Так и беседовали мать и сын на обочине, среди шума проносившихся мимо автомобилей, вдыхая едкий запах выхлопных газов. Руки Эдуара лежали на дверце «ситроена», Розина, откинув голову назад, рассеянно глядела на кроны платанов.

– В конце концов, как же вы запрограммировали меня? – спросил Эдуар.

Розина прошептала:

– Потрясающе: похмелье полностью прошло. Значит, ты согласен выбраться в ресторан к твоему дружку Шарику вместе с Фаусто?

– Почему же не согласен, если я пообещал тебе?

Розина казалась довольной.

– На следующей неделе?

– Когда скажешь. Но ты не ответила на мой вопрос: как у вас сладилось с князем… Как там его звали?

– Сигизмонд. А вышло все случайно, если можно так выразиться.

– Случайно перетрахались? Интересные дела. Как же это вышло?

– Пако, шофер, который проводил меня в замок, вдруг начал приставать ко мне. Все мужчины одинаковы: месяцами они могут не обращать на тебя ни малейшего внимания, а потом в один прекрасный день они принимаются бегать за тобой с членом наперевес. Думаю, что он разошелся вот из-за чего: его жена уехала в Испанию, где только что умерла ее мать. Мария, половина Пако, служила в замке кухаркой. Княгиня дала ей неделю отпуска, чтобы та отправилась в Малагу на похороны матери, при условии, что Пако останется. Старая горничная, Пако и я крутились, как могли, на кухне, чтобы заменить Марию. Все выходило вовсе недурно, мы придумывали новые блюда, особенно я. Ведь я француженка, умение готовить у нас врожденное! Вот я и возилась – плохо ли, хорошо ли – над блюдами, которыми Рашель баловала нас по выходным дням. Хотя привычки мне недоставало, все же я старалась сделать все как можно лучше.

– Надо было пустить пыль в глаза монсеньору! – сыронизировал Эдуар.

– И вот пока я совершала свои подвиги на кухонном фронте, этот мерзавец принялся приставать ко мне. То руку не туда запустит, то насильно поцелует, а у самого при этом глаза, как у жареной рыбы. Бог свидетель: я вовсе не давала ему никакого повода так вести себя. Этот верзила был мне просто отвратителен!

– Бедные женщины! – сказал Эдуар. – Каждый охальник норовит залезть вам под юбку! А это и надоесть может!

– Ну, в этом есть и приятные стороны, – жеманно произнесла Розина. – В общем, я всячески старалась отшить этого слизняка. Моя спальня находилась в доме для прислуги, рядом с гаражом. Однажды ночью, когда я уже крепко спала, вдруг открывается моя дверь, хотя я закрыла ее на задвижку. Входит Пако, совершенно голый. Этот бычок днем развинтил замочную скобу и закрепил ее на место жвачкой. Почувствовав чье-то присутствие, я сразу просыпаюсь, включаю свет и вижу его, стоящего в чем мать родила, волосатого, как горилла. Кричу, требую, чтобы он вышел. Он же бросается на меня, держа в руке свой член. Я ору еще пуще, но особой надежды, что кто-то придет мне на помощь, нет: от дома для прислуги до замка довольно далеко. И в тот момент, когда эта сволочь лезет ко мне в постель, хотя я отбиваюсь руками и ногами, чей-то голос произносит: «Пако!»

– Твоих насильников вечно застают на месте преступления, – пошутил Эдуар. – И, конечно, нежданно-негаданно заявился этот хренов князь собственной персоной?

– Он возвращался с ночной прогулки на мотоцикле. На нем был комбинезон из черной кожи, от него так приятно пахло ночной свежестью. Надо было видеть рожу Пако! Весь взъерошенный, обеими руками прикрывает яйца! Сигизмонд не казался ни смущенным, ни взбешенным. Он просто приказал испанцу собрать вещи и урегулировать вопрос о расчете с мисс Малевой. На следующий же день, с утра пораньше, шофер смотал удочки.

– А Его светлость князь остался, чтобы получить приз за своевременное вмешательство?

– Вовсе нет. Он спросил меня, хорошо ли я себя чувствую, я ответила, что все в порядке, и он ушел, но прежде осмотрел дверную задвижку и посоветовал подпереть дверь стулом, пока ее не отремонтировали.

