу сдержать ругательства: пушка вовсе не пуста!!! В заряднике еще целых четыре патрона, а выстрела не было потому, что, прихлопнув Бозембо, я случайно сдвинул предохранитель. Этот хренов Ульрих так никогда и не узнает, до какой степени ему повезло!

До Остенде я добрался уже совсем поздно. Дождь так и не перестал, а наоборот, как будто лишь усиливался с каждым часом. В затхлом воздухе пахло лежалой собачьей шерстью, углем, смазкой…

Сейчас явно не время осматривать город, и я вваливаюсь в первую попавшуюся гостиницу. Довольно приличное заведеньице, неподалеку от конечной трамваев, курсирующих по Рут Руаяль. Портье за сносную цену предлагает мне комнатенку на четвертом и, услышав в ответ: «Пойдет, давай…», протягивает ключи и указывает на лифт.

М-да-а, клетушка, конечно, не Бог весть что: холодная, голая, отдающая — как и весь город — сыростью. На кровати — пурпурное покрывало… Нет, не номер, а ателье художника-модерниста! Ну, мне на красном кошмары не снятся, и я, не важничая, плюхаюсь в эту красную пустыню и уже через пару минут дрыхну без задних ног. Но даже во сне я слышу всю мощь своего храпа! Я так храплю, что соседи должны хвататься за одежонку и нестись сломя голову в бомбоубежище, спасаясь от налета американской авиации.

Я смертельно устал, я пьян от свежего ветра и по горло сыт сегодняшними приключениями. Засуньте мне в задницу зажженную динамитную шашку, я и то не проснусь! Надо как следует выспаться, чтобы держаться с утра на ногах — кто знает, что завтра может наклюнуться интересненького.

Разбудил меня вежливый стук в дверь. Распахиваю зенки — матерь Божья, да за окном уже ясный день! Вот что значит, что земля крутится…

— Чего надо? — спрашиваю я сквозь дрему.

— Завтрак для месье…

Что ж это за дерьмовая хибара такая, где вас будят без предупреждения и насильно впихивают жратву, которую вы, к тому же, не заказывали?! Ну, хрен с ним, в любом случае, это как нельзя кстати, я чертовски проголодался.

С трудом поднимаюсь и иду отпирать дверь. Моему взору предстает пара ребятишек — этаких шкафов старинного ореха, которые без лишних слов заходят в номер; один из них при этом упорно держит правую руку в кармане.

Я — мужик не промах, и сразу врубаюсь, что имею дело с легавыми, да не с хиловатыми бельгийскими шпиками, а с настоящими гитлеровскими головорезами.

— В чем дело, господа? — любезно осведомляюсь я.

— Мы из рейхсполиции, — растягивая слова, выговаривает тот, что, похоже, заправляет церемонией.

Другой же направляется прямиком к моему шмотью, брошенному на стуле, и принимается тщательнейшим образом прощупывать — а не завалялось ли там чего из оружия… Здесь, правда, этот тип прокололся — своего маленького друга я, когда ночую в незнакомых местах, обычно кладу под матрац.

Первый заявляет:

— Вы арестованы. Одевайтесь!

Спрашиваю, стараясь потянуть время:

— А, собственно, за что?

Тот лишь пожимает плечами.

— Но ведь не арестовывают же людей просто так, безо всякого повода!

— Что вы, конечно, нет, — с ухмылкой шекспировских злодеев отвечает мне ореховый шкаф, — вы обвиняетесь в убийстве и… может быть, еще кое в чем, — заканчивает он, сладко улыбаясь.

Ну что ж, значит, я в некотором роде уволен. Моя карьера секретного агента на службе у Интеллидженс-Сервис была недолгой, а ребята с майором Паркингсом во главе станут думать, что Сан-Антонио, ас асов французской контрразведки — всего лишь маленький барахляный мальчишка с грязной попкой. И будут по-своему правы — куда это годится, подставиться на первом же деле! Ох, и почешут они языки по моему поводу…

Двое амбалов внимательно следят за мной — один у двери, другой около окна. Тот, что за привратника, все так же держит руку в карманчике своих брючонок. Его томные взгляды в мою сторону не оставляют никакого сомнения: дернись я, и он нашпигует меня пулями, как баранину — чесноком.

