— Гостеприимна?! — с горькой иронией повторил за ней киммериец.

— Конечно! — с преувеличенной веселостью в голосе подтвердила Серидэя. — Но только если сами гости согласны подчиняться моей воле. Насинга же хорошая девочка… покорная. Она не доставляет мне хлопот.

— Не сомневаюсь в этом, — с презрительной насмешкой отозвался Конан.

Глаза ведьмы злорадно сверкнули.

— Насинга ни в чем не нуждается, — холодно продолжала она. — Ни в заботе, ни в добрых спасителях вроде тебя!

— Не утруждай себя выпусканием яда, — невозмутимо ответил киммериец.

— Замолчи! — гневно воскликнула Серидэя.

В одно мгновение она оказалась рядом с Конаном. Склонилась над ним так низко, что ее волосы легли ему на плечо. И прошептала:

— Не будь глупцом!

Конан поднял к Серидэе голову, и они встретились глазами.

— Что ты намерена делать? — спросил он. — Убить меня? Оставить навечно томиться здесь? Или, может быть, использовать подобно тому, как ты используешь вендийскую принцессу?! — Его голос стал громче и жестче. — Что за участь ты уготовила мне?!

Серидэя отстранилась от него, поднялась, с подчеркнутой надменностью расправила плечи и рассмеялась.

— Все зависит от тебя самого, — с таинственной многозначительностью ответила она. — Только от тебя, Конан! Подумай об этом! А теперь я оставлю тебя.

И в тот же миг она исчезла. Конан снова остался один.

Время тянулось мучительно долго. Сколько же часов, дней, возможно, даже месяцев угнетающего одиночества провел Конан в замке Серидэи? Здесь не было ни дней, ни ночей, здесь не было времени — толстые каменные стены не пропускали его внутрь.

Конан теперь мало спал. А когда ненадолго и забывался сном или хотя бы дремотой, обыкновенно пробуждался с тупой болью в суставах (изза закованных в цепи рук и ног ему редко удавалось принять во сне удобное положение).

Серидэя больше не заходила к Конану. И единственных, кого он имел возможность видеть, это приносивших ему еду рабынь. Те были удивительно молчаливы (впрочем, киммерийцу и не приходило в голову заговорить с ними о чем-то) и безучастны.

Дверь теперь всегда оставалась в стене. Ее контуры будто нарочно дразнили Конана своей близостью, кажущейся доступностью.

Все началось с того, что в факелах внезапно потух огонь. Прошло, наверное, не меньше часа, когда слух киммерийца различил какие-то негромкие звуки за дверью. Кто-то просунул ключ в замочную скважину и пытался повернуть его. Замок почему-то не поддавался. Конан напряг слух.

Сперва он, конечно же, решил, что это какая-нибудь из здешних рабынь, как обычно, принесла ему поесть. Но теперь сомневался в этом. В доносившихся из-за двери звуках угадывалось что-то опасливое, настороженное и как будто… А, впрочем, Конан гнал прочь радужные надежды — слишком мучительным могло оказаться разочарование. Его сердце билось все тревожнее. Наконец послышался долгожданный щелчок, — это отодвинулся металлический затвор. Кто-то осторожно открыл дверь. Вошел в комнату. Конану удалось различить на мгновение промелькнувший в полосе пробиравшегося из коридора тусклого света высокий широкоплечий силуэт, наверняка, мужской. Вошедший сделал несколько нерешительных шагов и остановился. Киммерийцу показалось, что протянулась целая вечность, перед тем как напряженную тишину разрезал голос мужчины.

— Конан, ты здесь?!

— Зулгайен?! — с радостным изумлением в голосе откликнулся киммериец. — Это ты?!

— Я, — коротко ответил полководец. — Говори что-нибудь, чтобы я, слыша твой голос, смог приблизиться к тебе.

Конан принялся говорить что-то взволнованное, неразборчивое — он и сам толком не мог понять, что именно. Вроде бы расспрашивал Зулгайена о чем-то, пытался выразить свою радость по поводу их встречи. Он продолжал говорить даже тогда, когда туранец уже подошел к нему и в дружеском приветствии положил ему на плечо свою руку. Конан остановился только, услышав у себя над головой громкое звяканье металла. Он сообразил, что туранец держал связку ключей.

