Старший: Она всё с тем же?

Младшая: А с кем же ещё? Так и тянется — цветы, деньги, подарки. Ревёт потом над этими подарками. Раз в неделю ездит с ним куда-то к морю. В общем, несчастные люди.

Старший: Детей у неё нет?

Младшая: Нет. Наверное, маму боится.

Старший: Ну, а ты кого ждёшь? Мальчика, девочку?

Младшая: Ребёнка! Да, наверное, уже и не жду. (Истерически смеётся) Ты особо на это внимания не обращай. Это моё обычное состояние в последние восемь лет. Так что, я уже привыкла. Доносить, правда, ещё ни разу не получалось, — перестарался тогда наш Квартирант с воспитанием. Так что, если кто и родится когда-нибудь, я, наверное, только удивлюсь. Представляешь — восемь лет почти непрерывной беременности! Иду на рекорд!

Старший обнимает ее, она утыкается лицом в его плечо, смех переходит в плач. Он сажает её на рояль, садится рядом.

Старший: Ну, вот. Помнишь, как раньше? Болтай ногами и не думай о плохом.

Входит Старшая с сумками.

Старшая: Ой, сейчас гостей привалит — полный магазин. Никто не верит, что ты вернулся. (Мечется с сумками)

Старший: Да брось ты их! Садись, посиди с нами. (Смотрит на сумки) А Аполлон… где?

Старшая: Апа? Да отдыхает. В твоей комнате. (Продолжает метаться)

Старший: А я уж думал… Ну, слава Богу. Отдыхает. Не похоже на него.

Младшая: А его сейчас вообще не узнать. Дерзит, не слушается. Помнишь ту тётку с бухгалтерских курсов? Он тайно с ней встречался! Представляешь, Апа — герой-любовник! Такой конспиратор оказался, никто и не подозревал. А полгода назад случилось страшное — утратил бдительность, тут мама их и застукала.

Старшая: Нет, чтобы упасть в ноги, да поплакать — мол, завлекли, обманули, Апа взбунтовался! Произнёс монолог о загубленной жизни вообще и молодости в частности. Демонстративно разбил мамину любимую чашку, схватил папку с отчётами и хлопнул дверью. Мы тут все стояли в трансе.

Младшая: Даже бухгалтершу не тронули, хотя она всё порывалась аплодировать. Но дальше Апа, видно, испугался собственного героизма, потому как исчез на неделю.

Старшая: Пассия его всё это время бегала по городу, кричала, что мы его тут заперли и пытаем.

Младшая: Потом он пришёл, а мы тут все как раз и были, ругались, помню. И входит Апа — грязный, оборванный, глаза дикие, ссадины на шее. Зашёл и плачет.

Старшая: Представляешь, он неделю по лесу бродил, повеситься пытался. Отчётность в дупло какое-то спрятал, а где — вспомнить не смог. Мы потом всей семьёй ходили — не нашли.

Младшая: В общем, отправили Апу в дурдом. Мы с моим ходили к нему. Он каялся, домой просился. Вот, сегодня пришёл. Ты потом зайди к нему, он обрадуется.

Старший: Зайду… (Старшей) Ну, а ты-то как? Да сядь ты, наконец, успеется! (хватает её за руку, тянет к роялю)

Старшая: Ну что я, маленькая, что ли? (садится на рояль)

Старший: Ну, как творческие успехи?

Старшая: Да как? Как и было — всё так же, всё там же. Пылюсь в конторе.

Старший: И костюм, гляжу, всё тот же.

Старшая: Да у меня полный шкаф нарядов! Только где их тут носить? Висят, ждут чего-то.

Старший: Твой дарит?

Старшая: Мой.

Старший: Щедрый.

Старшая: Глупый. Думает, тряпки компенсируют мне его отсутствие в моей серой повседневности.

Соскакивает с рояля, распахивает шкаф, выгребает оттуда кучу ярких платьев, какие-то шляпки с перьями, туфли на высоченных «шпильках».