— Одевайтесь, — повторяет его напарник.

Принимаюсь пехтериться, ворча вполголоса для пущей убедительности: моя цель — пройти за идиота, весьма удрученного таким поворотом событий; два этих парня должны быть уверены в том, что клиент порядком сдрейфил. Они — сами, кстати, неслабые трусохвосты — до того считают себя суперменами, что все остальные для них — всего-навсего драющие сортиры шестерки.

Рыбка клюнула: расслабившись, ребятишки начинают веселиться и отпускать в мой адрес всякие шуточки на своем варварском наречии. Я уже одет и тянусь за туфлями, усиливая впечатление тем, что не сразу их нахожу: изображаю из себя жутко взволнованного… И изображаю, надо вам заметить, небезуспешно — когда я присаживаюсь на край кровати зашнуровать свои шкарята, они и ухом не ведут, а так, спокойно поглядывают на меня время от времени.

Со шнурками порядок… Ну, пора хватать удачу за хвост! Если в данный момент она вышла прогуляться, то я сильно облажаюсь, если же нет — неплохой шанс выбраться из этого дерьма.

Отнимая правую руку от ботинка, слегка поворачиваюсь и сую ее под матрац. Мой верный «Люгер»! Сжимаю его покрепче, вытаскиваю из уютного гнездышка и резко поворачиваюсь к полицаю у двери. У того не было времени даже рот раскрыть, я уже проделал свой фокус-покус. Нет, не зря все-таки все призы за стрельбу у нас в полиции срываю именно я: сливку я ему привесил точь-в-точь промеж фар. Это, как ни странно, сильно изменило выражение его лица — мое вам слово, посмотри он сейчас в зеркало, ни за что бы себя не признал!

Но подолгу разглядывать дело рук своих время не позволяет — остался еще один приятель и, готов поручиться, он вряд ли сейчас от нечего делать вспоминает арабский алфавит. Стремительный прыжок к другому краю койки — и я приземляюсь на коврик под аккомпанемент фрицевской карманной бормашины. Пули, по счастью, уходят в матрац, я подтягиваюсь и неожиданно вырастаю совсем у другой ножки кровати.

Бах! Бах! Прямо в яблочко… Черт, я сегодня в превосходной форме! Малыш принял свою конфетку прямо на грудь и уже растянулся на паркете, как огретый обухом бык на скотобойне.

Не забыв про вежливое Good Night[2], делаю то, что вы, крошки мои, всегда делаете, когда встречаете мужа своей любовницы, выходя из ее спальни, а именно — пулей слетаю вниз по лестнице, рискуя сломать себе шею.

Куколка у регистрационной стойки обалдело уставилась на меня, когда я вылетел в холл, заполненный привлеченными выстрелами людьми.

— Скорее! — ору я. — Скорее, полиция! Там наверху люди сейчас поубивают друг друга!

И пользуясь всеобщим смятением, даю деру по соседней улочке. Пробежав квартал-другой, сбавляю скорость, чтобы не привлекать внимание, и уже совсем степенно выруливаю на проспект — мне нужно попасть на вокзал, и желательно без напрягов.

Войдя в кассы, взъерошиваю волосы, ослабляю узел на галстуке и бросаюсь к окошечку, крича благим матом:

— Третий класс до Антверпена, живо!

Все, что мне нужно — это привлечь внимание кассира, чтобы тот мог сообщить моим преследователям — а они здесь будут меньше, чем через четверть часа — что я взял билет именно в этом направлении. Ясное дело, в Антверпен я собираюсь так же, как в Гватемалу.