— Сейчас я попробую вызволить тебя из этих цепей, — склонившись к киммерийцу или, скорее, присев на корточки — в темноте нельзя было разобрать, сказал Зулгайен. При этом его уверенный тон вселял в душу Конана ободряющую надежду — Вытяни руки вперед!

Киммериец подчинился. И Зулгайен начал торопливо перебирать ключи в своей связке, каждым из них поочередно пробуя расстегнуть кандалы на руках Конана.

— Откуда у тебя эти ключи? — спросил его киммериец.

— Дарейне каким-то образом удалось раздобыть их, — ответил Зулгайен.

— Дарейне?! — с гневным недоверием повторил Конан, он даже повысил голос. — Так тебя послала эта…

Он не договорил, туранец остановил его.

— Не горячись, — мягко, с успокаивающими интонациями в голосе сказал Зулгайен. — После всего случившегося я и сам долго не решался верить ей, — он как будто задумался, а потом с грустной иронией в голосе добавил: — Да и сейчас, признаться, все еще не расположен к безграничному доверию.

Конан понимающе усмехнулся. В задумчивости помолчал. А потом ответил:

—Может быть, ты и прав, дружище! В нашем положении лучше уж отправляться на риск, чем просиживать, беспомощно дожидаясь уготовленной сумасшедшей ведьмой участи.

Наконец Зулгайену удалось подобрать нужный ключ. Железное кольцо, державшее руки киммерийца, было разомкнуто. Тот же самый ключ подошел и к кандалам на ногах.

— Ну, вот и все! — со вздохом облегчения произнес Зулгайен. Нам надо торопиться! Но не вздумай бежать, топот ног может привлечь к нам ненужное внимание! И вот еще что! — точно вдруг вспомнив о чем-то важном, добавил он. — Вот возьми! Дарейна передала для тебя.

Конан почувствовал, как к его руке прикоснулось что-то. Пальцы киммерийца торопливо ощупали невидимый в темноте предмет, вернее скользнули по нему, и без сомнений распознали кожаные, отделанные камнями ножны. Они не были пусты: торчавшая наружу рукоять кинжала встретила прикосновение Конана строгой холодностью металла.

— Это тот самый кинжал, — тихо произнес Зулгайен, — подарок Дэви Жасмины.

Выйдя за дверь, мужчины оказались в длинной, просторной галерее, с выложенным мозаикой полом, подпиравшими потолок массивными колоннами и узкими, точно крепостные бойницы, прорезями окон в стенах.

— О, Кром! — изумленно прошептал киммериец. — Как-то раз мне уже приходилось выхолить…

Точнее, выбегать! — перебив Конана, с добродушной насмешкой поправил его Зулгайен, и его черные глаза весело блеснули при этом.

Конан улыбнулся, кивнул головой и все с тем же изумлением в голосе продолжал:

— Я помню, — он судорожно сглотнул, — явственно помню, что здесь все было иначе… бесконечно длинный, узкий коридор, никаких окон, колон, мозаики на полу!

— Память тебя не обманывает, — согласился туранец. — Все дело в том, что здесь, в замке верховной хранительницы, время от времени происходят такие вот… странные вещи: помещения меняются местами. Еще несколько часов назад здесь был узкий невзрачный коридор, а теперь, — он обежал глазами всю галерею, — сам видишь, что! Дарейна нарочно выжидала, когда произойдут эти перемены.

— Зачем же? — выражая вялую заинтересованность, спросил киммериец.

— Наверняка, ты обратил внимание на то, что за некоторое время перед моим приходом огонь в твоей комнате потух, ведь так?! — с воодушевлением начал Зулгайен. — Это тоже устроила Дарейна. Ведь пламя — это глаза самой верховной хранительницы. Когда где-либо горит огонь,

Серидэя может видеть, что происходит вокруг него.

— О! Не говори мне об этом! — со смехом протянул киммериец. — Я отлично помню, с каким усердием ты оберегал наш костер, каждый раз непременно бросая в него горстку сухой смердящей травы… Нергал! Совершенно вылетело из головы, как она называлась?!

Туранец сдержанно улыбнулся, но все же не подсказал Конану название чудодейственной травы.