– Я изнываю от нетерпения, старушка, просто умираю, – заявил Эдуар. – Что-то не видно пока на горизонте княжеских сперматозоидов!

– Не дергайся, скоро подойдем и к этому. Итак, на следующий день испанец ушел из замка, причем на роже его читалось оскорбление, он был похож на мокрого индюка. Вечером, закончив работу, я шла к себе, а Его светлость возился в гараже со своими ненаглядными мотоциклами. Вот он и говорит мне: «Вы никогда не ездили на мотоцикле?» – «Нет, Ваша светлость». – «Идите сюда!»

На мне было черное рабочее платье и накрахмаленный передничек. Я сказала, что пойду надену джинсы, но он не разрешил: «Нет, не стоит, в этом наряде вы превосходно выглядите».

– Вот ведь охальник! – присвистнул Эдуар.

Я вскарабкалась на седло позади князя, и мы поехали в сторону автострады. А уж там я чуть не умерла от страха. «Держитесь за меня». Да я и так вцепилась в него, даже без разрешения, потому что боялась упасть. И все же я не думаю, что горничным так уж часто удается подержать какого-нибудь князя за талию! Он с такой дьявольской ловкостью управлял мотоциклом, что я вскоре перестала дрожать. Боже, как же пьянила эта сумасшедшая гонка! Чувствуешь себя непобедимым, и из-за этого-то люди и разбиваются. Когда мой бедный князь погиб, он, наверное, за секунду до смерти испытал ни с чем не сравнимое наслаждение.

Через какое-то время, а мы продолжали мчаться на бешеной скорости, он оторвал одну руку от руля и зубами стянул с нее перчатку. Потом просунул руку назад и принялся ласкать меня между ногами. На скорости двести километров в час – это полный экстаз! Я прижималась к нему, визжала, заглушая ветер, задыхалась от встречного воздушного потока и счастья. Всегда помни имя твоего отца, Дуду: Сигизмонд Второй. Конечно, он был князем, но – прежде всего – мужчиной!

На стройке мать и сын ощутили чувство растерянности, им казалось, что с той поры, как они уехали отсюда, прошла целая вечность.

По решению общины папаша Монготье был вынужден прекратить работу. Над стройкой витали тоска и апатия.

– Ты собираешься жить здесь, как и прежде? – спросил Эдуар.

– Конечно.

– Ты не находишь, что тут довольно мрачновато?

– Потому что ты видишь то, что творится сейчас, а я вижу то, что здесь будет потом.

– И как же это должно выглядеть?

– У меня осталась последняя тайна, Дуду, повремени еще немножко.

Бланвены вошли в вагончик; Эдуар подошел к лежанке Рашели, сложив руки на животе, склонив голову. Вот так же очень скоро он подойдет к могиле ба.

Пока сын предавался нахлынувшим на него чувствам, Розина, опустившись на колени перед буфетом, достала с самой нижней его полки папку тисненой кожи, купленную ею во время путешествия в Марокко. В ней хранились личные бумаги. Наконец Розина нашла то, что искала: белый квадратный конверт из великолепной бумаги с вытесненным на нем гербом. В конверте был листок, исписанный элегантным, размашистым и гибким почерком зелеными чернилами.

– Дуду! – позвала мать сына после того, как прочитала это послание.

Эдуар при виде письма побледнел.

– Здесь находится подтверждение тому, что я сказала. Прежде чем ты познакомишься с этим письмом, я хотела бы объяснить тебе, при каких обстоятельствах Сигизмонд написал его.

Розина и Эдуар уселись за складным столом, лицом друг к другу; так они и сидели в этом навечно остановившемся вагоне, и выглядели они испуганными, как неопытные заговорщики.

– Если вернуться к моим любовным отношениям с князем, могу сказать тебе, что я переживала настоящую страсть. Да и он, казалось, привязался ко мне. Каждую ночь Сигизмонд приходил в мою спальню и проводил там несколько часов подряд. Естественно, эта стерва мисс Малева вскоре все разнюхала и нашептала о наших отношениях княгине-матери. Возможно, та потребовала от сына объяснений. Он ничего не сказал мне, но, думаю, выдержал натиск, потому что наши отношения продолжались. Так прошло несколько месяцев. Я жила как во сне. На работе из кожи вон лезла, чтобы никто не смог упрекнуть меня, а уж ночью безумствовала в объятиях сказочного принца.