Старшая: Нет, ну скажи, куда это можно одеть? Это ж засмеют!.. Духи! (из-под кип белья достаёт несколько флаконов) Духи дарит дорогущие. Где тут с ними гулять? Вот где? Комедия, честное слово.(Осекается, наткнувшись взглядом на Марию; сваливает всё кучей в шкаф) Ни вкуса у этого идиота, ни меры… (бредёт к роялю, садится на него) Ой, позорище… Тебе смешно, конечно.

Старший: Нет, не смешно.

Старшая (тихо): Неудобно получилось. (Кивает на Марию) Подумает — деревня!

Старший: Кто? (словно вспомнив о Марии) Нет, она ничего не подумает.

Входят Мать и Барабанщик с сумками.

Мать: Ну, как маленькие точно. Уселись! Взрослые ведь лбы, пожалели бы инструмент. (Старшему) Эти-то — деревня, но ты — музыкант, столица!

Старший: Ох, мама, а что толку? Просто, когда сидишь вот так, свесив ноги, о плохом думать трудно. Тем более, на рояле. Я и на кладбище себе такой же поставил. В натуральную величину. Только мраморный.

Все: Что?! Где?!

Старший: Рояль. На кладбище. А что? У меня самое оригинальное надгробие, (замечает ужас семьи) Да это так — мелочи существования. Лет пять назад приболел, обратился к светилам медицины. Светила в панику — жить осталось меньше полугода. С перепугу чуть до белой горячки не довели… В общем, задумался о вечном. Нашёл себе приличное кладбище — аккуратненькое такое, зелёное. Место хорошее выкупил — на возвышенности — вид хороший и заливать не будет. Соседи-покойники — сплошь приличные люди: справки у родных наводил; надо же знать, в какую компанию я вливаюсь на столь долгий срок. Рояль мраморный полированный там поставил — вроде надгробия. Ноты раскрытые, на страницах: имя, годы жизни, барельеф. На рояле — скрипка и цветы. Каждый день ходил туда, привыкал. С шампанским, с друзьями. Жену приучил — каждое воскресенье — туда, с цветами, с тряпочкой — барельеф протирать… Правда, как настало время — под рояль, оказалось: рано. Ошиблись светочи наши, анализы перепутали. А уже привык. Хожу теперь туда, как на работу. Все праздники там. Правда, с креслами проблема. Заказал шесть штук, резные — вокруг поставить, но — то мрамор разнородный, то мастер пьян… Так и выпиваем до сих пор, сидя на рояле… Да что вы так смотрите? Мы культурно всегда сидим, без эксцессов, как говорит наш могильщик, музицируем. Я же реквием себе сочинил!

Из тени возникает Секретарь, подаёт Старшему скрипку. Звучит мелодия, что называется «полная светлой грусти». Возможно, грусть даже чересчур светлая.

Старший (оборвав мелодию ещё на вступлении): Это, впрочем, неважно… Девушка там одна не совсем, наверное, нормальная за могилами ухаживает. От нечего делать. А может, просто забитая или запуганная — презирает всё живое. Так влюбилась в меня, чудачка. Точнее, в покойного. Я, чтобы не пугать, сказал, что брат. Об усопшем, как положено, говорил ей только хорошее. Теперь она рояль каждый день полирует, а меня ненавидит. Говорит, устроил из могилы брата пивную с балаганом.

Шумно вваливается подвыпившая Подруга. Теперь она — тётка, безвкусно и ярко одетая. Судя по тому, как часто она оправляет одежду, этот костюм — «выходной».

Подруга: А что так тихо? Как на поминках, ей-Богу! Ну, где мой блудный жених? Покажите, не узнаю. Где владелец этого роскошного авто, перегородившего улицу? (видит Старшего) Ой! Ой! (виснет на нём со слезами) Как вчера ведь, как вчера! Помнишь? (увидев Марию, снисходительно) Твоя? Ты её не кормишь, что ли? Смотреть ведь страшно. Бедная ты моя! (к потрясению присутствующих, Подруга обнимает Марию) А ведь какая любовь была, а! Он не рассказывал? Силы чувств испугался, сбежал. А я назло за другого замуж пошла. (Старшему, с отчаянным весельем) Что, не так?.. Но почему стол-то пустой? Где пир горой? Заманили, обманули… Давайте, подруги, живее! Не каждый день такой праздник!